Подземный меридиан - Иван Дроздов

— Здравствуйте. Не ждали меня в гости?

— Мы вам всегда рады.

С этими словами он открыл калитку.

Балкон выходил на улицу, и Маша не видела, как во дворе встретили Дениса и зашел ли он в кухню — нарядный теремок, построенный Денисом в середине усадьбы, — или прошел в свою комнату, которая помещалась на втором этаже по соседству с комнатой, отведенной для гостьи. Мария подсела к зеркалу, взбила гребнем волосы. Тут как раз в комнату к ней вбежала девочка лет семи, в новом цветастом сарафанчике, в белых носочках, голубеньких сандалиях. Она приоткрыла дверь и прерывающимся голосом (быстро бежала по лестнице) в волнении проговорила:

— Тетенька, вас дядя Деня зовет.

— Я сейчас, — поднялась Мария и улыбнулась, погладила девочку по русой головке.

— Дядя Денис в теремке?

— Да. И бабушка там. Она молока вечернего принесла.

— Ну иди. Я сейчас спущусь.

Притворив за девочкой дверь, Маша снова подошла к зеркалу, поправила прическу. Повинуясь скорее инстинкту, чем осознанному желанию, она прихорашивала волосы, тщательно поправляла ресницы, брови.

В саду к Маше подбежала та самая девочка, которая только что была у нее.

— Меня зовут Люсей, а вас, тетенька, как зовут?

— Тетя Маша, Мария Павловна.

— Вы артистка — это правда?

Люся обняла Машу за талию, доверчиво прислонилась к ней головкой. Она, видимо, гордилась дружбой со взрослой красивой женщиной. Два мальчика — одному лет десять, другому — двенадцать — стояли у верстака под навесом сарая и, судя по косым взглядам, неодобрительно относились к фамильярности Люды. Однако они стеснялись гостьи и характера не проявляли. Егор Афанасьевич перевязывал яблоню: был увлечен работой и не видел появившейся в саду Марии. Денис стоял у резной дубовой двери и о чем–то пустяковом, домашнем болтал с Евдокией Петровной. Обыденность вида и то, что Евдокия Петровна и Денис, казалось, не придавали присутствию гостьи никакого значения, действовало на Марию успокаивающе. Она придержала шаг и нарочито громко стала о чем–то спрашивать Люду. Денис, заслышав её голос, кивнул на открытую дверь, сказал:

— Вас молоко ждет.

— Спасибо.

— У нас закон — на ночь кружка парного молока.

— Хороший закон, — улыбнулась гостья.

Маша невольно задержала взгляд на Денисе и оттого вдруг испытала неловкость. На щеках её зарделся румянец, и, как всегда в подобных случаях, Маша старалась взять себя в руки, быть непринужденной. Однако с этого момента спокойствие её было только внешним. Она прошла в домик, не торопясь выпила молоко. И едва вышла на порог, как к ней подошел Денис.

Не сговариваясь, они почти одновременно спустились с деревянного настила террасы, пошли в глубину сада — в сторону, обратную от дома и сарая с верстаком, возле которого продолжали мастерить младшие Бариновы. Солнце скатилось за дальние терриконы шахт, и небо засветилось золотистой голубизной, замелькало редкими звездами, — оно и поднялось выше, раздвинуло неоглядные пределы, призывно манило в светлую даль.

— Как это здорово, — заговорил Баринов, — что вам пришла мысль пожить у нас. Я хоть вволю нагляжусь на любимую артистку. Я вот уже два года хожу на спектакли с вашим участием. Мы вместе с Самариным ходим. Хорошо же вы играете! Честное слово, хорошо!

— А вообще вы любите театр? — спросила Мария.

— Нет, не люблю.

— Почему? — искренне удивилась Маша. Денис ответил не сразу. Они шли молча по дорожке, ведущей к белевшей в углу сада детской коляске. В ней спал Антон Баринов — самый младший представитель шахтерской династии, сын Святослава.

— Вопрос вы задаете нелегкий, — заговорил Денис. — В шахте вам бы любой горняк ответил двумя словами, но вам ведь нужно по–учёному, так, чтобы ясно было что к чему.

— Как раз наоборот: скажите просто. Так и понять будет легче.

С крыльца дома сбежала Ирина — мать Антона. Она, словно девочка, скакала между деревьями то на одной ноге, то на другой. Увидев Дениса и Марию, замедлила бег, скрестила на груди руки и с характерным украинским распевом сказала:

— Ох, звиняйте. Я и не бачила вас.

— Да что ж ты кричишь! — шикнул на нее Денис. — Младенца разбудишь.

— Тай ни. Вин спит крепко. Визля него хоть с пушек пали.

Ирина склонилась к коляске, и черные волосы её рассыпались веером. Молодая женщина находилась в том особенном состоянии, которое испытывают матери в первые месяцы материнства: в ней было все взъерошено, встревожено чувством великой ответственности за только что народившуюся жизнь. И голос её звучал приподнято, и губы алели сильнее обычного, и щеки горели румянцем, как в те первые дни, после свадьбы, когда она была ещё не женщиной, но и не девушкой, когда для нее начался тот таинственно–прекрасный и единственно возможный, уготованный ей от рождения путь.

— А я что–то Святослава не вижу? — спросил Денис.

— Его в шахту гукнули. Якась там работа срочна.

Ирина бросила на прощанье: «Звиняйте», и покатила коляску в дом.

— Пойдемте, я покажу вам «царь–озеро».

И в самом деле: в углу сада, в окружении молодых пирамидальных тополей, отсвечивала темным изумрудом вода. Тут был небольшой бассейн с берегами, выложенными кирпичом и залитыми бетоном. Тут же, между двумя березками, стояла голубенькая изящная лавочка.

— «Царь–озеро». Как хорошо вы придумали название, — проговорила Маша. — А как все замечательно устроено!.. Какой искусник Егор Афанасьевич. Он и теремок удивительный сделал, и это… «царь–озеро».

Маша тут только заметила, что и лавочка сделана под вид теремка — в древнерусском стиле. И орнамент над подлокотниками пущен такой же.

— А хотите посмотреть золотую рыбку? — предложил Денис. Он при этом снял с сучка березы красный, выдолбленный из дуба ковш, наклонился над бассейном.

— О, да тут, я смотрю, настоящие чудеса!

Денис выловил рыбку с красной спинкой и фиолетовым брюшком, поднес Марии.

— Рыбка, рыбка, выполни одно заветное желание, — взмолилась Мария, приблизив к себе ковш.

— Ну, ну, назовите свое желание, — сказал Денис.

Маша выплеснула воду с рыбкой в бассейн, задумалась.

— Желаний много, — проговорила наконец она в раздумье. И, глубоко вздохнув, добавила: — Пожалуй, и хорошо, что не все они сбываются. Никогда не видела людей удачливых во всем и во всем счастливых… И представить таких людей не могу. Ну, да ладно, вы, Денис Егорович, лучше ответьте мне: почему вы не любите театр? Поймите меня: мною руководит не простое любопытство. Вот вы, например, как бы отнеслись к заявлению, что уголь, который вы с таким трудом добываете, не нужен людям. А ведь вы мне сказали примерно то же самое.