Убийство по французски - Мартин О'Брайен

Первый час работы всегда был лучшим - достаточно рано, чтобы никто не мешал. Катишь себе тачку на нижнюю террасу, раскладывая по пути нужные инструменты: ножницы и парусину на верхней террасе для подрезки бугенвиллеи на балюстраде; грабли и лопату на средней террасе, где он видел собачьи экскременты; секаторы возле вьющихся роз; мотыгу у фруктовых грядок на нижней террасе. Любой, кто прогуливается по саду, решит, что он самый трудолюбивый работник в мире — четыре вида работы одновременно Но пусть радуются, если он закончит хоть один.

Было около шести часов. Жиль катил легко нагруженную пальмовыми листьями тачку к компостной яме за бассейном и... увидел ее — или, скорее, очертания и иссиня-черные волосы — через прозрачную спинку надувного кресла, которым она любила пользоваться, — достаточно высокого, чтобы не замочить книги и журналы, и легкоуправляемого, когда солнце начинало чересчур припекать и ей была нужна тень. А удивило садовника то обстоятельство, что она проснулась и вышла к бассейну так рано.

Но она была там. Мадам. И тем не менее, толкая свою тачку вдоль края террасы, чтобы не побеспокоить ее, Жиль осознавал — что-то не так, и невольно посматривал в ее сторону. И не только потому, что она, возможно, без лифчика. Шикарные груди. Боже... Что-то было еще. Но нет, не ее груди. Она как-то странно сидела в кресле. Казалось, ей... неудобно. Сползала...

Поравнявшись с мадам, Жиль замедлил шаги и осторожно посмотрел в ее направлении. Казалось, она спит. Голова опущена, рука свободно свисает, пальцы в воде. Он отпустил тачку, готовый наклониться и что-нибудь поднять, если она почувствует его присутствие и повернется к нему.

Что она и сделала, когда порыв ветра подхватил кресло и развернул ее лицом к нему. Голова склонена набок, в глазах удивление, что кто-то может быть рядом в такую рань.

И Жилю показалось, что она очень бледна.

У мадам всегда такой здоровый цвет кожи. Но не сегодня утром. Она такая же бледная, как штукатурка на доме.

Только вступив на плиты, которыми вымощен бортик бассейна, Жиль понял, что именно его так беспокоило.

48

— Чей мобильник? — Это был голос Сезара, который донесся из кухни.

Потом, когда он, видимо, проверил свой, крикнула Сид: — Даниель, это твой.

Жако проснулся. Взглянул на часы. Шесть тридцать. Боже! Голова болела. Бренди. Лакировка, которую Сезар выкатил после того, как Сидне отправилась спать. Он огляделся, попытался понять, где находится. Комната задрапированная, как шатер, раскрашенная мебель, терракотовые цвета. Чистое Марокко. Эту комнату Сезар и Сид обставили для гостей. Запах пачулей и фильтрованного кофе.

Он попытался вспомнить, где его куртка, мобильник. В холле. Блеет там.

Это был Гасталь, что-то уже жующий.

— У нас еще один труп.

Адрес, который дал ему Гасталь, находился в Рука-Блан в конце тупика в стороне от Рош-авеню. Жако пришлось прибегать к помощи карты улицы, чтобы найти его, спрятанного в складках холмов ближе к Прадо-Плаж, чем к Старому порту. Престижное место. Увидев управленческие машины, фургон криминалистов и «скорую помощь», выстроившиеся в полукруг под сенью сосен в конце переулка, Жако понял, что приехал на место.

Тут были все. Пелюзи Гренье, Шевэни Дютуа, Логанн, Сэрр, Мюзон и Изабель Кассье. Отрабатывали свою область расследования. Пелюз и Гренье беседовали с Жилем, садовником, начав с обнаружения тела, опрашивали, что происходило в течение нескольких последних дней... Ничего подозрительного? Изабель Кассье сидела на кухне с заплаканной Ортанс. Шевэн и Дютуа обшаривали сады. Логанн, Сэрр и Мюзон, по словам Дютуа, будили соседей, задавали вопросы, снимали показания.

Жако направился прямо к жертве, устроился на лонгшезе на бортике бассейна, где три парня Клиссона работали с телом, уложенным на плитах в луже. Ползая на четвереньках вокруг него, как рабочие муравьи, обслуживающие матку, в перчатках и застегнутых наглухо комбинезонах, они вычесывали ей волосы, обматывали кисти рук пластиковыми пакетами, поворачивали голову из стороны в сторону, открывали ей рот, заглядывали в уши и ноздри. Еще трое, стоя на коленях, осматривали плиты вокруг.

— Ее здесь и обнаружили? — спросил Жако у Клиссона, который доставал из фотоаппарата пленку. Его волосы цвета имбиря были еще влажными после утреннего душа.

