Им помогали силы Тьмы - Деннис Уитли

— Нет, конечно же, это не подходит, — быстро согласился он сам с собой. — Плохо, дорогая, очень плохо. Но не будем все рисовать только в черном свете. Малаку знает, что мы не в том положении, чтобы устраивать скандал из этой истории, и еще остается слабая надежда на то, что ему самому будет стыдно даже упоминать о том, что ты видела. Иными словами, мы будем вести себя как ни в чем не бывало. Потому что для нас сейчас главное — это не попасть в лапы нацистов, что, между прочим, распространяется также и на него и на Хуррем. Он не может просто вышвырнуть нас на улицу, потому что тем самым он ставит под удар и себя. Поэтому лучшей линией поведения для нас будет игнорировать это происшествие и только уповать на то, что они с Хуррем поступят точно так же.

Эрика после некоторых колебаний согласилась с ним. Она прижалась потеснее к Грегори и надолго затихла. Заниматься любовью она, конечно, теперь уже не могла. Сейчас главным было набраться сил и мужества для возвращения назад, в господский дом, пробираясь мимо часовни. Уже перед рассветом, когда они были уверены, что отвратительная церемония давно завершилась и часовня опустела, она в последний раз поцеловала на прощание Грегори и тронулась в обратный путь.

Утром Малаку пришел в спальню к Грегори как обычно. У него были темные мешки под глазами, а смуглое лицо казалось еще более изборожденным морщинами, чем всегда. Усевшись на стул, он сразу, не откладывая дела в дальний ящик, заговорил:

— Еще до прибытия сюда ваших друзей я предупреждал вас, что с их появлением телепатические контакты между нами будут нарушены. Когда снова появился на сцене Купорович, я решил, что он-то и должен быть этой помехой, но я ошибался. Сила эта заключена в той женщине, которую вы сделали своей любовницей, именно она заслоняет взаимопонимание между нами, и я не потерплю дольше ее пребывания в моем доме. Она должна покинуть его сегодня же вечером.

Грегори и в голову не приходило, что Малаку может потребовать от него такой жертвы, этот удар захватил его врасплох.

— Ах ты колдун проклятый! Это потому, что она случайно тебя увидела за твоими мерзкими проделками, да?

Малаку кивнул.

— Она сама виновата в таком финале — подглядела те вещи, которые ей видеть не полагалось.

— Это уж точно, что видела, то видела! Она, видите ли, подглядела! Ах, как безнравственно! А трахать свою собственную дочь, что противно всем законам Божьим и людским, это что, нравственно? Мы теперь знаем, кто ты такой есть — гнусный сатанист! Ты служил Черную Мессу с ее участием, ты приносил ее в жертву Сатане. Этого ты не можешь отрицать!

— Я и не стремлюсь что-то отрицать. Но отчаянные ситуации могут быть разрешены только отчаянными способами. Любая Черная месса, как вы ее именуете, служится с определенными конкретными целями. Хотя я вам ничего об этом не говорил, но вы в курсе той отчаянной ситуации, в которой оказалась Хуррем с Гауффом благодаря вам, кстати. Так вот, Гауфф должен умереть, и церемонию я провел именно с этой целью.

Грегори с секунду обдумывал, насколько может соответствовать истинному положению дел такое объяснение, и сказал:

— Я знаю, что вы не согласны на ее брак с Гауффом, и еще мне известно, что она не так категорически относится к его предложению, как вы. И это отнюдь не облегчает вашей вины. И то, что вы принудили ее к греху кровосмесительной связи с вами, чтобы навеки погубить и Гауффа и ее, — этому не может быть прощения. Уж лучше бы вы вместо этого ужасного и противного человеческой природе акта закрыли бы глаза на то, что он немец и нацист. Ведь вы пошли на это, когда ее мужем стал фон Альтерн. Вы пошли даже дальше: вы продали ее ему — вы сами мне говорили.

Малаку устало провел рукой по черным с проседью волосам. Затем слегка пожал плечами и уже менее агрессивным тоном произнес:

— Там было совсем другое дело. Может быть, вы станете понимать меня лучше, если я скажу вам, что любил я за свою жизнь только двух женщин: свою жену и Хуррем.

Я женился, когда моей будущей жене было всего шестнадцать, и, когда Хуррем исполнилось столько же, она стала как две капли воды походить на свою покойную мать. Обвиняйте и проклинайте меня сколько хотите, но именно тогда я и растлил Хуррем. Я не могу сказать, чтобы она была очень уж против сама, потому что обо мне она была более высокого мнения, чем обо всех мужчинах, которых ей доводилось встречать за ее короткую жизнь. В течение десяти лет мы были счастливы с ней, и наши отношения не имели ничего общего с сатанизмом. А потом она на одном приеме встретила фон Альтерна и влюбилась в него без памяти. Но я-то ведь любил ее и как дочь и как женщину, она так меня просила, так умоляла — и я сдался, я сделал все, все, чтобы она была с ним счастлива.

Прошли годы, и разразилась война. Я покинул Польшу, переехал сюда. Фон Альтерн — человек военный, он отправился выполнять свой воинский долг. Хуррем же, по натуре женщина очень страстная, была в том именно возрасте, когда стремление к сексуальному удовлетворению в женщине сильнее всего выражено, и мне не стоило большого труда убедить ее вернуться к прежним нашим взаимоотношениям. К тому времени я уже далеко продвинулся вперед в своих оккультных изысканиях, и мне требовалась помощь женщины. Поначалу она не хотела принимать участие в священных ритуалах, тогда я загипнотизировал ее, и она отдавалась мне в кульминационный момент обряда под гипнозом. Дальше я стал ослаблять гипнотическое воздействие на нее, когда мы занимались любовью, так сказать, в традиционно культовом обряде, до той поры, пока она сама не втянулась и не приняла с покорностью ту роль, которую назначила ей Судьба. И начиная с этого момента по установленным звездами благоприятным числам я продолжаю наслаждаться ее телом, совмещая это удовольствие с моими оккультными обрядами. Вот в такой стадии развития и обстоят сейчас наши дела.

С ужасом и отвращением выслушал Грегори эту удивительную исповедь.

— Так вы ее превратили в свою рабыню, в такую же прислужницу Дьявола, как и вы сами! — воскликнул он.

— Можете называть ее так, как вам заблагорассудится, — с вызовом отвечал Малаку, — но она также и моя единственная любовь, и я не позволю ее никому у себя отнять. И не позволю никому и ничему становиться между ней и мной. Вот поэтому-то Гауфф и должен умереть, и ваша женщина, которая пытается разлучить нас, именно по этой причине должна покинуть мой дом.

— Но я, — запротестовал Грегори, — я не смогу без нее обходиться.

— Тарик и я вполне справлялись с уходом за вами, когда ни ее, ни Купоровича здесь не было, а теперь, когда вы выздоравливаете, нам будет легче справляться с этими нехитрыми обязанностями.