Зеркальная комната - Рамон Фолк-и-Камараза

Короче говоря, «Тайная жизнь и скрытое легкомыслие тети Эулалии», поразившие до глубины души племянника, который хранит о ней чистые воспоминания. Впрочем, наши дети поразились не меньше, когда Адела и я по очереди признались, что в юности танцевали тиро-лиро.

Сегодняшний день — тревожный и неприятный. В особенности для тех, кто вынужден выбираться из дому в такую погоду. Я же вполне доволен жизнью: все необходимое — пишущая машинка, трубка и кофейник (я только что поставил его на огонь) — у меня под рукой, на улицу выходить не собираюсь.

В такие дни мы обычно говорим: «Сегодня будем сидеть в кресле у камина, пить чай и смотреть в окно». И курить трубку, добавил бы я. После трех месяцев размолвки трубка вновь стала моим хорошим другом.

Я уже рассказывал, какому ужасному наказанию подверг сам себя, когда решил бросить курить.

Наказание это было не единственным. Под Рождество я тоже выкинул штуку… Помучиться пришлось не только мне, но и всем домашним.

После переезда в Женеву мы всегда проводим рождественские праздники на родине, в Вальнове. В сочельник, как только дети возвращаются из школы, мы садимся в пикап и к вечеру уже прибываем в Вальнову, иногда довольно поздно, около десяти, но, несмотря на усталость после стольких часов в машине — едем мы всегда без остановок и на большой скорости, — обязательно идем к вечерней мессе. И пусть и голова болит, а ноги гудят, зато мы сразу чувствуем себя дома, с головой окунаемся в атмосферу праздника.

На Рождество погода не всегда балует нас. Хотя иногда выпадают чудесные ясные дни, когда по утрам подмораживает, воздух звенит, словно хрусталь, и светит яркое солнце. Но разве в погоде дело? Даже в холод, дождь и ненастье веселье переполняет дом, и мы ни секунды не сидим без дела. Утром мы украшаем игрушками какое-нибудь дерево в саду и мастерим ясли — Рождество так Рождество! Однажды мы нарядили миндальное дерево, растущее перед окнами столовой, украсив его лампочками, блестящими шарами и гирляндами из серебристой бумаги. В другой раз нашей жертвой стал самый большой кипарис, стоящий напротив террасы. Правда, всем пришлось попотеть — кипарис страшно высокий. А в прошлом году дети купили паяльник и сделали из железных прутьев огромную двухметровую звезду. Потом ее украсили теми же гирляндами, шарами и лампочками (они зажигались и гасли через каждые пять минут) и повесили над входом в дом.

Да, это было в прошлом году.

В этом году все было иначе.

Оставалось всего несколько дней до Рождества, когда я, как ни чем не бывало, сказал за обедом, что не смогу поехать в Вальнову, и посоветовал всем остальным тоже остаться дома.

Широко раскрытые глаза, ледяное молчание.

Если папа не хочет ехать на Рождество в Вальнову, дело плохо. Совсем плохо.

Я оправдывался. Причина вполне уважительная — очень много работы, один мой коллега болен, другой в служебной командировке в Латинской Америке, а дома у меня еще два срочных перевода, которые нужно сдать пятнадцатого января, иначе неприятностей не оберешься. К тому же старший сын в этом году работает полную неделю и не может вырваться из Женевы ни на минуту, а Эулалия получит всего неделю отпуска, ради каких-то семи дней не имеет смысла ехать так далеко.

Все-таки надо быть благоразумными.

Но родные знали — знал это и я: раньше я никогда не поступил бы так. Если речь заходила о поездке в Вальнову, я никогда не был «благоразумным», а напротив — бросался вперед очертя голову, преодолевая любые препятствия. Я перебрал бы все возможные варианты, чтобы найти выход из положения: взял бы с собой пишущую машинку, ворох бумаги и работал бы в Вальнове ранним утром хоть пару часов. А сейчас я не желал никуда ехать и выказывал удивительное «благоразумие». Да, дело действительно плохо.

Неожиданно, впервые за последние месяцы обретя дар речи, я предложил провести Рождество, как и полагается, дома, у камелька (пусть швейцарского). На следующее утро дети могут поехать на недельку в горы. На те деньги, что мы сбережем, они снимут там домик или квартиру недалеко от станции. Мы с Аделой приедем к ним на Новый год, если старший сын согласится вести машину, а потом все вернутся домой.

Что ж, дети согласились, хотя и не сразу.

Однако попытки (надо признать, не слишком настойчивые) найти домик или квартиру успехом не увенчались. До Рождества оставались считанные дни, и все уже было занято.

Тогда я предложил детям сесть в пикап — Карлес и Виктор могут поочередно вести машину — и поехать в Вальнову без нас, хотя бы на неделю. Мне не пришлось никого убеждать. Дети жаждали отправиться туда как можно скорее, но их останавливало мое нежелание трогаться с места. Тогда я нашел другую причину (или предлог), чтобы остаться дома: Адела так устала от нас, а за эти дни она здесь немножко отдохнет — все-таки мы будем жить только вдвоем, так что смелей вперед! И дети уехали.

Сеньор Вальдеавельяно не знал, как себя вести, когда я сообщил ему странную новость: на Рождество буду работать, из Женевы ни ногой. Шеф даже принялся было убеждать меня отдохнуть: «Как-нибудь управимся без вас несколько дней».

Но я был непреклонен и твердо стоял на своем.

Сочельник настолько прочно связался в моем воображении с Вальновой, что теперь я не чувствовал приближения праздника, словно Рождество вдруг отменили, а владельцы магазинов и торговцы, не зная об этом, продолжали украшать витрины и продавать еловые ветви.

На следующий день все чувствовали себя как-то неуютно, впрочем, этого следовало ожидать. Мы пили шампанское и даже ели туррон[48] (купленный в женевском магазине «Эспаньола», открытом специально для того, чтобы лечить эмигрантов от гастрономической ностальгии), но он оказался совершенно невкусным.

Вечером включили телевизор (все-таки праздник!), но в доме царила суета, дети укладывали чемоданы, писали списки вещей и поручений к родным и знакомым в Вальнове и Барселоне.

Рождество на чемоданах. Было ли оно?

А на следующий день — день святого Стефана — мы остались с Аделой вдвоем.

Быть может, она подумала, что я использую такую возможность и решусь наконец «поговорить об этом». Признаться, я собирался так поступить.

Но, словно одержимый, с головой ушел в работу. Может, мне хотелось оправдаться перед собой за то, что я остался в Женеве? Не знаю, но я погрузился в бумаги уже в день святого Стефана и сидел не поднимая головы до самого окончания рождественских каникул. Адела, напрасно прождав два дня, принялась разбирать шкафы, выбрасывать старые вещи и вообще заниматься теми делами, которые невозможно сделать как следует, если в доме толчется много народу.