Лики русской святости - Наталья Валерьевна Иртенина

никому не отказывая. Весть о том, что патриарх будет служить в таком-то храме, распространялась мгновенно и собирала в тот день и в том месте тысячи людей, стекавшихся отовсюду и не вмещавшихся ни в одной церкви. А после службы владыка подолгу, часами, благословлял подходивших к нему людей, и утомленное лицо его озаряла такая знакомая всем, чуть печальная улыбка. Напоследок, сняв драгоценные богослужебные облачения, патриарх как простой священник садился на извозчика и, уже не привлекая на улицах ничьего внимания, ехал к себе на подворье. Там его ждала более чем скромная трапеза: черный хлеб, часто пополам с соломенной трухой, и картошка без масла. Москва, как и вся страна, голодала.

Туда же, на Троицкое подворье, беспрерывно тянулись люди, шедшие к своему патриарху, чтобы просить у него помощи, совета и благословения. Кто-то нуждался в деньгах, кому-то можно было помочь продуктами, иные приходили за молитвами об исцелении своих родных или за духовным врачеванием, другие сами предлагали помощь и сотрудничество на благо Церкви и отечества. Владыка всем уделял хотя бы краткое время, и никто не уходил от него с неумиротворенной душой. Патриарх Тихон был гостеприимным хозяином, любил угощать посетителей, какого бы роду-звания они ни были, и во время беседы непременно шутил, рассказывал курьезные или поучительные истории. Юрист А. И. Кузнецов вспоминал об одной из своих встреч со святителем: «Я слушал и в душе удивлялся: как это верховный руководитель Церкви, убеленный сединами величавый патриарх, свободно и задушевно ведет беседу с незнакомым человеком? И ведь это не из пустой галантности воспитанного человека и не из горделивого, показного и снисходительного благодушия. Беседует мудрец, черпающий из своей сокровищницы…»

«Горькое слово правды»

1918-й стал годом прозрения для многих тысяч православных, которых до того можно было назвать прохладными в вере. Большевистская ненависть к вековым русским традициям, осквернение Церкви, повсеместная злоба и вражда заставляли людей обращать сердца к тому, что одно только и могло дать опору в рушащемся мире, – к вере, к Богу, к сокровищам не от мира сего. И вера их становилась горячей. Еще 28 января большевики были неприятно озадачены многочисленными крестными ходами москвичей, стягивавшимися из всех церквей к Красной площади, где патриарх на лобном месте служил молебен. «Неприятность» повторилась 9 (22) мая на день Николы-летнего, когда вся Москва вновь вооружилась крестами, хоругвями, иконами и пасхальным пением. Около 400 тысяч человек, пройдя по улицам города, собрались у Кремля. Там, перед Никольской башней с образом Николая Чудотворца патриарх вновь служил молебен. По словам писателя Бориса Зайцева, в тот день «воочию была видна древняя слава Москвы – церковная ее слава». Чекисты, обещавшие новые расправы с «контрреволюцией», были посрамлены огромными толпами православных, готовых к смерти, – многие накануне исповедовались и причащались.

Через несколько дней патриарх Тихон с десятком архиереев по приглашению местного прихода побывал в подмосковном Богородске (советское название Ногинск), уездном центре текстильной промышленности. Перед поездкой окружение владыки опасалось каких-либо скандалов и непристойностей со стороны рабочих, но страхи были напрасны. Именно рабочие и крестьяне окружных сел составили основную массу стотысячного крестного хода, обошедшего город. Те самые рабочие и крестьяне, которых, по мнению большевиков, веками обдирали «попы-кровопийцы» и встать на борьбу с которыми якобы призывал в своем январском послании патриарх. Реальность показывала обратное: жесткая позиция патриарха в отстаивании Церкви, его готовность костьми лечь, защищая право народа на веру, рождали искреннюю любовь к нему и рабочих, и крестьян, и служащих, и интеллигенции. Всех, кто еще не был зашорен аморальной советско-ленинской пропагандой, у кого в душе оставалось место для святыни.

В том крестном ходе, возможно, участвовал восьмилетний житель Богородска Сергей Извеков, будущий патриарх Пимен, четвертый и последний патриарх советской эпохи. Хотя это область фантазий, но ничто не мешает предположить, что эти двое могли близко видеть тогда друг друга. И что на мальчика из религиозной семьи Извековых мог произвести сильное впечатление этот «глубокий созерцательный взор, какое-то ясное и светлое выражение лица: застенчивое и незлобивое, мягкие движения и теплая очаровывающая улыбка» патриарха, «величественная, твердая походка», в которой, как и во всей фигуре, «чувствуется мужество», – по описанию того же А. И. Кузнецова.

