Государственный киллер - Михаил Серегин

– Да о ней вообще никто знать не будет, – заверил его Никольский. – Эта варварская страна еще не дошла до той стадии цивилизованности, чтобы легально иметь такие продвинутые заведения.

Известную особенность российского законодательства – закон что дышло, куда повернешь, туда и вышло, – Никольский и Костров использовали на полную катушку. В результате счастливые монахини встречали хлебом-солью своих радетелей и избавителей от нищеты. А потом смотрели сквозь пальцы на то, как параллельно с ремонтом самого монастырского здания возводится новый корпус, в котором, собственно, и должно было располагаться любимое детище Никольского, называемое «головным офисом» фирмы «Калипсо».

– А почему «SIN Studio»? – как-то спросил генерал.

– Потому что-то SIN – это мое Ф.И.О.: Сергей Иванович Никольский, – ответил тот, – а английское слово «sin» переводится на русский язык словом «грех». Красиво обыграно, правда?

Инна тем временем блаженствовала со своим любимым Маметкуловым. С отцом она на этой почве рассорилась, и ссора была достаточно серьезна, потому что тот не привык, чтобы шли поперек его воли. Наконец он заявил, что Инна ему не дочь и может делать все, что ей заблагорассудится.

Под коммуникабельной оболочкой генерала, как оказалось, скрывался тиран и деспотичнейший из отцов.

Инне было все равно.

Но и с Маметкуловым у нее вскоре не заладилось. Он где-то пропадал целыми днями, потом это начало распространяться и на ночи. А она оставалась одна.

Однажды Маметкулов пришел домой в прекрасном настроении, бросил Инне пачку долларов и сказал, что заработал на полную катушку новый филиал их фирмы. Сказал, что по этому поводу будет банкет и что он сейчас уходит на этот банкет. Ее с собой, естественно, взять не может.

Инна попыталась возражать, но он пришел в бешенство, обозвал ее сучкой, дурой и другими столь же лестными наименованиями, а потом, недолго думая, ударил по лицу. Чуть-чуть, вполсилы, так сказать, но у бывшего чемпиона Европы по тайскому боксу и это получилось достаточно убойно.

Выполнив свою благородную миссию, Маметкул хлопнул дверью, тщательно запер ее и удалился.

Оскорбленная девушка поклялась жестоко отомстить негодяю, каких, по ее мнению, не было от сотворения мира. Клятвы эти она сопровождала опустошением бутылки коньяка (хорошо, что не нашла никаких транквилизаторов – в смеси с алкоголем они действуют совершенно по-иному), потом вытащила из потайного угла маленький пистолет и решительно направилась к двери с твердым намерением застрелить Маметкула, а там будь что будет.

И только тут ей пришло в голову, что она не знает, куда именно он поехал.

Инна вспомнила, что ее отец, генерал Костров, был не чужд деятельности фирмы «Калипсо» (как и еще нескольких фирм в городе). Пьяному море по колено, и она сделала то, на что никогда бы не пошла в трезвом виде: позвонила отцу и довольно невежливо спросила, где находится новый филиал фирмы «Калипсо» и куда это поехал Маметкул.

Генерал Костров заколебался, но Инна стала кричать на него и заявила, что он, отец, не хотел, чтобы она встречалась с Маметкуловым, а теперь не дает ей порвать с ним.

– Монастырь возле «Алого Горизонта»… там твой Маметкул! – брякнул выведенный из себя генерал. – Только лучше не езди туда, хуже будет…

Он боялся, как бы она в таком состоянии не натворила черт-те чего, а Инна подумала, будто он ей угрожает, и закричала, что она плевать хотела на его предупреждения. Она, мол, давно знает, что папаша якшается с мафией.

И бросила трубку.

Генерал хотел было поехать к дочери и удержать ее от опрометчивых шагов, а потом подумал… с какой стати? Еще не хватало, чтобы он, генерал Костров, встревал в пьяные разборки дочери и ее любовника.

И сел читать «Спорт-Экспресс».

Взбешенная девушка допила коньяк, попыталась открыть дверь, а когда это ей не удалось, несколькими выстрелами разбила заблокированный замок, а два других с трудом открыла дрожащими от нервного возбуждения руками.

Вырвавшись на свободу, она подумала, что, может, лучше поехать к подруге Камилле, которая жила одна. Купить двойную дозу кокаина – себе и ей. Денег-то полно. Но тут перед глазами всплыло так неожиданно ставшее ненавистным красивое лицо Игоря, и алая пелена бешенства застила взор.

…До монастыря она буквально долетела на своей новенькой «девятке», которую перед самой ссорой подарил ей отец. Железных ворот, которые впоследствии вышиб Свиридов, еще не было, а деревянную «времянку» она выбила и на полной скорости влетела в монастырский двор.

