Джек Абсолют - Крис Хамфрис

Он находился в десяти шагах, когда Джек открыл запальную крышку, в пяти, когда Джек взвел курок, и в трех, когда прогремел выстрел. На прицел времени не было, ибо воин уже занес свой томагавк, но заряд угодил абенаки прямо в грудь, отбросив его назад, как удар конского копыта.

Второй абенаки воплей не издавал, но Джек все равно Услышал его. Чуткий слух Джека уловил, как нож покинул кожаные ножны. Сталь блеснула на солнце, но Абсолют блокировал нацеленный в плечо удар, подставив левую руку, в то время как правой выхватил из ножен собственный кинжал. Джек держал его обратной хваткой, что позволяло нанести удар снизу вверх. Противник перехватил его руку точно так же, как только что сделал сам Джек. Сцепившиеся враги повалились на землю. Со времен своей буйной юности Абсолют твердо усвоил борцовский принцип: «будь наверху». Напрягшись изо всех сил, он навалился на грудь соперника, отжав его нож в сторону и поднеся свой к глазам, обведенным черными кругами внутри оранжевой полумаски.

И тут эти глаза метнулись в сторону, и Джек запоздало вспомнил о том, что абенаки, сидевших на корточках у ног фон Шлабена, было трое. То была последняя его мысль, ибо за ней последовал удар по затылку и белая, слепящая вспышка.

Громко спорившие голоса привлекли его внимание. Однако провалиться в забытье ему не позволял не столько шум, сколько — и прежде всего — боль. Безжалостная пульсация в основании черепа и мучительная боль, причинявшаяся ремнями из оленьей кожи, туго затянутыми на запястьях. Его руки были скручены позади шершавого ствола кедра. Джек попробовал растянуть ремни, изменить позицию и равномерно распределить напряжение в теле, не открывая глаз и таким образом не привлекая к себе внимания. Но эта попытка породила очередной приступ боли, и ему не удалось удержать стон.

Голоса смолкли. Притворяться дальше не было никакого смысла, и Джек попытался открыть глаза. Что-то клейкое, скорее всего кровь, мешало ему, а когда он наконец справился с этим затруднением, то пожалел о затраченных усилиях. Ибо в нескольких футах перед ним с довольной улыбкой на лице стоял граф фон Шлабен.

— Капитан Абсолют? Как хорошо, что вы снова с нами, а то я уж начал беспокоиться, как бы мои друзья не переусердствовали. Я, конечно, строжайше наказал взять вас живым, но вы же сами знаете, как трудно управлять этими детьми природы. А поскольку вы убили их товарища, выказываемое ими страстное желание отомстить не вызывает особого удивления. Честно говоря, ваши волосы еще остаются на вашей макушке лишь благодаря настойчивости присутствующего здесь моего дорогого Тоссельбаха.

Джек посмотрел дальше, за спину фон Шлабена. Два абенака сидели на корточках над телом третьего, чьи руки были сложены на развороченной картечью груди. Оба с неприкрытой злобой смотрели на Джека и на возвышавшегося над ними давешнего егерского сержанта. Растрепанный, со всклоченной бородой, он держал мушкетон, казавшийся в его огромных ручищах детской игрушкой.

Джек не сразу совладал со своим голосом:

— Вы что, фон Шлабен, рассчитываете узнать от меня какие-то секреты?

