Русалки белого озера - Антон Леонтьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот и другой путешественник во времени. Очень смахивает на велоцераптора. Это тот самый шустрый динозавр-людоед из «Парка юрского периода». Вообще-то мы надеялись, что удастся заснять появление князя, но вместо этого засняли это чудище…
– Вы обязаны сообщить об этом властям! – сказала Анна, и Броник взвился:
– Это наше открытие. Наше! И ученые его отнимут у нас! И вообще, вы понимаете, что тогда будет? Они не только музей закроют и наверняка дворец полностью разрушат, но и объявят запретной зоной все вокруг!
– Но ведь гибнут люди… – возразила Анна, но на помощь братьям пришла Инга Валерьевна.
– Да, гибнут, раз в сорок два года! И не в таком уж большом количестве. В автомобильных авариях и от алкоголизма гибнет несоизмеримо больше. Так что, запретить автомобили и водку?
Но Анна стояла на своем:
– Это раньше происходило раз в сорок два года, но сейчас портал открылся намного раньше! А что, если там что-то переклинит и по «кротовой норе» в наш мир прибудет стадо динозавров?
– Миллиардерами на этом стать можно! – возликовал Ярик.
– А если это будут не динозавры из юрского периода, а Чужие из параллельного мира? – продолжила Анна. – И что тогда? «Война миров», как у Герберта Уэллса? Причем это могут быть не обязательно монстры, а неведомые вирусы, от которых нет спасения! Вы ставите под угрозу не только работников «Чертяково» и жителей близлежащего городка, но и судьбу всего человечества!
Броник усмехнулся:
– Ну, вы хватили через край! Человечество само позаботится о том, чтобы исчезнуть с лица Земли: эпидемии, изменения климата, войны. Так что не надо пугать нас пришельцами из других миров. Ну а если вдруг и вымрем все в одночасье, то так тому и быть!
– Но Анна Игоревна права – отчего канал открылся не в срок? – спросила Инга Валерьевна, и Броник заметил:
– У нас есть одно предположение. Кстати, Анна Игоревна хочет сообщить обо всем властям. Но тогда придется доложить и о двух экземплярах ее уникального перстня. И еще кое о чем!
Он дал знак Ярику, и тот, подойдя к стене, нажал на какую-то потайную кнопку, и открылась ниша. Анна заметила, что в ней висела картина, заключенная в тяжелую золоченую раму. Только что это было за полотно, она не могла разобрать – было слишком темно.
Броник, подойдя к нише, заявил:
– Разрешите вам продемонстрировать одну очень занимательную картину. Точнее, портрет, написанный в самом конце восемнадцатого века. В этом не может быть сомнений – это подтверждают и искусствоведческая, и техническая экспертизы. Сразу оговорюсь: это не утерянный шедевр Рафаэля и не подлинник «Моны Лизы», ведь некоторые полагают, что в Лувре висит всего лишь копия самой знаменитой в мире картины!
Инга Валерьевна, подскочившая к нише, произнесла:
– А рама, надо сказать, знакомая! В таких висят полотна в «Чертяково»! Неужели вы украли оттуда это полотно?
Броник гневно отверг подобное предположение:
– За кого вы нас принимаете! Мы не украли ее, а всего лишь изъяли. На время. Причем не из музея, а у людей, которые действительно хотели присвоить ее. У наших достопочтенных Горянских!
– Но вы все равно должны вернуть картину в «Чертяково»! – заявила, трясясь от возмущения, экскурсоводша.
– И тогда она точно исчезнет в недрах апартаментов директора и его супруги! – парировал Броник.
Тут голос подала Анна:
– Но что же такого уникального в этой картине? На рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков появилось множество полотен, художественное качество и искусствоведческая ценность которых весьма сомнительна. Во многих случаях они принадлежат кисти талантливых, но далеко не выдающихся самоучек, например, крепостным или второразрядным и даже третьеразрядным европейским живописцам, по преимуществу французским и итальянским, которые переселились в Россию после Великой французской революции…
Склонив голову набок, Броник почесал козлиную бородку и сказал:
– Да, это не шедевр. Хотя как сказать… Впрочем, решайте сами!
С этими словами он щелкнул выключателем, зажигая несколько сильных ламп, вмонтированных в нишу. Они осветили старинное полотно, и Анна, взглянув на него, окаменела.
Это был портрет молодой женщины, одетой по придворной моде конца восемнадцатого столетия: бледно-синее платье с глубоким вырезом, тонкое жемчужное ожерелье с сапфировой подвеской. Волосы дамы были забраны в сложную, чрезвычайно элегантную прическу.
