Звездочет поневоле - Оксана Бердочкина

В одной из квартир в самом центре Земляного города, беспредельно открыты все окна настежь, из них доносится грохот, постукивания, выкрики, суровые просьбы, а вместе с тем и воланы тяжелых качественных штор красиво виднелись, не шевелясь, заманивая в неизвестную квартиру. Шуга впервые глядел в эти окна невысокого светлого особняка, что спрятался на центральных узеньких дорожках.

Возле входа столпотворение, он неслышно проникал сквозь толпу – тонкой осторожностью, мимо людского бранящегося выяснения, отметив про себя, что где-то рядом пробежала любопытная Борода. «И что, уже унесли? Уже? Унесли батюшку, унесли окаянного», – доносилось со всех сторон, Шуга заглянул к месту консьержа, неуверенно вступив на прилегающую ступеньку. Раскинутый белеющий особняк вмещал в себя четыре квартиры и был весьма свеж в своей реставрации, в особенности внутри, нескромно, но все напоминало театр. «Вы к кому?», – остановил вдруг наблюдавшего за происходящим нетрезво пахнущих страж. «У меня назначена встреча с господином Педантом», – с усердием отчитался Сахарный. «Журналистам здесь не место, освободите немедленно помещение», – заступался за непонятно что назначенный человек. «Вы меня неправильно поняли, сегодня утром я должен был общаться с погибшим, мне бы хотелось выяснить все происшедшие обстоятельства». Здесь подскочил маленький, толстенький старичок, с блестящей лысиной, он что-то распевал себе под нос, поправляя на себе белую рубашку с короткими рукавами и вдруг, обнаружив человека, известного ему, внезапно обрадовался. Шуга оправился, когда тот затряс его, запуская в объятья, окинув устроенный порядок, убежденно предупредил, что это свои и таких хороших людей следует любезно пропускать. «Шуга, и как это ты к нам? Ну, проходи, проходи», – восклицал старичок, заманивая в прихожую квартиры. «На вещи, чур, не заглядываться», – смешно предупреждал Сахарного, помогая пальцем. «Здесь, понимаешь ли, целый музей на дому. Гордо жил, гордо жил. Пяткой в пух, пяткой в пух», – причитал старичок, таща за собой Сахарного почти вприпрыжку, вдоль овального прихожего зала, не то гобеленный коридор встречал их своим вкусом. «Сейчас, я тебя яйцом угощу… глазурью», – ласково предложил старичок. «Не угрожайте», – заметил Шуга не всерьез, и рука старичка замахнулась на дубовые двери, он неслышно распахнул одну за другой, и они узрели широкие покои мертвеца.

«Глядишь?», – покосился старичок в сторону Шуги, пройдя дальше сквозь вездесущие раздробленные куски обвалившегося потолочного перекрытия. В спальне Педанта было не по-утреннему темно, вот только когда старичок раскрыл шторы, все сделалось более наглядным. Узоры светлого паласа были нарушены резко внушавшим красным в виде нелепых клякс, белоснежная кровать, предназначенная для жития восемнадцатого века, трещала под тяжестью озолоченной бронзы и хрусталя, еще издавая сложнейший звук, а в редком для Москвы особо высоком потолке светилась нескромная дыра. «Глядишь? Вот, как все и было, только барин в койку, как это вот царская громадина и накрыла его живьем, да ладно бы, во что другое влетела, так прям в голову и угодила, все мозги расплескались, вот это полотно, что с краю… Милое, правда? Все было уделано, в серых клетках Педанта».

Шуга медленно отошел назад, преодолевая поднятую пыль, всматривался в полотно, ранее принадлежавшее мадам Помпадур, он узнал черту кистей Фрагонара, заметив, в сомнении, что и вправду подлинник.

«Говорят, что комната-то отделана в стилях рока. Ой, нет… типа нет, рококо! Да верно, типа о-ля-ля», – метался старичок, подвязывая шторы озолоченными лентами.

«Говорят, что во всем этом стиле – сексуальный обертон! Слышишь, да! Сексуальный обертон или тон? А если тон, то чей?», – посмеивался старичок, прыскаясь недопониманием не то что-то зная о погибшем. «Веришь, Шуга! И только эта громадина люстра выходила из ряда вон, и не соответствовала ни парижским панелям, не всем этим спиралькам, завитушкам, да напудренным розовеньким пипочкам и пухленьким, нежненьким попкам. Слышишь, да! Напудренным розовым попкам!», – продолжал подсмеиваться старичок, потягиваясь к солнцу. – «Люстра ведь каким-то боком царскому роду принадлежала, а это люди серьезные, ее вот только подправили слегка, так сказать, проволочки лампочки, так сказать…».

«Когда подправили?», – заинтересовался неподвижный гость.

«Когда, когда…», – старичок вдруг странно замедлил, резко обернувшись в сторону Шуги, и как-то непривычно повел глазом бестии, одолжив пару слов у глубины интеллекта, чтобы выпалить: «Точность, продана с молотка!», – и вновь рассмеявшись, стал заглядывать во все, выдвигая дубовые ящики, констатируя: «Не украли ли чего?».

«Откуда знаете, что эта люстра принадлежала русским царям?», – вопросительно сдался Сахарный, а старичок будто бы и не слышал его, чихал на раскрытые книги, да любезничал в тайны ящиков, достав из-за пазухи треснутое пенсне, принарядился нелепо, глупо не замечая, что в них не хватает одной диоптрии. На минуту Шуге показалось, что вся эта кровь в действительности не кровь Педанта, а чья-то иная, уж больно ее было много, да и особенность странности состояла в том, что лежала она повсюду и в большей мере поверх строительной пыли и прочего мусора. «Свиней, что ль, резали, свиней, что ль, резали?» – словно напел старичок, не возмущаясь вовсе.

«Вы так и не ответили мне на вопрос», – осторожно промолвил Шуга, чего-то остерегаясь, глядя на суетливого старика, пытался что-то припомнить. Все происходящее казалось ему невозможно мистическим и недоступным ему.

«Вот бляхи, бляхи, а нитку золотую прибрали, я ж все подчитал, все триста восемьдесят штук, и еще один невзрачный сантиметр. Вот бляхи, бляхи… Ты вот что, там стоишь? Помог бы».

«Я?», – опомнился неподвижный Шуга.

«Ну, ты, ты, кто ж еще? Никого ж нет!», – нервно заметил старичок, продолжая работу. «Дел невпроворот, еле соседнюю разгреб, всю ночь пыжился», – старичок вынул из раскрытого гардероба обшитую малиновым шелком коробку, заглянул в нее, достал лаковые ботинки и отбросил ее со словами: «А вот они, батюшкины посмертные! Сюда, сюда, чтоб нашли, чтоб нашли. Эти, как их… шведы… Ой, нет… Полтавская котлета, ей-богу, стухла… Печально все это. Печально, но звезды все скажут, звезды уже сделали свой выбор, скоро звездочет допишет книгу и явит пророчество миру», – необыкновенно картавил старичок, ударно расправляясь с вещами.

«Значит, смерть наступила еще ночью?», – снова запросил Шуга, наблюдая с оглядкой за странным явлением.

«Еще вечером я ж говорю, только барин в койку – тут же оборвалось! Глядишь, скоро это, как его соседи, что сверху, побегут, у них же дыра, как-никак сказывается… Хорошо, что демоны обеденную залу еще не обжили, еще не обжили».