В начале июня святитель Тихон отправился в «колыбель трех революций» Петроград. Эта шестидневная пастырская поездка стала настоящим триумфом. Рабочие железной дороги вопреки запрету властей настояли, чтобы патриарху выделили отдельный вагон, и по пути его на каждой станции встречали коленопреклоненные толпы с цветами. Те же толпы, внимавшие каждому слову первосвятителя, под звон колоколов повсюду следовали за ним в Петрограде. Патриарх служил литургии в главных храмах города – в Александро-Невской лавре, в Казанском и Исаакиевском соборах. Но несмотря на это религиозное «возрождение», он с грустью констатировал: «Нельзя не заметить увядания этого города». Столица, из которой на всю страну распространилось большевистское безумие, теперь платила за это скорбями, слезами, поношениями и унижениями. А многие ее жители готовились умирать во искупление своих и чужих грехов. Руководитель братства православных приходов Петрограда Н. Рудницкий, приветствуя патриарха, заверил его, что все члены братства, если доведется, бестрепетно примут смерть и мученичество от богоборческой власти. В ответ на это владыка мягко заметил: «Задача братства не в том только, чтобы воодушевлять на мучения и смерть, но и наставлять, как надо жить, указать, чем должны руководствоваться миряне, чтобы Церковь Божия возрастала и крепла. Наше упование – это жизнь, а не смерть и могила».

Это была выстраданная им в долгих раздумьях и молитвах формулировка. Ею он и сам руководствовался во все годы своего патриаршества. Когда было нужно, святитель Тихон убеждал паству, что лучше вынести мучения и пролить свою кровь, но не отвергнуть, не предать Христа, – звал на страдания и первый был готов к ним. Но главной его задачей было всё же уберечь Русскую Церковь. Церковь составляют люди. Они должны были жить и уметь выживать под дьявольским прессом красной власти. Они должны были сохранить и передать огонь веры следующим поколениям, которые будут свободны от советского гнета.

В 1918 году патриарх Тихон уже знал, чувствовал, предвидел, что большевики водворились в России надолго, что не скоро и не вдруг помилует грешную русскую землю Господь. «Ночь будет длинной» – так выразил он это чувствование перед самой смертью. Ночь в том числе, и в первую очередь, для Церкви. Разумеется, всякий верующий всегда помнит обетование, которое дал Христос: что никогда «врата ада не одолеют» Церковь, не смогут погубить ее. Но, во-первых, Русская Церковь – только часть Вселенской Православной Церкви, хотя и очень большая, а срубить ветвь с дерева большевикам вполне было под силу. Во-вторых, как Бог не спасает человека без содействия самого человека, так и Церковь не сохранить, уповая лишь на Небо и не прилагая своих, земных, человеческих усилий – может быть, слабых, немощных усилий, но вполне достаточных, чтобы малая сила, приложась к высшей, сдвинула с места горы. К такому малому усилию и призывал всех патриарх Тихон. Собственным примером показывал, что не нужно бояться и впадать в уныние, но не стоит и напрасно жертвовать головой. Отныне для православных наступала пора величайшей осторожности в словах и делах, внимания к своей совести, трезвомыслия. Где можно поступиться, не кривя душой, не нанося урон Церкви, там следует это делать. Где нельзя – там за лучшее предпочесть смерть.

Страна между тем окончательно раскололась на красных и белых. Полыхнуло пламя гражданской войны, в которой никто не щадил никого, потому что не было невиновных. Вина могла отыскаться за каждым, если смотреть под углом зрения какой-либо из правд – красной, белой, зеленой или иной. Те же, кто пытался стоять выше всех этих человеческих правд, – священники, епископы, миряне, утверждавшие правду Божью, – подчас оказывались виноватее прочих. Их, вслед за патриархом не деливших народ на своих и чужих, мучили и убивали по всей стране порой самыми изощренными способами. Новые язычники с красными звездами на шапках и бандиты всех мастей будто вспомнили учебники по истории, где описывались казни христиан времен римских императоров, и принялись копировать те древние ужасы: распинали, живьем бросали в кипящие котлы, сдирали кожу, вливали в горло расплавленный свинец – «причащали», топили в прорубях –