Зона затопления - Роман Сенчин

– А чего? – улыбнулся сейчас Дмитрий, тоже смущаясь. – Я воды навозил – полные баки. И постирать можешь.

– Тебе постирать надо?

– Нет-нет, мне не надо. Я сам по мелочи… Решил протопить как следует, похлестаться напоследок. Наверно, последние дни остались и мне, и тебе…

– Я послезавтра уезжаю, – сказала Марина. – Мой бывший опять приезжает насчет Павлика.

– Забрать все хочет?

– Ну да… Но, думаю, не так уж хочет… Его подкупили, что ли, чтоб меня отсюда выкурить…

Дмитрий со вздохом покивал, не очень веря в такой хитроумный план. Хотя все может быть.

– Прижали нас к стене, прижали… Так что, – постарался придать голосу жизни, – придешь париться? Я не настаиваю, – спохватился, чтоб не подумала, что и у него тоже какой-нибудь план, – просто решил предложить… Ну, так сказать, прощанье с деревенской нашей жизнью.

И Марина неожиданно уверенно сказала:

– Да, приду.

В парилке было пекло – сухой воздух входил в грудь мелкими, короткими хапка́ми, обжигал легкие. Сквозь жар чувствовался вкусный запах березы – веники в тазу с водой ожили, листья свежо зеленели.

Держа над головой керосинку, Дмитрий заглянул в бак. Вода двигалась, пузырилась.

Больше топить не надо. Достаточно.

Поставил лампу на лавку возле двери – там не так горячо. Не должна взорваться.

Вышел на воздух, и как раз вовремя – в приоткрытую калитку заглядывала Марина.

– Можно?

– Входи-входи! – Дмитрий почувствовал волнение; заволновался не из-за того, что она пришла, а потому, что пришла так быстро.

В одной руке Марина держала сверток с бельем, в другой – банку с чем-то розовым.

– Остатки брусники вот намешала.

Дмитрий принял банку, повел гостью.

– Ух ты-ы! – отпрянула, когда он открыл дверь в парилку. – Даже волосы затрещали!

– Где-то шапки были… Не должны забрать…

Поднял крышку короба-лавки, где хранился разный шурум-бурум: старый ковшик, сопревшие вехотки, использованные веники для голиков… Нашел несколько войлочных шапок; достал две, вынес во двор, поколотил о столб, выбивая пыль.

– Вот, держи, – подал Марине и решился спросить: – По очереди будем или как?

Она глянула на него, и Дмитрий угадал, что выбирает ответ. Секунду, но не решалась выбрать.

Выбрала:

– По очереди.

– Тогда – прошу. Разберешься, что как. Воду не жалей.

– На дом мой посматривай. Им только возможность дай…

– Ладно. – Дмитрий вышел из предбанника.

Снова пошлондался по двору. Поднялся в избу. В кастрюле была приготовленная вчера тушеная говядина с картошкой, в ведре с холодной водой утоплена бутылка водки… Пригласить Марину поужинать? Или это уж будет слишком?.. Домогательство…

Растопил кухонную печку, поставил греть еду. В голове рисовалась хлещущая себя веником по бокам, спине, ляжкам женщина. Вот сползает с полка, окатывается… Грудь поднимается и опускается от тяжелого дыхания… Почти два года он один: была подруга, но уехала с родителями далеко, в Шарыпово. Это на юге края. Последние недели перед отъездом она явно ждала от Дмитрия каких-то слов – может, что скажет решительно: «Оставайся со мной!» Или замуж позовет, или с нею отправится… Но Дмитрий отмолчался, и она уехала. Потом спохватился, стал звонить ей – не отвечала. Длинные гудки или – «абонент временно недоступен». Ругал себя, клял, что так тогда поступил, то есть никак не поступил. Был во время ее сборов и отъезда как в каком-то тумане озлобления из-за гибели родного села, их с отцом дела. Злился и на тех, кто сдавался, уезжал; это, наверное, распространялось и на подругу. Тем более что она, наоборот, воспряла: вот-вот будет жить в благоустроенной квартире, ее отцу предложили хорошую работу, до крайцентра часа три на машине…

«Ну и катись», – мысленно бросал ей Дмитрий; старался избегать встреч. И вдруг не стало нужды избегать – исчезла.

Теперь тосковал, скучал. И чем явней становилось то, что и он тоже вот-вот исчезнет отсюда, тем тоска становилась острее. Все было напрасно – злость, борьба за дом, за лесопилку. Два года прожиты напрасно, неправильно…

Проверил дом Марины. Ни дыма, ни людей… Подошел к бане. Крикнул:

– Как дела? Нормально?

– Всё хорошо, – ответила Марина из-за двери. – Заходи.

Она сидела в предбаннике, завернувшись в голубоватую простыню. Сладковато улыбалась, и от этой улыбки обычно напоминающее старушечье лицо стало почти девчоночьим.

– Отличная баня, – сказала. – Спасибо, что позвал.