На втором этаже нового корпуса пылали зарева огромных окон. Она ворвалась внутрь, как разгневанная фурия, и промчалась по оказавшемуся пустынным длинному коридору. Ее внимание привлекли голоса и полоска молочно-белого света, пробивавшаяся из полуоткрытой двери. Неожиданно для самой себя она оттолкнула стоявшего в дверях рослого охранника и, распахнув дверь, ворвалась внутрь.

Это был просторный, ярко освещенный зал. Посредине располагалось то, в чем ее уже помутившееся сознание определило съемочную площадку.

То, что творилось на этой съемочной площадке, отказывалось фиксировать самое искаженное сознание.

Перед объективом кинокамеры плюгавого косматого оператора происходила какая-то разнузданная бесстыдная оргия. Непонятно, кто с кем и чего… из переплетения высовывались поочередно чьи-то голые руки и ноги. Чуть в стороне стоял голый «актер» в парике под Леля из «Снегурочки». Он выставил перед собой руку, а невысокий плотный мужчина с ярко-рыжими волосами делал ему внутривенную инъекцию.

– Никитич… – в ужасе пробормотала Инка.

Она знала этого рыжего. Никита Билич. В свое время генерал Костров, который был тогда еще полковником, посадил его за торговлю синтетическими – самопальными, но очень высокого качества – наркотиками.

– Инка, а ты что тут делаешь? – вплыл в левое ухо знакомый мягкий голос.

Она обернулась и увидела Никольского с бокалом шампанского в руке, а за его спиной – рослую фигуру и мрачное лицо Маметкулова.

– Сережа… – пролепетала Инна. – Что это?

– А, это? – Никольский окинул взглядом съемочную площадку. – Это заключительная сцена колядования как их… берендеев из «Снегурочки». Да ты не нервничай, Инночка.

– А что тут делает Билич?

Лицо Никольского приобрело необычайно жесткое для него выражение. Ответил Маметкулов:

– Ты стала не в меру любопытной, дорогая. Я же велел тебе оставаться дома.

– Ах ты, козел! – прошипела Инна и, выхватив бокал из пальцев Никольского, швырнула им в оператора.

Бокал попал в камеру и окатил съемочную группу шквалом мельчайших осколков. Кто-то порезался и болезненно вскрикнул, оператор как ни в чем не бывало продолжал снимать.

– Стоп! – крикнул Никольский и подошел к Инне вплотную. – Ты что же, милая, не понимаешь, что идет творческий процесс?

– Это?.. – Она задыхалась и не находила слов. – Со стимуляторами?

– Что бы ты понимала! – мягко выговорил Сергей Иванович, и это показалось куда более зловеще, чем его предыдущий окрик. – Здесь, если бы ты только знала, есть немало заслуженных и талантливых людей. Из московских театров, с региональных конкурсов красоты и модельных агентств.

– Да как же они согласились? – пролепетала Инна.

– Согласились, – угрюмо сказал Маметкулов. – И ты согласишься, если уж сюда приехала, шалава.

– Да я… – начала было она, но мускулистые руки Маметкула мгновенно скрутили отбивающуюся девушку. – Да мой отец…

– Твой отец, крошка, – саркастически выговорил Никольский, – твой отец и помог нам все это организовать. Хочешь, покажу тебе бумаги за его подписью?

«Лучше не езди туда, хуже будет…» – всплыли в памяти слова отца. Все поползло перед глазами, как стеклышки калейдоскопа, и, хрипло выдохнув, она потеряла сознание.

– Ее нельзя выпускать отсюда, – сказал Никольский. – Если об этом узнает генерал, все пропало.

– Генерал с ней в контрах, он и не вспомнит, что она сюда ездила. Главное – не выпускать ее отсюда.

С тех пор Инна была переведена на положение рабыни. Нет, ее даже выпускали на пляж «Алого Горизонта». Но под присмотром четырех верных амбалов Маметкула.

Это продолжалось до тех пор, пока девушка не попалась на глаза Владимиру Свиридову…

– Ты не представляешь, Володя, что значит идти против собственного отца, – проговорила Инна. – Он ведь, и он… он первый отрекся от меня и бросил на поживу этим ублюдкам… Ты ведь тоже так считаешь?

Свиридов, который только что выслушал жуткую и несообразную историю дочери, преданной собственным высокопоставленным и респектабельным отцом ради корыстных и преступных интересов, долгое время молчал, а потом сказал:

– Конечно. Впрочем, во всем этом нет ничего удивительного для нашего времени, Инка. Я слыхал истории и похуже. Очень плохо…

Он повернулся на бок, скользнул почти нежным взглядом по ее растерянному и слепо доверчивому лицу и подумал, что она еще очень молода, почти девочка. И вот такое выпало в жизни.