Но дело было не в одежде. И не в удивительно больших, печальных, похожих на два бездонных озера глазах. Дело было в том, что Анна узнала эту даму.
На портрете была изображена она сама.
После того как Броник зажег лампочки, в комнате повисло напряженное молчание. Не веря своим глазам, Анна медленно подошла к нише. Да, это был портрет – ее собственный портрет! Портрет, сделанный больше двухсот лет назад. И эта женщина… Нет, речь не шла о том, что они были удивительно похожи, как бывает похожа правнучка на прабабушку. Она и дама, которая была запечатлена на полотне, были одной и той же персоной!
Инга Валерьевна, прильнув к нише, испуганно переводила взгляд с портрета на оригинал, то есть на стоявшую в двух шагах от нее Анну. Ярик улыбался, Броник потирал руки.
Кирилл же, приблизившись к Анне, первым нарушил молчание, процитировав стихотворение:
Ее глаза – как два тумана,Полуулыбка, полуплач,Ее глаза – как два обмана,Покрытых мглою неудач…
И прибавил:
– Это ведь о вас, так ведь?
Анна вздрогнула и поняла: женщина, которая позировала неизвестному живописцу в конце правления Екатерины или в начале правления Павла, была глубоко несчастна. И этой несчастной, напуганной особой была она сама!
Повернувшись к Бронику, Анна спокойно произнесла:
– Отличная шутка! Только не понимаю, чего вы этим добиваетесь?
– Это не шутка! – взвился тот и велел братцу принести документы. Ярик притащил папки, в которых находились заключения нескольких экспертов. Анна пролистала их, не вникая в суть. Но все эксперты сходились в одном: портрет подлинный и был написан на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков.
Инга Валерьевна, подойдя к портрету, провела пальцем по раме, затем исследовала полотно и вынесла свое авторитетное заключение:
– Вне всяких сомнений – подлинник, а не подделка. На такое у меня нюх, поверьте моему многолетнему опыту! Причем писал наверняка Гаврила Ткачев, самоучка из крестьян, который создал и парадный портрет князя Святополк-Донского, и его супруги. Да-да, вне всяких сомнений, это его рука!
Анна тоже не сомневалась, что портрет подлинный. Но как такое могло быть? Она подошла к нише, присмотрелась – и вздрогнула. В углу правого глаза у дамы была крошечная родинка. Как и у нее самой! Анна даже дотронулась до родинки пальцем, словно желая понять, не исчезла ли она.
Не исчезла.
В плече дамы зияла небольшая дыра – кажется, кто-то намеренно проделал эту дыру, только вот кто?
– Теперь понимаете, что нам было легко вычислить вас, когда вы заявились в «Чертяково»! – заметил Броник, обращаясь к девушке. – Потому что вы как две капли воды похожи на нее, прекрасную незнакомку!
– Кто изображен на портрете? – спросил Кирилл, и Ярик ответил:
– Сие нам неведомо. Картина без названия. Но, думаю, двух мнений быть не может: это наша дорогая гостья, Анна Игоревна Енгалычева!
Анна нервно рассмеялась и, зябко поведя плечами, заметила:
– А не путаете ли вы меня с кем-либо? Я родилась все-таки не при поздней Екатерине, а при позднем Брежневе…
– А что вы сами думаете по этому поводу? – спросил коварный Броник. – Вы это или не вы? Я только что видел, как вы щупали родинку. Такая же имеется и у дамы на портрете!
– И что из того! – заявила Инга Валерьевна. – Характерной чертой Габсбургов были, к примеру, горбатый нос и выпяченная губа. Так и с родинками – она могла быть и у этой дамы, и у Анны Игоревны. А дама является ее дальней родственницей, какой-нибудь прапрапрабабкой!
– Вы состоите в родстве с князьями Святополк-Донскими? – спросил Броник, и Анна отрицательно качнула головой. Нет, никаких аристократических корней у нее не было. Но, с другой стороны, она не могла сказать, кем являлась ее прапрапрабабушка. Может, действительно, этой самой дамой?
– Игра природы, причуды генов? – продолжил Броник и ткнул в нижнюю часть портрета. – А тогда это что?
На пальце дамы виднелся перстень – тот же самый, что был в данный момент на руке у Анны. И точно такой же, какой она обнаружила в сейфе Бориса Борисовича.
– И что с того? – не сдавалась Инга Валерьевна. – Предположим, тогда было сделано два перстня. Или тот, кто позднее сделал перстень, вдохновился этим самым портретом…
– Значит, до него был еще кто-то, изготовивший первый перстень, который изображен на портрете, не так ли? – заявил Кирилл, и Анна обернулась к нему. Молодой человек дотронулся до портрета рукой и сказал: