Современный Английский детектив - Чарльз Сноу

— Нельзя ли поконкретнее, мистер Кейпл, — сделал мне замечание Беррелл.

Решив, что в подобной ситуации нет смысла увиливать от прямо поставленных вопросов, даже если имеешь дело с Алоизом Берреллом, я сказал:

— Ходили слухи о его неудачной любви.

Беррелл медленно записывал каждое моё слово в новую записную книжку, на обложке которой, как я краем глаза заметил, было начертано: «Данные дела Миллза». Он прочитал написанное с озадаченным видом и подозрительно взглянул на меня.

— Боюсь, что так мы далеко не уедем, — заметил он.

— Это не моя вина, — ответил я.

— Ну ничего, — заявил он, добродушно отмахнувшись, — все равно эти сведения пригодятся мне при окончательном построении системы.

Освободившись, я присоединился к Финбоу и Тони, сидевшим в углу гостиной, в то время как остальные трое ожидали своей очереди для разговора с Берреллом.

— А-а, Иен, — тихо обратился ко мне Финбоу, — ты подоспел вовремя: сейчас я буду предсказывать Тони судьбу.

— А я её и без вас знаю, — ответила Тони с коротким смешком. — Лучше не морочьте мне голову всякой чепухой.

— Не пожалеете, уверяю вас, — улыбнулся Финбоу. — Ну, будьте пай-девочкой, сходите и принесите мне карты.

Тони принесла две колоды карт, и Финбоу стал сосредоточенно тасовать их. Моё внимание раздвоилось. У окна Беррелл допрашивал Эвис, и, хотя я знал, что ничего нового он от неё не узнает, я напрягал слух, чтобы не упустить ни слова из их разговора. С другой стороны, я догадывался, что Финбоу неспроста вызвался гадать Тони: он хотел понять, что творится у неё в душе. Это его излюбленный приём. И я был уверен, что ему удастся ухватиться за какую-нибудь ниточку, незаметную, быть может, для меня, но которая поможет размотать клубок и разобраться в истинных причинах беспокойства Тони. Финбоу разложил карты двумя горизонтальными рядами по пять штук в каждом и начал рассказывать:

— Когда вам не было ещё и двадцати лет, вы были влюблены в какого-то брюнета.

— Он был шатен, а не брюнет, — поправила Тони.

— Ну, по картам не узнаешь таких тонкостей. (Послышался голос Беррелла: «Вы часто виделись с доктором Миллзом последние четыре года, мисс Лоринг?» Я услышал, как Эвис тихо прошептала: «Да».)

— А вам ещё какие-то короли выпали, — продолжал Финбоу. — Я не могу сказать точно, но их было больше двух.

Смех Тони показался мне немного неестественным.

— Вот этот шатен с краю, должно быть, Филипп, — плёл свою паутину Финбоу. — Карты говорят, что оба они, и Филипп и брюнет, были влюблены в вас.

(«…Мой кузен любил весело пожить», — услышал я голос Эвис.)

— Но позвольте, до Филиппа, оказывается, у вас ещё кто-то был, — заметил Финбоу, вглядываясь в карты, как будто в самом деле что-то читал там.

— О, это, наверное, Борис, — поспешила объяснить Тони. — Неужели я никогда не рассказывала вам о Борисе, Финбоу? Я с ним познакомилась в Ницце. Он был влюблён в меня по уши, но мне было не до него — я увлекалась тогда музыкой.

— Тогда это вряд ли Борис, — пробормотал Финбоу. — Потому что здесь вам выпал взаимный интерес.

(Беррелл меж тем перешёл к допросу Филиппа: «Давно ли вы знакомы с доктором Миллзом?..») — Карты все врут, — заявила Тони.

— Почему же? Ведь они правильно сказали, что вы пользовались успехом у Филиппа и у того брюнета, — продолжал Финбоу, — по-видимому, они верно говорят насчёт… э-э… других вещей? Всякое, знаете ли, в жизни бывает.

Тони вскочила как ужаленная… зрачки её глаз настолько расширились, что остались только тоненькие, коричневый и серый, ободки вокруг огромных чёрных кругов.

— Дурацкая игра! — воскликнула она. — Спасибо за удовольствие, Финбоу… но давайте лучше займёмся чем-нибудь другим.

— Но я ещё не дошёл до вашего будущего, — улыбнулся Финбоу.

— Чему быть, того не миновать, — отрезала она.

Её накрашенные губы дрожали. Финбоу зорко всматривался в лицо Тони.

— Воля ваша, — отступил он, и я понял, что он уже выяснил для себя все, что задумал.

Исписав чуть ли не всю записную книжку, Беррелл пошептался с Финбоу и укатил.

С его уходом накопившееся за день напряжение наконец-то прорвалось наружу. Снова посыпались обвинения, о которых через несколько часов пришлось пожалеть.

