Беовульф - Кэйтлин Кирнан

— Послушай, отец. Мы сделаем, как ты желаешь. Мы отвезем рог королю Беовульфу. Но прежде я бы показал этот рог еще кое-кому.

— Кому еще? — нахмурился Унферт.

Гутрик вздохнул и огляделся. К Хеороту подтягивался народ. Мимо прошла труппа актеров, по большей части карликов. Пронесли сооруженное из кожи и шкур чучело, которое должно было представлять монстра Гренделя, страховидное да страхолюдное, сразу напомнившее Гутрику о его подозрениях. Скоморохи собирались воспроизвести славное сражение во время праздничного представления.

— Провидице. Ясновидящей.

Унферт ужаснулся. Он затрепыхался, пытаясь выбраться из саней и добраться до своего посоха.

— Колдунье? Ведьме? Как посмел ты, изучавший учение Господа нашего Иисуса Христа, предложить такое? Да еще мне! Негодяй! Весь в свою мерзавку мать удался.

— Чего ты взбеленился, я ведь ношу твой крест!

— Это не мой крест, и крест ничего не значит, если ты не веришь в то, что этот символ представляет. Носить крест на груди и встречаться с ведьмами! Какой позор! Профанация веры!

Гутрик нахмурился, отпустил вожжи, схватил отца за плащ, удерживая его в санях.

— Она не ведьма. Она старуха. Очень старая женщина, старше, чем ты. Она очень много знает, отец. Ты ведь уважаешь знание. Ты сам много знаешь, — неловко подольстился Гутрик.

— Она много знает, потому что общается с духами и демонами, — огрызнулся Унферт. Посох все еще оставался вне досягаемости. — Она общается со злыми духами и хочет обмануть всех на свете.

— Мы только покажем ей рог и пойдем к королю, как ты того и желаешь.

— Идиотизм! Мы тратим время. Надо же, придумал — к ведьме обращаться! Сокровище это нужно показать королю Беовульфу — и никому другому. Трогай, мерзавец!

Унферт возбужденно размахивал рогом, и прохожие останавливались поглазеть на забавного старикана и на занятную сверкающую вещицу в его хилых руках.

— Похоже, ты свою штуковину всем встречным хочешь продемонстрировать, — заметил Гутрик. Унферт опомнился и немедленно засунул рог под одежду.

— У нас нет времени на твои глупости, — проворчал Унферт, хотя и не так рьяно. Чувствовалось, что спор утомил его.

— Отец, эта штуковина валялась где-то тридцать лет. Еще час-другой погоды не сделают.

— Тебе ли знать!

Гутрик обернулся к Каину:

— Достань палку хозяина. Видишь, она выпала из саней. — Каин показал на свои кандалы. Тугрик фыркнул. — Я тебя не заставляю бегать наперегонки с лошадьми. Доковыляешь. Или тебе помочь? — угрожающе прорычал Гутрик, приподнимаясь с места.

— Слушаю, господин.

И Каин неловко вывалился из саней.

— Знал я, знал, что ты в вере нетверд. Но что ты якшаешься с колдунами и ведьмами..

— Я якшаюсь с теми, от кого мне есть прок.

Гутрик снова посмотрел на труппу карликов и их кошмарного вида чучело. Детей пугать. Человеку нормальному на это и глянутьто противно. Один из карликов опустил на снег громадную голову чучела и дергал за веревочки, приводящие в действие челюсти. Зубов-то, зубов в пасть понапихали! Идиотский набор медвежьих и кабаньих клыков. С такими зубами и пасть-то не захлопнется. Какой-то ребенок испуганно вскрикнул и побежал спасаться к мамочке. Карлик засмеялся и зарычал вслед ребенку. Челюсти чучела клацали по воздуху.

«Будь паинькой, Гутрик. Веди себя хорошо и повторяй молитвы, не то Грендель придет и тебя заберет!» Сколько ночей провел он, прислушиваясь, не топает ли за окном Грендель, не высунется ли из-за очага его косматая голова!

Гутрика охватило желание вытащить меч и разнести в клочья это идиотское чучело. Чтобы нечем было больше пугать детей и поддерживать фальсификацию, в результате которой легковерные даны попали под власть заморского жулика.

— Каин! Какого демона! Сколько можно возиться! — крикнул он и обернулся. Каин давно сидел в санях, отец держал в руках свой дубовый посох.

— Значит, ты решился на это? — спросил Унферт, глядя на посох, зажатый в морщинистых руках.

— Решился, отец. И не отговаривай. Увидишь, это только к лучшему. А потом сразу отправимся к королю.

Гутрик тронул лошадей и тут же свернул в какой-то узкий проулок.

* * *

И вот отец с сыном остановились перед жалкой покосившейся лачугой, зажатой между оборонительной стеной и каким-то вонючим свинарником. Сначала Унферт отказался даже приблизиться к хижине, опасаясь как за свою бессмертную душу, так и за безопасность тленной плоти. Строение с первого взгляда напомнило спекшуюся кучу мусора, отходов дерева, соломы, глины, готовую в любой момент рухнуть. Но снегопад заставил Унферта вылезти из саней. Каину велели сидеть тихо, не высовываться, прочно привязали к сиденью и накрыли одеялом.

Перекошенная входная дверь из толстых потемневших от времени досок была изрезана множеством рун и символов, многие из которых оказались незнакомыми Унферту. Венчал весь этот декор обглоданный волчий череп. Гутрик постучался, и дверь почти сразу распахнулась.

В проеме появилась худощавая женщина неопределенного возраста, одетая в кофту, сшитую из кусков меха разных зверей и разных цветов, и длинную кожаную юбку, чем только не измазанную. Черные с проседью волосы заплетены в косы, глаза яркие, зеленого цвета, напоминающего замшелые прибрежные скалы.

— Отец, это Сигга, ясновидящая и предсказательница, о которой я тебе говорил. Она из Исландии.

— Исландия... гм.. И что ей здесь, в Дании, надо? — Унферта потянуло обратно, к саням.

— Я и сама себя об этом часто спрашиваю, — сказала Сигга, бесцеремонно рассматривая Унферта своими чрезмерно зелеными глазами.

— Скажи мне, чужеземка, ты языческая ведьма или же добрая христианка? Не предлагаешь ли ты свое тело злым духам в обмен на секреты, которыми торгуешь? Веруешь ли ты в Господа истинного, Иисуса Христа Спасителя, либо пребываешь в пагубном заблуждении?

В ответ Сигга невнятно выругалась себе под нос.

— Извини, Сигга, — вмешался Гутрик, с укором глядя на Унферта. — Отец мой в отношении религии очень строгих правил.

— Старый дурак, — проворчала Сига еле слышно и пояснила, все так же сияя глазами: — Я придерживаюсь старины. А как я поступаю со своим телом... Не твоего ума это дело, дед. Тебя я знаю, Унферт, сын Эгглафа, хоть ты меня, похоже, и не помнишь. Я принимала твоего сына и сделала все, чтобы спасти жизнь роженицы, его матери.