Эра зла - Татьяна Устименко

— Не знаю! — обессиленно зарычал Конрад, буквально разрываясь от терзавших его сердце и душу противоречивых чувств, мечась между долгом и любовью. — Не вынуждайте меня врать вам в лицо. Могу пообещать только одно: я никогда не выступлю против нее первым!

— Спасибо и на этом, сын мой! — проникновенным тоном поблагодарил понтифик, утирая мокрые от слез глаза. Его голос неожиданно обрел часть прежней торжественности и величия. — Но помни: дороже честного слова может стоить только уже выполненное обещание!

Конрад сумрачно покосился на въедливого собеседника, безмолвно проклиная свою порядочность. «Любовь прекрасна в теории и мучительна на практике! — промелькнуло у него в голове. — Вот только далеко не все способны успешно выбраться из этих практических передряг».

Удовлетворенный столь разительной переменой в настроении вервольфа, папа тонко улыбнулся и благодарно погладил его по руке.

— Тогда выслушай меня внимательно; возможно, я смогу поведать то, что пригодится тебе впоследствии… — предложил он.

— Советы нужны лишь тогда, когда их просят! — несговорчиво буркнул фон Майер, но при этом он покорно уселся на ступеньку папского трона, приготовившись слушать и запоминать…

— Когда ты молод, то многие вещи воспринимаются как нечто естественное, само собой разумеющееся, — такими словами папа Бонифаций начал свой рассказ. — В незрелом возрасте ты попросту еще не умеешь контролировать причинно-следственные связи, и не следишь за логикой событий. Молодые живут настоящим, почти не вспоминая прошлого и не задумываясь о будущем. Я тоже, — он с раскаянием вздохнул, — был точно таким же.

Отец Григорий, сосредоточенно внимающий исповеди его святейшества, понимающе кивнул, мысленно соглашаясь с приводимыми доводами, а Конрад быстро наклонился к своим сапогам, усиленно делая вид, будто рассматривает измазанный грязью каблук. Да, нелегко принимать объективную правду и осознавать собственные ошибки. Но чем раньше мы осознаем допущенные нами просчеты, тем вероятнее возможность их исправить. «Покаяться мы всегда успеем, а вот согрешить — можем и опоздать», — любил частенько поговаривать Конрад еще каких-то четыре года назад. Но ныне он осознал, как фатально ошибался.

— Итак, я рос вполне обычным мальчишкой. В возрасте пяти лет меня определили в приют при католическом монастыре. Мой отец скончался так рано, что я его совсем не запомнил, а матушка самолично отдала меня на воспитание монахам в силу своего затрудненного материального положения, не оставив мне никакого наследства, кроме честного имени и звучной фамилии. Впрочем, я никогда ее не осуждал, ведь в послевоенной Польше царили голод и разруха, а в монастыре мне предоставил» возможность получить вполне приличное образование. Проявляя усердие, послушание и интерес к богословию, я быстро поднимался по карьерной лестнице, начав с должности простого каноника в городке Катовице и дослужившись вскоре до звания епископа Веронского. Мне всегда сопутствовали успех и удача, на которые я не обращал ни малейшего внимания, самоуверенно приписывая свои достижения только собственным заслугам и талантам: скромности, набожности, искренности. Когда мне исполнилось восемнадцать, меня посетил пожилой итальянский монах-иоаннит, предложивший тайно вступить в запрещенную Белую конгрегацию. Признаюсь откровенно, в тот день мое сердце билось намного сильнее, чем прежде, польщенное оказанной честью. Я слышал различные сплетни и домыслы, касающиеся сего странного ордена, но весьма мало верил в их правдивость. Поговаривали, будто Белое братство функционировало чуть ли не с первых дней возникновения христианской церкви и всегда занималось воспитанием воинов, способных оберегать тайное наследие Иисуса Христа. Сейчас я знаю, что все это оказалось правдой, а я был замечен ими отнюдь не случайно.

— Их еще называют Братством смерти, — с любопытством перебил Конрад, — почему?

— Девиз Белой конгрегации гласит: «Обрести жизнь можно только пройдя через смерть», — с готовностью пояснил Бонифаций. — Увы, я так и не постиг смысла сего странного изречения. Но разве Господь не удостоился именно подобной участи? Полагаю, что в наши дни орден сильно захирел, а возможно, и вообще исчез, прекратив свое существование. Во всяком случае, я уже очень давно не встречал никого из своих тайных братьев. Я знаю, что главнейшим сокровищем Белой конгрегации считается Часовня смерти, скрывающая величайшие секреты, но так и не удостоился возможности ее посетить.

— И где она находится? — жадно спросил вервольф.

