Без Отечества… Цикл ’Без Веры, Царя и Отечества’ - Василий Сергеевич Панфилов

собственно, и не он один… Ещё с десяток офицеров, в чинах не выше штабс-капитана, пытаются как-то облегчить участь военных работников и незаконно осуждённых на каторжные работы русских солдат, но все они — почти парии в офицерской среде.

Не то чтобы вовсе нельзя защищать «скотину в серых шинелях»…

… но при защите оной необходимо давить на большевистских и анархистских агитаторов, осознание солдатиками собственной вины и раскаяния, да обещания непременно, вот сию минуту начать искупать оную кровью, лимфой и иными телесными жидкостями.

Говорить же репортёрам и на суде, что солдаты действовали в рамках изданного Временным Правительством закона, и что имели полное право собираться в Комитеты и решать свою судьбу, нельзя. Дурной этот закон или нет… но Временное Правительство признанно Союзниками законным правопреемником Российской Империи. Точка!

Нельзя говорить и о количестве убитых. О том, что суды проходили с нарушением как международного, там и собственного, французского права, тоже нельзя. Табу!

Можно каяться в былых ошибках, вступать в Легион Чести или Иностранный, просить о переводе в части французской армии. Словом — можно действовать в строго очерченных Системой и обществом рамках.

Наверное… да что там наверное, я точно преувеличиваю. Не все офицеры бросили солдат в беде, не все граждане Франции оказались равнодушными к произволу властей и не все французы считают солдат Экспедиционного Корпуса, а заодно и всех русских — предателями. Но пока — так…

Французы, что не новость, очень эгоцентричны как нация, и решительно любое событие они рассматривают через призму Великой Франции. А эту войну «вытянула» именно Франция, экономические и человеческие потери совершенно чудовищные. Отсюда и болезненное, до судорог, восприятие войны и всего происходящего…

… им попросту больно.

События в России, и без того весьма неоднозначные, с подачи властей трактуются прессой так, что рядовой француз воспринимает это как предательство. Он, француз, умеет думать, сожалеть и сочувствовать…

… но всё это потом.

Француз горяч, пылок, и у каждого, решительно у каждого есть погибшие на фронте родственники и друзья. Отсюда и такое болезненное отношение к русским солдатам… как они могли?! Как?!

Им, французам, всё кажется, что русские топчутся по памяти павших воинов, что они предают некие общие цели и идеалы, решительно забывая о том, что цели и идеалы русских солдат столь решительно отличаются от идеалов французского общества. Забывают они, а вернее всего, и не задумываются о том, что это Франция болела реваншизмом, и что именно в груди французов тлел пожар захваченных в прошлой войне Эльзаса и Лотарингии.

Россия в этой войне — вынужденный союзник, почти вассал, отрабатывающий французские кредиты. Кредиты, которые не видел, не ощутил в своём горшке со щами русский крестьянин или рабочий. Кредиты, которые оседали в виде бриллиантов на шее Матильды Кшесинской, поездок в Ниццу и Биарриц сановных господ, их жён, любовниц, детей и секретарей.

Русский же народ жрал пустые щи, молился закопчённым иконам, и думал, как бы не сдохнуть по весне от голода. А потом — война! Нашему царю показали фигу! Умрём же за это!

… и пропаганда. Дурная, нелепая, совершенно непонятная русскому обывателю. Какие, на хрен, союзнические интересы?

Отчасти, именно поэтому подняли на щит Царьград и Святую Софию, Проливы и Братьев Славян, хотя последнее вовсе уж бред… Но если нет ничего больше?!

Поначалу было хотя бы кликушеское «Шапками закидаем», подготовленное патриотической прессой и раздуваемое всеми силами. А несогласные — враги! Германские шпионы! Смутьяны!

… но хватило этого ненадолго. В похмельные от кликушества лохматые головы начали возвращаться трезвые мысли.

Понимания, за что же, собственно, они воюют, у русского народа как не было, так и нет, и какая тогда, к чёрту, война до победного конца?! Штык в землю! Даёшь! А что именно, не так уж важно… Всё обрыдло. Всё!

Попробуй, объясни это рядовому французу? Далёкому от реального понимания политики и искренне считающего, что там, в далёкой России, такое же гражданское общество, как и у них, во Франции. А чёрта с два!

Думать трезво, взвешенно, обсуждать русскую политику отстранённо, а не сквозь искажённую призму Франкофонии, способен не каждый французский обыватель. Думать, это вообще сложно…

А раскрученный французскими властями маховик, призванный отвести от себя обвинения в неумелом руководстве и коррупции, перемалывает судьбы и жизни российских солдат.

На улице, под взглядами прохожих, тут же опускающих глаза, стоили только им встретиться с моими, говорим о разном. Арслан прекрасный рассказчик, лёгкий, смешливый и ироничный собеседник. Смеюсь до слёз…

… хотя иногда хочется плакать.

А потом в лавку зашёл покупатель, толстый араб средних лет с оспинами и выражением спеси на толстом лице, и фронтовой медик, усмехнувшись криво, в две затяжки докурил папиросу и нырнул в лавку.

— … чего изволите, эфенди? — услышал я, уходя прочь.

Поглядывая иногда на маленькую сцену, вяло ковыряю вилкой еду, забывая есть. Со сцены картавит небесталанная певичка, жеманно ломая руки и высоко вздёргивая брови, весело галдит студенческая молодёжь, основные посетители этого кафешантана, а я…

… ковыряю вилкой салат, расчленяя на части зелёный лист и не могу собраться с мыслями. Я не знаю, что делать…

Гостиная в квартире Анны увешана листочками и фотографиями, и мне в общем-то понятны непростые построения родственных связей, политических и финансовых интересов, жажды славы и прочего, составляющего суть людей, определяющих российскую политику.

В общем… а вот с частностями сложнее. Анна, несмотря на всё неутолимое любопытство и неплохие связи в кругу людей, причастных к миру Искусства, никак не может помочь мне. Ну… может только организовать интересный перформанс или вздёрнуть на дыбки не такую уж малую часть богемы.

Но всё это так… несерьёзно. Политика так не делается. Нужен выход на серьёзных людей, репортёров ведущих газет, именитых писателей и политиков.

Бросаться же в этот омут с головой, надеясь как-то выплыть? Да как-то не хочется… Я обыватель, чего и не скрываю, хотя мне приписывают…

… да чего мне только не приписывают! Но…

— Господин Пыжов? — стягивая с руки перчатки, брюзгливопоинтересовался молодой, статный штабс-капитан кавалергардских статей с кинематографичным шрамом на щеке, — С вашего позволения…

Не дожидаясь оного, штабс-капитан, подвинув стул, присел напротив меня. Его спутник, немолодой подпоручик зверовидного вида и ещё более устрашающих габаритов, с солдатскими «Егориями» на широченной груди, уселся вслед за командиром, тут принявшись сверлить меня маленькими, глубоко посаженными глазками, спрятавшимися под навесом кустистых бровей.

… продолжаю гонять вилкой салат, нимало не смущаясь хамством. В эти игры можно играть вдвоём, и право слово, господа офицеры… левел у