— Что вы, капитан Абсолют! — Немец, похоже, удивился. — Ни в коей мере. Я рассчитываю лишь на вашу скорую смерть. Но, — он подошел поближе и наклонился, — мне бы не хотелось, чтобы вы умерли в неведении относительно того, кто несет ответственность за вашу безвременную кончину. Говорят, эти дикари, — он указал на бросавших яростные взгляды абенаков, — имеют обыкновение пожирать сердца отличившихся доблестью врагов. Я бы не стал заходить так далеко, но... — Он улыбнулся и выпрямился. — Некоторое время, капитан, вы были интересным противником, однако я не мог позволить вам и дальше вмешиваться в мою работу. Вы создали для меня определенные неудобства, вы причинили мне боль, — он погладил челюсть, — и терпеть это дальше стало просто невозможно. Я, конечно, мог бы рассказать милейшему полковнику Сент-Легеру о нашей последней встрече. Думаю, он бы мне поверил. Ну и что потом? Вас со скандалом отослали бы обратно к Бургойну. Впрочем, я ничуть не сомневаюсь в том, что рано или поздно вы снова попались бы на моем пути. К тому же, что уж тут скрывать, мне не хотелось лишать себя сладостного момента мщения. А в том, что момент этот непременно наступит, у меня не было ни малейших сомнений.

С этими словами граф отошел в сторону, к другому краю прогалины, где были сложены вещи немцев и абенаков. Из середины этой кучи фон Шлабен выудил дерюжную торбу и, держа ее за горловину на расстоянии, словно боясь запачкаться, направился к Джеку. Абсолюту показалось, что коричневая дерюга слегка шевелится.

— Я вам так скажу, — невозмутимо продолжил граф, — что ни говори, а сдирать с людей скальпы — сущее варварство. Замечу, что к такому выводу меня подталкивают не мучения, испытываемые жертвой, хотя, если скальпируемый еще жив, они неизбежны. Нет, речь о другом. Меня отвращает полнейшее отсутствие индивидуального подхода. Всякий враг получает одно и то же наказание, вне зависимости от тяжести преступления. Согласитесь, иначе как варварством такое не назовешь.

Фон Шлабен остановился в нескольких шагах. Внутри мешка снова что-то шевельнулось, и Джек неожиданно с ужасом понял, что это такое. Он не закричал лишь потому, что оцепенел от страха. Между тем граф развязал стягивавшую горловину веревку, взялся за противоположный край мешка и вытряхнул его содержимое.

Шлепнувшись прямо перед Джеком, змея мгновенно свилась в кольцо и подняла голову. Она была огромна, гораздо больше той, недавно встреченной на тропе. Джек судорожно попытался отдернуться, но, будучи связан, смог лишь издать вопль. Змея, взбешенная своим заточением в мешке, отреагировала по-своему: дважды выбросив вперед треугольную голову, она укусила Джека сначала в плечо, потом в шею. Дав выход своему гневу, ядовитая гадина развернулась и, извиваясь, заскользила в подлесок.

Охваченный отчаянием, Джек едва ли видел, как граф присел перед ним на корточки и устремил на него пристальный взгляд. Слова немца казались Джеку доносившимися откуда-то издалека, ибо их звучание искажал ужас.

— Рассказывают, что, если укушенный здоров и силен, смерть от яда наступает лишь через много часов, а вот мучения усугубляются с каждой минутой. Было бы интересно остаться и в познавательных целях понаблюдать за вашей агонией, но, увы, — фон Шлабен встал и отошел на пару шагов, — у меня совершенно нет на это времени. Я должен как можно быстрее попасть в лагерь Бургойна. Он был бы весьма удивлен, узнав о моем участии в этой кампании. Дело в том, что мой дорогой кузен, барон Ридезель, раздобыл для меня все необходимые пропуска, дабы я мог удовлетворить свою страсть к охоте. Согласитесь, здесь, в дебрях Северной Америки, умелого охотника поджидают великолепные трофеи. Естественно, отпрашиваясь в отпуск, я не стал уточнять, какая именно добыча меня интересует, а мой любезный родич не счел нужным отвлекать внимание командующего на такие пустяки. В конце концов, я ведь всего лишь гражданский наблюдатель, хотя, по-моему, — он любовно погладил зеленое егерское сукно, — мундир мне очень даже к лицу. А уж как он может быть полезен... Разумеется, в совокупности с правильными бумагами.