Разделяя миры - Ирина Лунгу

Герцогиня Хенстоун поджала губы, но было видно, что она безмерно счастлива за сына. Подошёл герцог Хенстоун и, прошептав что- то жене, извинился перед графиней Ричмонд и увёл супругу в сторону.

— Ну, что, дорогая, ты готова? Пора ехать.

— Да, я готова! Вещи в карете?

— Всё в порядке, Италия ждёт нас!

— И всё же я чувствую себя неуютно, из-за того, что мы ни с кем не попрощались!

— А я, напротив, чувствую себя прекрасно! Как страстно влюблённый юноша, крадущий свою любимую прямо из под носа строгого отца. К тому же, Эндрю сейчас совершенно не до нас! И он найдёт наше письмо в лучшем случае, через неделю, как только они с Айрин выберутся из постели и решат навестить нас!

И герцог благодушно рассмеялся! Герцогиня Хенстоун тоже улыбнулась в ответ и прошептала:

— Ну что ж! Тогда мы можем попробовать сбежать прямо сейчас!

Герцог взял жену за руку и слегка пожал её. Оба тотчас устремились к дверям, потом прошли сквозь сад, полный богато одетыми и веселящимися гостями, и уже за воротами, ведущими из сада на улицу, сели в карету и приказали кучеру трогаться. Волнение герцогини Хенстоун от того, что она оставляла своего сына без своего общества, даже не предупредив его об этом, развеялась в тот же миг, как они с мужем миновали Лондон, и карета их покатила за городом. Ведь она оставила Эндрю не одного, он остался со своей любимой и любящей его женщиной. Его женой, его половиной, его частью.

Эпилог

Герцог Хенстоун сидел рядом со своей супругой, увлечённо читающей книгу, на диване в гостиной их дома и любовался её профилем. Прошло уже почти двадцать пять лет с тех пор, как они поженились, а Эндрю всё не переставал восхищаться и любоваться своей супругой Айрин.

— Чего интересного пишут? — спросил он у жены, и та мгновенно повернулась к мужу и одарила его лучезарной улыбкой. Черты её почти не изменились за двадцать пять лет. Разве что возле глаз пролегли небольшие лучики морщин, но это лишь оттого, что Айрин была весёлой женщиной и постоянно смеялась и шутила. Волосы Айрин уже посеребрила седина, но это ничуть не старило её. Казалось, что седина появилась слишком преждевременно у этой энергичной и моложавой женщины. На вид ей и в пятьдесят лет нельзя было дать больше тридцати восьми. Герцог Хенстоун также не выглядел на свои пятьдесят три. Его тело было всё таким же сильным и гибким, и на лице не было отпечатка прожитых лет. Айрин и Эндрю счастливо прожили вместе двадцать пять лет и по сей день любили и уважали друг друга.

— Ничего, что могло бы интересовать тебя, милый! — ответила Айрин, — Если я скажу, что увлечена новым любовным романом, ты кивнёшь, а про себя подумаешь…

— Да- да, дорогая, — перебил Эндрю, — И не только подумаю! Я прямо сейчас тебе скажу, что вместо чтения романа можно прямо сейчас отправиться наверх и провести время с большей пользой! — И Эндрю потянулся к Айрин.

— Эндрю, но ведь сегодня день рождения Майкла и Николаса, и нам нельзя терять время. Уже вот- вот они вернутся от Стэпфордов, а через час в доме яблоку будет негде упасть от гостей.

— Ну хорошо, я обещаю справиться быстро!

Дверь в гостиную открылась, и вошёл высокий, красивый брюнет, под руку с хрупкой девушкой, потрясающей красоты, которая смеялась над какой- то шуткой юноши.

— Мама, папа! Доброе утро! — приветствовал герцога и герцогиню Хенстоун молодой человек.

— Доброе утро, Майкл! С днём рождения, дорогой! — ответили родители, — Доброе утро Лили, — поздоровались они с красавицей, которая на самом деле была его невестой.

Девушка поздоровалась с ними и Айрин повернулась к сыну:

— Дорогой, а где Николас? Разве он не был с вами у Сэма и Элен?

— Был, — ответил Майкл, — Но потом ушёл к реке, ну, ты знаешь, мама, на его любимое место, и сказал, что хочет побыть один.

При этих словах Айрин и Эндрю обеспокоенно переглянулись, а когда молодые люди, извинившись, удалились, Айрин произнесла:

— Я беспокоюсь, дорогой. Опять эти приступы меланхолии.

— Да, Айрин, они участились, но ведь ты помнишь, что Ник страдал ими с детства.

— Просто он очень напоминает мне меня саму. Я тоже страдала в детстве от необъяснимой грусти и считала что мне не место в том мире.

Эндрю тяжело вздохнул, как и всегда, когда обсуждалась эта тема. Не то, что бы он не верил жене. Просто у него иногда в голове не укладывалось, что подобное могло произойти с ним и его любимой.

— Я пойду, поговорю с ним. И если услышу, то, что боюсь услышать, я хочу рассказать ему всю правду о том, как я появилась в твоей жизни.

Эндрю вновь тяжело вздохнул, но протестовать не стал. Он только крепко прижал жену к груди и поцеловал её долгим поцелуем.

Айрин нашла сына у реки, на его излюбленном месте. Он стоял, прислонившись спиной к дереву, и смотрел вдаль. Айрин как можно беззаботнее начала разговор.

— Доброе утро, милый! С днём рождения! Мы все ждём тебя дома, скоро должны приехать гости.

Николас Хенстоун, копия своего брата- близнеца Майкла повернулся к матери и, ласково улыбнувшись ей, протянул руки. Айрин обняла сына, и непонятная тоска сжала её сердце.

— Пойдём в дом, на улице холодно!

— Я люблю зиму и преддверие Рождества, — тихо ответил Ник, — К тому же я не хочу домой. Возвращайся в тепло, я приду попозже.

— Что- то тревожит тебя, дорогой? — обеспокоенно взглянула на сына мать.

— Я не знаю, мама… Я могу быть с тобой откровенен?

— Да, милый, конечно! Я хоть и всегда давала вам с Майклом свободу, это не значит, что мне наплевать на вас и ваши чувства.

Николас вздохнул, и стал чертить носком ботинка линию на снегу.

— Дело в том, что меня постоянно, с того времени, как я вступил в сознательный возраст, не перестают посещать мысли, что я чужой в этом мире. Будто я родился не в то время и не в том месте.

При этих словах Айрин чуть не вскрикнула и прикрыла ладонью рот. Самые худшие опасения подтвердились. А Ник, находящийся сейчас полностью в своих мыслях, продолжал:

— Иногда мне кажется, что я не должен жить здесь, мне будто неуютно находиться в этом месте и в это время. Я пробовал путешествовать, но нигде не находил покоя. Это гнетёт меня с самого детства. Сегодня нам с Майклом исполняется двадцать три года, а эти мысли посещают меня всё чаще.

Он замолчал, очевидно, напуганный такой откровенностью с матерью, которая обожала своих сыновей и его слова могли стать для неё ударом.

— Но, помнишь, как ты был счастлив с Брендой? Ведь тогда тебя не посещали такие мысли?

— Не говори со мной больше об этой женщине! Никогда! — воскликнул Ник с отвращением, но потом, будто опомнившись, смягчился: