Третья половина жизни - Виктор Левашов

– Директор студии, Дмитрий Кузьмич Карпов.

– Он проводит со мной эту работу на каждой летучке.

– Но вы не очень-то к нему прислушиваетесь.

– Почему? Прислушиваюсь, – возразил Леонтьев. – Когда он говорит по делу. А когда не по делу… Что бы ни говорили, а журналистика – это профессия. В ней свои законы. Он этого не понимает.

– Не выступайте, Валерий, – прервал его Венгеров. – Карпов ценит в вас профессионала. Я всегда с интересом смотрю ваши передачи. Но в последней программе вы сильно перегнули палку.

– Чем? В ней каждое слово было правдой.

– Правда – вещь обоюдоострая, с ней нужно обращаться очень осторожно. Да, рабочие недовольны условиями труда. Но призывать их увольняться – это очень плохой совет. Как они могут уволиться? Это значит потерять все полярки. А они зарабатывали их годами.

– Как же они могут защитить свои права?

– Никак. Никаких прав у них нет и никогда не было. Это правда. Нужно уметь жить с нерешенными проблемами. Это тоже правда.

– Мне странно слышать это от вас. Я знаю, что вы просидели в Норильлаге пятнадцать лет. За что вас посадили?

– Я преподавал философию в ленинградском университете. Попал в кировский поток.

– Неужели вас это ничему не научило?

– Очень многому научило. Пониманию закономерностей исторического процесса. Вы где живёте? – неожиданно спросил Венгеров.

– В общежитии на Ленинском проспекте.

– В общежитии? У студии не нашлось для вас квартиры?

– Меня устраивает. Отдельная комната гостиничного типа. Единственное неудобство – вахта на входе. Есть проблемы, когда приходит подруга. Но я научился их решать. Почему вы спросили?

– Дом новый, – объяснил Венгеров. – А в подъездах старых домов ещё сохранились эмалированные таблички: «Граждане, берегите вечную мерзлоту!» Не приходилось видеть?

– Видел. Они всегда наводили на размышления.

– Вечная мерзлота – это то, на чём стоит Норильск. И то, на чём держится жизнь. Вся наша жизнь. Разрушить её легко. Но к чему это приведёт? Это мы уже проходили. Поощряя недовольство рабочих, вы покушаетесь на неустойчивое равновесие в обществе. Это опасное занятие. Берегите вечную мерзлоту. Это я и хотел вам разъяснить. Вы меня поняли?

– Понял, – кивнул Леонтьев. – Я об этом подумаю.

Понял он только одно. Прошлое не умерло, страх перед переменами так глубоко укоренён в сознании людей, что никакими передачами его не заглушить. Работяги могут сколько угодно материть начальство, но в знак протеста никогда не уволятся, чтобы не потерять трудно заработанные полярки. Интеллигенция может сколько угодно слушать «Голос Америки», читать и обсуждать самиздат, рассказывать анекдоты о Брежневе, но и пальцем не шевельнёт, чтобы что-нибудь сделать. Всего восемь человек вышли в августе 1968 года на Красную площадь, протестуя против оккупации Чехословакии. Только восемь из многомиллионной Москвы. О чём-то это говорит?

– Я не всегда знаю, что нужно делать, – сказал Венгеров, заканчивая разговор. – Но всегда знаю, чего делать не следует.

Неожиданным для Леонтьева последствием этой встречи было то, что ему дали квартиру на улице Комсомольской. Квартира была однокомнатная, с полчищами тараканов, которые разбегались со стола, когда в кухне включали свет. Он перебрался в неё из своего общежития, его подруга Лиза из своего. Проблема с вахтой была решена. Леонтьев не думал, сколько он здесь проживёт и чем кончится его семейная жизнь. Прожил он в этой квартире два года, а его семейная жизнь закончилась через двадцать пять лет.

VI

Передача, вызвавшая резкое недовольство всех руководителей комбината, никак на обстановку на заводах не повлияла. Авралы и «чёрные» субботы продолжались, возрос производственный травматизм, даже стали раздаваться призывы к забастовке. Смутьянов увольняли под разными предлогами, они обращались в суд. Судьи, получившие указание горкома партии, в исках о восстановлении на работе отказывали. Отказывали и тем, кому производственную травму засчитывали как бытовую. Пошли жалобы в краевой суд, в Верховный суд, в ЦК партии и даже в ООН. Появились «черные адвокаты» из уволенных рабочих, поднаторевших в законах. Они писали жалобы другим рабочим, поливали первого секретаря горкома и директора комбината и в выражениях не стеснялись. «Варвары ХХ века!..» Как это было принято во все времена, жалобы возвращались в Норильск.