Во время чая Эвис сидела с несчастным видом: чашка в её руке дрожала, лицо было искажено гримасой страдания; Уильям забился в угол и, никого не удостаивая вниманием, угрюмо глотал чай, листая журнал; Филипп несколько раз пытался заговорить с Эвис, но тут же умолкал. Отказавшись от чая с таким презрительным видом, что даже миссис Тафтс оторопела, Тони потребовала себе виски с содовой. Финбоу выполнил свой обычный ритуал приготовления чая и, поднося чашку ко рту, как всегда, торжественно произнёс тихим голосом: «Лучший в мире чай».

Мне так все осточертело, что после чая я надел макинтош и вышел в сад прогуляться. После долгих часов заточения в четырех стенах приятно было ощущать капли дождя на лице. Я стоял и прислушивался к завыванию ветра.

Рядом послышался голос Финбоу:

— Как здесь хорошо, правда, Иен?

— Во всяком случае, приятнее, чем внутри, — буркнул я. — Финбоу, неужели ты не находишь, что это ужасно? Видеть, как эти юные создания пытаются держать себя в руках, нервничают и срываются? Ты не считаешь, что это душераздирающее зрелище?

— Я нахожу это… забавным, — спокойно ответил он.

— Бог мой, да человек ты или нет?! — взорвался я. — Неужели тебе доставляет удовольствие видеть, как они корчатся и страдают у тебя на глазах?

— Милый, старый Иен, — ответил он с улыбкой, поднимая воротник пальто, — если бы я поддавался жалости, от меня было бы мало толку. Я хочу прежде всего понять людей и вовсе не вижу оснований для унизительной жалости.

Взглянув в его лицо, я сказал:

— Ты намного добрее, чем хочешь казаться. Он рассмеялся, но ничего не ответил.

Сильный ветер пробежал по камышу, пригнул его к самой воде и затих где-то вдали. Я спросил Финбоу:

— Ты, наверное, хотел выяснить, какую роль играла Тони в судьбе Роджера, когда изображал гадалку?

Финбоу широко открыл глаза.

— Иен, какая прозорливость!

— Зачем тебе понадобилось прибегать к таким уловкам? — спросил я.

— Да потому, что это иногда самый прямой путь к истине, — ответил он.

— А мне всегда казалось, что это весьма ненадёжный метод, — возразил я.

Он улыбнулся и объяснил свою мысль:

— Видишь ли, бытующие у нас взгляды на то, как лучше вызвать человека на откровенность, подчас глупее и наивнее, чем можно предположить. Поэтому ничего удивительного нет в том, что редко кому удаётся добиться полной откровенности. Все люди — и ты, Иен, не исключение — придают магическое значение словам, готовы верить каждому слову, даже в тех случаях, когда ты заведомо знаешь, что твой собеседник враль. Ты все равно склонён думать, что в его словах есть доля правды. Будь моя воля, я бы ввёл одно непреложное правило, которым следует руководствоваться в жизни: не спеши ломать голову над тем, правду тебе сказали или нет, прежде выясни, почему твой собеседник счёл нужным сказать тебе то, что он сказал. Только тогда, когда ты правильно ответишь на этот вопрос, ты сможешь разобраться, где правда, а где ложь.

Все, что ты слышишь, — это смесь правды и вымысла, окрашенная многообразной гаммой человеческих эмоций — страхов, желаний и воспоминаний. Чтобы выбрать нужное зёрнышко из этой шелухи, необходимо пользоваться более изощрёнными методами, нежели те, к которым прибегает Алоиз Беррелл. К примеру: Тони заявила, что не знала Роджера прежде, затем случайно упомянула, что жила одно время в Ницце, и вспылила при одном только предположении, что она и Роджер могли там встретиться. Из всех этих фактов нам важно только одно: в силу той или иной причины она не хочет, чтобы мы думали, будто она была в Ницце вместе с Роджером. Это отнюдь не означает, что она там и в самом деле была или не была, это означает только, что сама мысль об этом ей ненавистна. Если бы я, пользуясь методом Алоиза Беррелла, спросил её в лоб: «Встречали ли вы в Ницце Роджера?», она бы ответила: «Нет», а выяснить, так это или нет, у нас нет никакой возможности. В таких случаях приходится прибегать к приёму ассоциаций. Если бы я попробовал провести с нашими молодыми друзьями своеобразную игру, уверяю тебя, мы бы узнали много презанятного. Для этого надо написать столбиком сотню слов, скажем:

школа

художник

тюбик

Ницца

и так далее, и попросить рядом с каждым из них поставить, не раздумывая, первое пришедшее на ум слово. Вот и все! Мой метод допроса — это упрощённый способ выуживания необходимой информации при помощи ассоциативных связей. Поэтому меня не очень беспокоит, какой оборот принимает разговор, в любом случае я могу извлечь из него кое-что полезное. Поэтому, хотя это и оскорбляет твои рыцарские чувства, я веду с девушками беседы по ночам, когда они хотят спать: ассоциации легче всего возникают в усталом мозгу. Именно поэтому я и превратился в гадалку: во многих ещё живы суеверия, и мысль о том, что я могу читать чужую судьбу, ослабляет насторожённость.