Но вместо ответа Бонифаций разочарованно вздохнул.

— Я так надеялся, что Селестина сможет найти эту часовню…

Конрад сильно стиснул челюсти, ощущая перекатывающиеся на ней желваки. «Ничего она уже не найдет, и все по моей вине! — назойливо вертелось у него в голове. — Эх…»

— Иоаннит передал мне крест, сделанный специально для меня. Тогда я верил, что все члены ордена носят подобные распятия, но недавно отказался от подобной ложной теории, — вещал папа. — Оказалось, что одновременно может существовать только три креста, дарованных избранным эрайям…

— Вот он, ваш крест! — Оборотень подал ему поименованный предмет.

— Да. — Понтифик ностальгически повертел в пальцах знакомую вещь. — Позднее я вернул его ордену, ибо считал себя закоренелым грешником, не достойным состоять в конгрегации.

— Это произошло после рождения Селестины? — прозорливо уточнил отец Григорий.

Папа густо покраснел:

— Да! Хоть и свершилось сие событие по воле Господа, но грех всегда грех, путь даже и невольный.

— Но откуда сама Селестина взяла вот это? — подивился Конрад, показывая Бонифацию второй крест, забытый у него девушкой, ныне темный и тусклый.

— «Великий приор Джулио Винченце», — с придыханием прочитал понтифик. — О, Господи! — шокировано вскричал он. — Да ведь этот крест принадлежал знаменитому столпу ордена, иезуиту фра Винченце, спроектировавшему аббатство ди Стаффарда. Как он попал в руки моей дочки?

— Сел обмолвилась, будто нашла его на заброшенном подземном кладбище, спасаясь из подожженного стригоями монастыря, — сообщил Конрад. — Ваш крест передал мне некий отец Бонавентура, а этот достался Селестине.

— Но, согласно легенде братства, воинов-эрай должно быть обязательно трое, — сокрушался папа. — Где же находится сейчас третий небесный боец и как его звать? Ведь только, собравшись все вместе, вы сможете спасти мир от гибели!

— Кх-м, а чего меня звать-то? Я сам пришел! — смущенно кашлянул отец Григорий.

— Кто, где? — потрясенно проблеял Бонифаций.

— Да туточки я, собственной персоной, так сказать!

Папа изумленно приоткрыл рот, а Конрад весело рассмеялся, восхищенный неподдельной непосредственностью православного священника.

— Точно. — Понтифик придирчиво осмотрел третий, незамедлительно предъявленный ему крест. — Всему виной мой проклятый склероз! Недавно я пытался вспомнить, что же этакое важное ассоциировалось в моей памяти с Россией, но так и не успел разобраться со своими мыслями. Вы и есть тот самый иерей, который якобы по ошибке попал к нам в Ватикан. Теперь я вас узнал. Я видел ваш крест и осознал неслучайность нашей встречи, но, увы, быстро запамятовал обо всем, поглощенный навалившимися на нас проблемами.

Отец Григорий учтиво поклонился.

— Карл де Молэ происходил из семьи Иосии, брата Господа. Именно он является моим давним предком. Так, значит, наш русский гость еще и привратник? — допытывался понтифик.

Не обременяя себя объяснениями, иерей Агеев показал папе носимое им кольцо.

— Кажется, его титул и обязанности почему-то достались мне, а не вам. Полагаю, мои предки тоже имели отношение к семье нашего Господа.

— Привратник чего? — подробно выведывал любознательный вервольф.

Папа и иерей сконфуженно переглянулись.

— Мы не знаем! — дружным хором ответствовали они.

Конрад разочарованно чертыхнулся и сердито сплюнул на пол.

— Ваше Святейшество, вы упомянули, будто совсем недавно раскрыли тайну своего происхождения, — напомнил отец Григорий. — Как и откуда вы узнали обо всем?

— Вот. — Бонифаций патетично возложил руку на переплет книги, покоящейся у него на коленях, — я прочитал обо всем в ней! — На его лице отразилась смесь отвращения и благоговения. — Это Сангрема, «Книга крови», чудовищная летопись всего стригойского рода. Мне завещал ее покойный Гонторде Пюи, патриарх темных, отец знаменитого вампира Влада Дракулы.

— Вампиры знали о вашем родстве с Иисусом? — ужаснулся Конрад.

— Подозреваю, что Гонтор, мой возлюбленный и дорогой враг, уж точно владел оными тайными сведениями, — поддакнул Бонифаций. — Очевидно, Белая конгрегация тоже находилась в курсе всех драматических жизненных перипетий членов нашей семьи, поэтому они и пригласили меня вступить в свои ряды.