Начальству это надоело. По указанию Савчука следователи местного управления КГБ возбудили против «чёрных адвокатов» уголовное дело по статье 70-й Уголовного кодекса за распространение сведений, порочащих государственный и общественныё строй. Обвиняемых было четыре человека. Мера пресечения – содержание под стражей.

Норильск небольшой город, в нём все знают всех и все знают всё. До Леонтьева доходили слухи об этом деле, но он не видел причин в него вмешиваться. Ситуация изменилась, когда однажды ему позвонили с вахты телестудии и сказали, что его хочет видеть Ольга Хазанова.

– Вы меня помните? – спросила она, когда Леонтьев нашёл свободную комнату, где им никто не мог помешать.

– Очень хорошо помню. И как вы выходили замуж, тоже помню, – ответил он, с интересом рассматривая неожиданную посетительницу. За два года, минувшие с той весны на Имангде, она почти не изменилась, только строже стало лицо и тревожнее серые глаза. – Вы взяли фамилию Игоря?

– Да. Когда обменивали в ЗАГСе свидетельство о браке.

– Вам удалось защитить диплом? С этим, помнится, были сложности.

– Удалось, мне пошли навстречу. Взяла распределение в Норильск, уже два года работаю в экспедиции.

– Как дела у Игоря? – продолжал Леонтьев. – Оставил он свою идею о разработке Имангды?

– Нет, я потому и пришла к вам. Игоря арестовали.

– Вот как? За что?

– За Имангду. Он требовал возобновить там разведочное бурение.

– Смысл? – не понял Леонтьев. – Вроде бы выяснили, что руды там нет.

– Руда там есть, – возразила Ольга. – Такая же, как на Талнахе. Мы проработали там весь прошлый сезон. Он нашёл обнажение рудного тела. Недалеко от сопки Плоской. Он оказался прав, а всё остальные неправы.

– И что?

– На его требования не обращали внимания. Он стал писать во все инстанции – в Красноярск, в Москву. Помогал рабочим составлять жалобы.

– И попал в «чёрные адвокаты»?

– Так получилось. Его обвиняют в антисоветской агитации. Но он ничего не писал о советской власти. Только о начальстве, которое ошиблось в стратегии и не хочет эту ошибку признать. Он называл это преступлением. Валерий, я не знаю, что делать. Игорь вторую неделю сидит в следственном изоляторе. Свидания с ним мне не дают. Говорят, до суда не положено. Вы работаете на телестудии, вас все знают. Помогите нам. Я не знаю, как мне жить, если его посадят. Его могут посадить?

– Могут.

– На сколько?

– На пять лет колонии и на семь поражения в правах. Это называется по рогам. Такие суды уже были.

– Но это же чудовищная несправедливость! Вы согласны?

– Я-то согласен. Но от меня мало что зависит. Я подумаю, что можно сделать. Не стоит, Ольга, расстраиваться раньше времени. Возможно, всё обойдётся. Я сделаю что смогу.

– Спасибо, Валерий. Надеюсь на вас.

Проводив Ольгу, Леонтьев задумался. Легко сказать «сделаю что могу». А что он может?

На следующий день он позвонил в НКГРЭ и попросил Шубина о встрече по важному делу. Начальник экспедиции принял его благожелательно, но когда узнал, что речь пойдёт о Хазанове, помрачнел.

– Я как чувствовал, что с ним мы нахлебаемся неприятностей.

– Его жена сказала, что он нашёл на Имангде жильную руду. Такую же, как на Талнахе. Это так? – спросил Леонтьев.

– Похоже, что так. Мы исследовали образцы. Есть сходство с талнахской рудой. Настораживает одно. Когда человек одержим какой-то идеей, его утверждениям нужно доверять с осторожностью.

– Вы считаете, что он мог выдать талнахскую руду за имангдинскую?

– Этого нельзя исключать. Но я в это не верю. Он геолог, а настоящий геолог никогда на подлог не пойдёт. Приходится признать, что мы все ошиблись, а он оказался прав. И прав был Неверов, когда предположил, что Имангда может быть продолжением Талнаха.

– Но если всё это так, почему вы отказываетесь провести там разведочное бурение?

– А толку? Ну, проведём. Убедимся, что руда есть. И что? Прекратить строительство «Октябрьского» и начать разрабатывать Имангду? Кто же на это пойдёт? В Талнах уже вложены сотни миллионов, процесс идёт, его не остановить. Вставать на его пути всё равно что перед тяжелым поездом. Раздавит и не заметит. Что и произошло с Хазановым.

– Вы знаете, что его посадили и обвинили в антисоветской агитации? – спросил Леонтьев.

– Слышал. Я про это и говорю. Глупость. Какой из него антисоветчик? Он одержимый. А это не преступление. Надеюсь, что это выяснится на суде.