— В кресле, — ответил Клиссон, кивнув на надувное кресло, которое прибило к трамплину. Он закрыл заднюю крышку камеры.

— И?..

— То же, что и у других, если спросишь меня. Утоплена, сомнений нет. Наркотики? Возможно. Узнаем позже. Половой акт? Этот кажется мне довольно жестоким. И, как в других случаях, тот же рисунок кровоподтеков между лопатками и на предплечьях. Словно ее придавливали... не давая двигаться. Еще у нее на левом виске шишка размером с яйцо, — продолжал Клиссон, занимая позицию для фотографирования ног жертвы. Его коллеги прекратили работать с трупом и отошли в сторону, давая ему место. — Если ее не накачивали наркотиками, — снова заговорил Клиссон, глядя сквозь линзы фотоаппарата, — есть вероятность, что она все время находились без сознания.

Жако посмотрел на тело. Ему была видна блестящая опухоль на виске, у линии волос, небольшие синяки выше локтей и ярко-красные потертости на внутренней части бедер. Как и у других жертв Водяного, на трупе не было никаких украшений.

— Время смерти? — поинтересовался Жако. Клиссон навел фокус и сделал два снимка, потом поменял позицию.

— Восемь, девять, возможно, десять часов вечера. Предположительно.

— Когда ее нашли?

— Примерно час назад. Садовник...

— Ты видел Гасталя?

— Того толстяка из «Аква-Сите»?

Жако улыбнулся:

— Того самого.

— Где-то в доме. С мужем.

Жако поднялся с лонгшеза.

— Похоже, твой парень высматривает качественный товар, — бросил Клиссон через плечо.

— Имеешь в виду дом?

— И его владельца.

— Да?

— Из семьи де Котиньи. Старый марсельский мешок с деньгами. Очень известная семейка. Большое политическое влияние. Муж, Юбер де Котиньи, руководит планированием и строительством в префектуре. Ничего, абсолютно ничего в этом городе не происходит без его указки. А его мамаша... ого-го... настоящий политик. Когда до этого доберется пресса...

— Замолчи, — велел Жако. — Не хочу даже слышать.

Клиссон пожал плечами и изобразил легкую довольную улыбку, словно радовался, что в его обязанности не входит искать того, кто за это ответствен.

По дороге к дому Жако окликнул Шевэн:

— Б-б-босс, хотите взглянуть?

Жако торопливо свернул к лужайке.

Пьер Шевэн, сидя на корточках, указал на что-то в траве. Жако наклонился и посмотрел. Сквозь дерн проглядывала проплешина красноватой земли.

— И там, — показал Шевэн на другой пятачок. — П-п-по-хоже, все началось здесь.

Жако и Шевэн поднялись на ноги.

— Если хотите знать мое мнение, — протянул Шевэн, — у-у-убийца поднялся по ступеням или, что более вероятно, пришел от деревьев. Возможно, прятался, выжидая подходящий момент.

— Там что-нибудь обнаружено?

Шевэн покачал головой.

— Пути проникновения?

— Стены по всему периметру. Они здесь повсюду. Передние ворота. На электроприводе. Чтобы их открыть, нужно п-п-по-звонить. Прутья на решетке слишком частые, чтобы между ними пролезть, но можно, если захотеть, перелезть через переднюю с-с-стену. Вокруг достаточно тихо, так что никто не заметит.

— У кого кнопки открывания ворот?

— Их трое. Служанка, муж и убитая. Х-х-хранятся у них в машинах. Все учтены. Посетители звонят через интерком. Ворота можно открыть от п-п-передней двери.

— Как еще можно попасть на территорию?

— Через садовую калитку за нижней террасой. Выходит на Ж-Ж-Жобар. По словам садовника, всегда заперта.

— Ключи?

— Выясню у Ала.

— Дай мне знать. — Жако повернул к дому, сожалея, что перебрал у Сезара бренди.

Заглянув на кухню к Изабель, успокаивающей служанку, Жако нашел Гасталя в кабинете вместе с Юбером де Котиньи. Завернутый в шелковый пейслийский халат — из-под полы виднелись полосатые пижамные брюки и стоптанные марокканские шлепанцы, — де Котиньи грузно оплыл в кресле. Седые волосы растрепаны, глаза покрасневшие и безжизненные, щеки ввалились и темнели щетиной. Жако решил, что ему около шестидесяти, и он вполне мог сойти за отца жертвы. Гасталь представил их друг другу. Де Котиньи взглянул на Жако и кивнул.

После формальностей с выражением сочувствия и соболезнований, на которые де Котиньи отреагировал еще одним кивком и поджатыми губами, Гасталь ввел Жако в курс дела.

— Мсье де Котиньи отсутствовал вчера вечером: он обедал с матерью. Вернулся домой около 10.30—10.40.