Дмитрий смотрел на ее розовые, без веснушек и родинок плечи. Кругловатые, крепкие. Знобящими волнами накатывало возбуждение…

– Да не за что, – ответил механически; присел рядом с женщиной, отвернулся.

– Жалко баню такую. – Теперь голос Марины был как обычно – скорбным, утомленным. – И все другое… У меня в гараже «Иж» стоит. Дедушкин еще… Так-то вроде старьё, чермет, а как подумаю, что погибнет… Мы с дедушкой так гоняли!..

– Это с такой люлькой остроносой?

– Угу…

– А, да, помню! – И Дмитрий действительно вспомнил тот мотоцикл. За рулем бородатый дядька вечно в одном и том же спортивном петушке, а в похожей на ракету люльке за мутным стеклом – надменно улыбающаяся девчонка. – Мы с пацанами тебе завидовали страшно. Сколько раз собирались колесо у люльки проколоть.

– Да? – Смешок.

– Ну так – даже в магазин на мотике!

– Мы в такие чащобы на нем забирались! И на уазике не проедешь. Раз чуть не опрокинулись, после этого деда меня ссаживал – следом бежала, а из выхлопушки столбы черного дыма… Я и спала иногда в коляске. Днем заберусь в гараже и сплю, будто в путешествии… Что ж, – спохватилась, – собираться буду. Заболтаемся, а жар спадет, тебе не хватит.

– Да ладно, если что – подтоплю… – Дмитрию хотелось еще поговорить; нашел повод: – Картошку выкопать надо, со дня на день заявятся ликвидаторы.

– А вы, что ли, садили?

– Да немного… Слушай, может, посидим после баньки? У меня мясо с картошкой… выпьем по капле…

Посмотрел на Марину и снова увидел ее такую волнующую нерешительность. Эта секунда показалась ему длиннющей, как прыжок с чего-то высокого…

– Не надо, Дим, – мягко попросила. – Не надо… Сейчас вот хорошо, и пусть так… Спасибо тебе.

– Хм, ты уже благодарила.

– Я не за баню сейчас…

Она ушла другой, чем была последние месяцы. Распрямилась, посветлела. Словно разбила и смыла с себя шершавую корку горя, убивающего напряжения, иссушающего ожидания худшего.

Легко шагала по бывшей улице, и Дмитрию казалось, что сейчас подскочит и побежит вприпрыжку, как в детстве девчонки любят…

Долго, в несколько заходов, стегал себя веником. Листья летели в разные стороны… Когда силы кончались, выбирался в предбанник, хватал свежий воздух, прокашливался, сплевывая в поганое ведро скопившуюся в легких сероватую слизь. Отпивал брусничную воду и снова заходил в парилку. Бросал на камни кипятка, лупцевал спину, бока, грудь, ноги.

В последний заход помыл шампунем голову, ополоснулся. Поставил таз на полок дном вверх, на него – ковшик. Вынес лампу, затушил.

– Ну, всё.

Решил полежать с полчаса, но уснул и без ужина, не выпив ни рюмки, проспал до позднего утра.

Проснулся легким, невесомым. Долго, не шевелясь, лежал на спине, медленно и подробно, как в чужом доме, оглядывая комнату.

Сквозь прикрытые ставни пробивался яркий свет летнего солнца, и сумрак разрезали сочно-белые, будто свежая краска, полосы.

В сумраке прятались наваленные по углам горки домашнего хлама, который скапливался годами, вроде и не мешал, находясь под комодом, в шкафу, под кроватью. Но началась сортировка – что брать с собой, что оставить, – и он тут же заполонил пространство. Растолкали, и пусть остается.

Стены голые. Бледные пятна на тех местах, где стояла мебель, висел ковер. Лишь карта мира уцелела. Старая, на которой СССР, ГДР, Югославия. По ней старший брат и сестры учили географию, потом и Дмитрий, но уже зная, что не все там так, как стало… Хотели поменять на новую. Так и не поменяли… Мать иногда протирала влажной тряпкой покрывающую континенты и океаны пленку.

С карты взгляд переполз на потолок. Неровный, шишковатый, с выпирающей балкой-матицей. Она казалась надежной, как хребет… Дмитрий пытался представить, какое дерево пошло на эту балку. Огромное, старое, но здоровое. Скорее всего, сосна, а может, и лиственницу такую нашли. Кто-то из предков нашел, выбрал в тайге, долго спиливал с кем-нибудь в паре. Наверняка ручной пилой джиркали… Обрубили сучья, вытягивали на веревках к дороге, потом как-то доставили в деревню. Наверное, лошадь тащила или грузовик, но все равно дело нелегкое… Ошкурили, отесали, отрезали по размеру, дали высохнуть. Подняли на сруб, уложили, настелили плахи, сверху засыпали глиной. Возвели крышу. И вот много десятилетий эта балка держала потолок, окаменела под штукатуркой, известкой. Оберегай ее от влаги, и, скорее всего, будет такой же крепкой и надежной вечно.