Ярмарка невест - Demonheart

присутствовать на Новогоднем балу, устраиваемом императрицей Елизаветой. Посмотрев на себя в зеркале, девушка покачала головой. Тугой блестящий локон тут же выбился из сложной прически и упал на грудь, привлекая к ней внимание, точнее, к ее почти полному отсутствию. Маленькая, тощая, плоская, ее родные братья и сестры называли всегда мышкой. Да что там говорить, даже сестры выглядели куда лучше, чем она, во всяком случае, им было что выставить напоказ в глубоких, согласно моде, декольте. Единственная ее гордость — густые золотистые волосы, блестящей волной падающие на спину, когда она позволяла им такую вольность, перед тем, как заплести на ночь косу. Да и то, таким волосам, согласно всем канонам, должны соответствовать светлые голубые глаза, а у нее они карие, почти черные, и с этим ничего нельзя было поделать. А капать в глаза разную дрянь, вроде той же белладонны, как подсказывала мать, Мария отказывалась наотрез, потому что где-то в глубине души чувствовала, что это далеко не полезно.

— Я слишком тщеславна, — пробормотала она, наматывая выпавшую из прически прядь на палец. — Не могу не показать свое единственное достоинство. Только прическа плохо держится.

— А я говорила, что не надо голову каждый вечер мыть, — проворчала Гертруда. — Да и пивом не даете мне смачивать локоны.

— Они потом слипаются, их трудно расчесывать, — Мария еще раз глубоко вздохнула. Все у нее ни как у людей.

— А зачем их каждый вечер начесывать по часу? — снова проворчала доверенная служанка. — Никто так не делает. Многие дамы спят, укладывая головы на специальных подставках. И чем плох парик? А пудра? Вы же даже пудрой запрещаете мне свои локоны посыпать.

— Его высочество не любит все эти ухищрения, — вспыхнув, пробормотала Мария. Ну вот, она, наконец, призналась вслух, что с самого начала отказалась от всего, что перечислила Гертруда, когда заметила, что у Петра волосы свои, и что он никогда их ничем не смазывает и не посыпает. В порыве чувств, она приказала сделать что-нибудь у себя на голове, не прибегая к модным, проверенным методам. Намучившись, за полдня они с Гертрудой сумели соорудить нечто приличное, потому что цирюльник категорически отказался работать с ее прической, коли ему кроме лент и шпилек ничего нельзя было применять. И хотя в тот вечер Петра на ужине не было, он не каждый день появлялся, куда-то порой уезжая, а присутствующие поглядывали в ее сторону с недоумением, Мария с горечью отметила, что наконец-то оказалась в центре внимания, сомнительного, конечно, но все же. Зато вечером разбирать прическу было гораздо легче, да и голова так сильно не болела. Плюнув на условности, Мария решила, что пускай все косятся, ей не привыкать, а здоровье превыше всего, и на следующий день снова уложила волосы именно таким образом. А потом снова. Постепенно к ней привыкли, хоть и прозвали за глаза чудачкой. Вот только своей первоначальной цели она так и не достигла, Петр словно не замечал ее. — Зачем я приехала? — спросила она у своего отражения. — Надо было выходить замуж за Баварского курфюрста. Зачем я себя мучаю?

— Неужели в этой поездке нет никаких плюсов, ваше высочество? — Гертруда сочувственно посмотрела на свою молодую госпожу. Она прекрасно знала, что наследник Российского престола понравился Марии еще в то время, когда она его знала, как герцога Гольштейн-Готторпского. Уж она-то прекрасно помнила, как Мария, долго ходя вокруг стола, внезапно садилась и начинала писать какое-то бесконечное письмо, время от времени прерываясь, глядя задумчиво в окно. В такие моменты ее скулы слегка розовели и Мария казалась почти красавицей. Служанка покачала головой. Мало кто верил, что у юной польской принцессы есть хотя бы один призрачный шанс привлечь внимание наследника. Она не обладала броской красотой некоторых претенденток, и не умела хитрить, как… некоторые, — подумав об этом Гертруда поджала губы. Бедная ее госпожа.

— С политической точки зрения визит проходит весьма успешно, — уклончиво ответила Мария. — Особенно после того, как от переговоров отстранили барона Берхгольца. Я не знаю подробностей, но вроде бы идет усиленная подготовка разрыва договоренности отца с Фридрихом. На этом настаивает Бестужев, и ее величество склонна согласиться с вице-канцлером.

— Но тогда Фридрих может пойти на нас войной, — Гертруда прижала руку ко рту.

— И скорее всего пойдет, — Мария перестала теребить локон, решив, что, пускай он вот так и будет висеть, выбившийся из прически. — Но в этом случае Россия обещает помочь. И я считаю, что это правильное решение. Не думаю, что Фридрих способен выполнять все договоренности в точности. К тому же, сомневаюсь, что он способен нас защитить, в том случае, если Елизавета решит, будто бы именно отец предал ее и захочет его проучить.

— И охота вам голову всем этим забивать, лучше бы думали, как взгляд наследника на себя вернуть, — Гертруда быстро потеряла интерес к тому, что говорила Мария. Ее больше заботил тот статус, который ее юная госпожа может получить. Конечно, кюрфурстина Баварская — это лучше, чем ничего, но императрица Российская звучит гораздо интереснее. Да и Великая княгиня, тоже имеет определенный вес.

Гертруда нагнулась и поправила складку на подоле платья Марии. Этот фасон явно не идет девочке. Такой тоненькой, как тростинка, принцессе больше подошло бы что-нибудь без всех этих многочисленных юбок и фижм. Надо бы предложить ей как-нибудь изменить моде. И пускай это вызовет злословия, но зато такой, почти деревенский крой подчеркнет ее бедра, довольно широкие для роста и общей хрупкости принцессы. То, что нужно для того, чтобы у ее величества появилась уверенность в том, что девочка спокойно разродится, когда придет время. Да грудь спрятать. Ничего, это не повредит. Все равно дитя вскармливать будет кормилица. Да и фурор так можно произвести. Гертруда задумалась. Ей пришла в голову замечательная идея. Нужно дождаться маскарада. Уж она-то с белошвейкой Кристиной, которую принцесса Мария привезла с собой, сумеют сделать наряд, как у весталки. Тогда наследник точно обратит на нее внимание, она, Гертруда просто уверена в этом. другое дело, что Мария может отказаться надевать такой костюм. Но тут уж Гертруда постарается убедить госпожу, что ничего позорного в нем нет, грудь закрыта, юбка в пол, а то, что руки обнажены, ну так у современных платьев они как будто закрыты.

— Ваше высочество, здесь слуга чей-то стоит, говорит, что принес подарок госпоже, — дверь приоткрылась, и в спальню заглянула та самая белошвейка Кристина, о которой только что думала Гертруда.