Рождество в Индии - Барбара Форд

— Но если ты все равно не в силах мне помочь, было бы гораздо лучше, если бы ты подумал о себе, отец, и убрался на небо или куда там положено.

Слезы обиды и гнева стояли в моих глазах.

— Всю жизнь я прожил с твоей матерью, Джен… А твоя тетя, миссис Рид, всегда была рядом… Смерть не имеет никакого значения…

— Вообще-то это не мое дело, — ответила я.

— Почему ты сердита, Джен?

Я молчала.

— Я ведь не сделал тебе ничего плохого.

— Наверное, я любила тебя, папа, когда была крошечной… Мне так кажется… Дети миссис Рид, Джорджиана и Элиза, очень любят мистера Брокльхерста, потому что он одаривает их подарками… Но мне кажется, я любила тебя иначе…

— Ты бы тоже получала подарки, Джен, если бы я был жив.

— Наверное, — ответила я. — Но ты всегда был такой глупый, папа. Так говорит миссис Рид. Вечно ты делал какие-нибудь глупости. Моя мама и миссис Рид всегда решали все за тебя… Ты был смешон, говорит миссис Рид, не зная, как поступить, спрашивал у всех совета… И я стыжусь за тебя. Ты ни разу не высказал собственного мнения… Лишь тогда, когда умер… Но это было лишь раз. И сейчас ты тоже, так же как при жизни, не можешь ни на что решиться. Ты говоришь, что тебе меня жалко. Все это одни слова, папа. Почему ты не пойдешь к Богу и не попросишь его убить мистера Брокльхерста? Или Богу на тебя наплевать? И на меня тоже? Ты, папа, видел ли Бога там, по ту сторону? Я могу поклясться, что ты даже не попытался узнать, какие есть возможности приблизиться к Богу… Ты только, как всегда, бестолково суетишься и беспокоишься за меня…

— Мой отец тоже считал меня ничтожеством, — с грустью сказал он.

Он произнес эти слова едва слышно, отвернувшись. Крупные слезы катились по его щекам.

Я хотела ему сказать еще что-то, но сдержала порыв своей ненависти.

— Ты должна любить людей, — сказал отец.

— Они грязные и глупые, почти все! — воскликнула я.

— Со временем ты, Джен, поймешь…

— Не верю я всему этому! Что это за слова «со временем»? Я ведь все вижу, папа! Люди смешны. И я не люблю их.

Я крепко зажмурила глаза. Когда я разомкнула их, моего отца уже не было. Я стояла босая в чужом коридоре и дрожала от холода.

Вдруг я услышала какой-то звук, будто кто-то крался.

В дальнем конце коридора приоткрылась дверь. На ручке двери была пугающе огромная рука… Она переходила в чудовищное предплечье, которое исчезало в широком рукаве.

Из-за двери до меня донеслось мощное, спокойное дыхание. Я вдруг поняла, что там, во мраке коридора, скрывается великан… Я оцепенела от ужаса, волосы мои (так мне казалось) встали дыбом, сердце остановилось, губы заледенели, лицо свело судорогой.

Дверь с тихим скрипом отворилась пошире. Там колыхалось что-то красное, бесформенное, белая рука на ручке двери была похожа на умирающее животное.

Открылась еще одна дверь. Подрагивающее трепетное сияние без усилия перелилось через порог и с журчащим смехом быстро взмыло к потолку. Из глубины мерцающего сияния выглянуло лицо, смеющееся лицо девочки, похожей на меня… Внезапно оно исчезло…

— Господи! Помилуй! — прошептала я. — Кто там стоит за дверью?

— За дверью стоит Бог, — услышала я чей-то голос.

— А ты не мог бы выйти?

— Ни одному живому существу не дозволено узреть лицо Бога.

— Что же тебе от меня нужно? — с дрожью в голосе спросила я.

— Я просто хотел доказать, что я существую.

— Благодарю. Спасибо.

— Ты, Джен, для меня — всего лишь крошечная, ничтожная пылинка. Ты знаешь об этом?

— Нет, — сказала я, подумав.

— Ты очень дурно обращаешься со своими благодетелями, особенно с миссис Рид и ее детьми… Ты забываешься, Джен… И у тебя бывают такие гадкие мысли. Собственно говоря, я сам не понимаю, почему позволяю тебе жить, Джен.

— Да?

— Свет! Джен!

— Что?

— Свет! Кошка на мышку, мышка на веревку, веревка на мясника и так далее… Понимаешь, девочка, что я имею в виду?

— Кажется, нет, — тихо сказала я.

— Бог есть мир, и мир есть Бог. Только и всего…

— Прошу меня простить, но если это так, как ты говоришь, — прошептала я, — значит, я тоже бог.

— Ты, Джен, вовсе не Бог, ты всего лишь тщеславная дерзкая девчонка!

— Но я не более дерзкая, чем Бог! А ты смог бы доказать мне противоположное?

— Любовь! Джен!

— Какая любовь?

— Я говорю о Моей Любви. Любви Бога. Любви Бога к людям. Ну?

Несколько секунд я думала, не зная, что ответить.

— Да, об этой любви я наслышана…

— Может быть, ты хочешь, чтобы я совершил чудо?

— А что ты умеешь?

— Я всемогущ. Ты забыла, Джен? Сейчас ты девочка, ты вновь стала маленькой, но стоит тебе открыть глаза, и ты все увидишь по-другому… Весь мир для тебя окажется иным…

Я неожиданно улыбнулась и с грустью прошептала:

— Да, Господи, я сдаюсь…

Это была тягостная и беспокойная тьма. Вздохнув, я открыла глаза и тотчас же почувствовала сильную боль в груди. Я лежала на каком-то твердом выступе скалы. Океан звезд сиял в черном провале воды. Тревожный ропот замирающего волнения окружал спасшую меня скалу.

В отдалении раздавались голоса, крики, вздохи. Иногда доносился протяжный вопль.

Измученная, я закричала, моля о спасении:

— Где же ты, Господи? Где? Соверши чудо!

Я призывала Спасителя, уповая на его лучшие чувства, уповая на его возлюбленную мать, я рыдала, ломая руки.

Крикнув в последний раз, я умолкла. Холодное равнодушие жизни охватило меня. Я улыбнулась спокойно в лицо смерти. Глубоко, всем сердцем, печально и торжественно желая умереть, я приподнялась на выступающем вперед камне, встала на колени и повернулась лицом к горам, прощаясь с их вершинами, прощаясь с парящими высоко в небе стаями белых птиц.

— Прощай, Джон! — прошептала я. — Прощай, Индия…

Я соединила руки, как соединяют их индусы, готовясь уйти из мира, как вдруг увидела тихо скользящую лодку. Величину и очертания ее трудно было рассмотреть в темноте, тем не менее, движущееся черное — чернее мрака — пятно, могло быть лишь лодкой…

Я остановилась. Или, вернее, привычка к жизни остановила меня на краю.

В лодке сидел один человек и усиленно греб, несколько раз его весла задели о камни…

Я окликнула гребца. И через несколько секунд передо мной стоял Радж.

— Радж, Господь сжалился надо мной, — прошептала я.

— Как хорошо, что я наконец-то нашел вас, миссис Рочестер, — сказал он со вздохом.

Я протянула к нему руки, и он бережно перенес меня в лодку.

— Господи, Радж, — заплакала я, — все сгорело, моя ферма… Не осталось ничего…