Лики русской святости - Наталья Валерьевна Иртенина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Туда же, на Троицкое подворье, беспрерывно тянулись люди, шедшие к своему патриарху, чтобы просить у него помощи, совета и благословения. Кто-то нуждался в деньгах, кому-то можно было помочь продуктами, иные приходили за молитвами об исцелении своих родных или за духовным врачеванием, другие сами предлагали помощь и сотрудничество на благо Церкви и отечества. Владыка всем уделял хотя бы краткое время, и никто не уходил от него с неумиротворенной душой. Патриарх Тихон был гостеприимным хозяином, любил угощать посетителей, какого бы роду-звания они ни были, и во время беседы непременно шутил, рассказывал курьезные или поучительные истории. Юрист А. И. Кузнецов вспоминал об одной из своих встреч со святителем: «Я слушал и в душе удивлялся: как это верховный руководитель Церкви, убеленный сединами величавый патриарх, свободно и задушевно ведет беседу с незнакомым человеком? И ведь это не из пустой галантности воспитанного человека и не из горделивого, показного и снисходительного благодушия. Беседует мудрец, черпающий из своей сокровищницы…»
«Горькое слово правды»
1918-й стал годом прозрения для многих тысяч православных, которых до того можно было назвать прохладными в вере. Большевистская ненависть к вековым русским традициям, осквернение Церкви, повсеместная злоба и вражда заставляли людей обращать сердца к тому, что одно только и могло дать опору в рушащемся мире, – к вере, к Богу, к сокровищам не от мира сего. И вера их становилась горячей. Еще 28 января большевики были неприятно озадачены многочисленными крестными ходами москвичей, стягивавшимися из всех церквей к Красной площади, где патриарх на лобном месте служил молебен. «Неприятность» повторилась 9 (22) мая на день Николы-летнего, когда вся Москва вновь вооружилась крестами, хоругвями, иконами и пасхальным пением. Около 400 тысяч человек, пройдя по улицам города, собрались у Кремля. Там, перед Никольской башней с образом Николая Чудотворца патриарх вновь служил молебен. По словам писателя Бориса Зайцева, в тот день «воочию была видна древняя слава Москвы – церковная ее слава». Чекисты, обещавшие новые расправы с «контрреволюцией», были посрамлены огромными толпами православных, готовых к смерти, – многие накануне исповедовались и причащались.
Через несколько дней патриарх Тихон с десятком архиереев по приглашению местного прихода побывал в подмосковном Богородске (советское название Ногинск), уездном центре текстильной промышленности. Перед поездкой окружение владыки опасалось каких-либо скандалов и непристойностей со стороны рабочих, но страхи были напрасны. Именно рабочие и крестьяне окружных сел составили основную массу стотысячного крестного хода, обошедшего город. Те самые рабочие и крестьяне, которых, по мнению большевиков, веками обдирали «попы-кровопийцы» и встать на борьбу с которыми якобы призывал в своем январском послании патриарх. Реальность показывала обратное: жесткая позиция патриарха в отстаивании Церкви, его готовность костьми лечь, защищая право народа на веру, рождали искреннюю любовь к нему и рабочих, и крестьян, и служащих, и интеллигенции. Всех, кто еще не был зашорен аморальной советско-ленинской пропагандой, у кого в душе оставалось место для святыни.
В том крестном ходе, возможно, участвовал восьмилетний житель Богородска Сергей Извеков, будущий патриарх Пимен, четвертый и последний патриарх советской эпохи. Хотя это область фантазий, но ничто не мешает предположить, что эти двое могли близко видеть тогда друг друга. И что на мальчика из религиозной семьи Извековых мог произвести сильное впечатление этот «глубокий созерцательный взор, какое-то ясное и светлое выражение лица: застенчивое и незлобивое, мягкие движения и теплая очаровывающая улыбка» патриарха, «величественная, твердая походка», в которой, как и во всей фигуре, «чувствуется мужество», – по описанию того же А. И. Кузнецова.
В начале июня святитель Тихон отправился в «колыбель трех революций» Петроград. Эта шестидневная пастырская поездка стала настоящим триумфом. Рабочие железной дороги вопреки запрету властей настояли, чтобы патриарху выделили отдельный вагон, и по пути его на каждой станции встречали коленопреклоненные толпы с цветами. Те же толпы, внимавшие каждому слову первосвятителя, под звон колоколов повсюду следовали за ним в Петрограде. Патриарх служил литургии в главных храмах города – в Александро-Невской лавре, в Казанском и Исаакиевском соборах. Но несмотря на это религиозное «возрождение», он с грустью констатировал: «Нельзя не заметить увядания этого города». Столица, из которой на всю страну распространилось большевистское безумие, теперь платила за это скорбями, слезами, поношениями и унижениями. А многие ее жители готовились умирать во искупление своих и чужих грехов. Руководитель братства православных приходов Петрограда Н. Рудницкий, приветствуя патриарха, заверил его, что все члены братства, если доведется, бестрепетно примут смерть и мученичество от богоборческой власти. В ответ на это владыка мягко заметил: «Задача братства не в том только, чтобы воодушевлять на мучения и смерть, но и наставлять, как надо жить, указать, чем должны руководствоваться миряне, чтобы Церковь Божия возрастала и крепла. Наше упование – это жизнь, а не смерть и могила».
Это была выстраданная им в долгих раздумьях и молитвах формулировка. Ею он и сам руководствовался во все годы своего патриаршества. Когда было нужно, святитель Тихон убеждал паству, что лучше вынести мучения и пролить свою кровь, но не отвергнуть, не предать Христа, – звал на страдания и первый был готов к ним. Но главной его задачей было всё же уберечь Русскую Церковь. Церковь составляют люди. Они должны были жить и уметь выживать под дьявольским прессом красной власти. Они должны были сохранить и передать огонь веры следующим поколениям, которые будут свободны от советского гнета.
В 1918 году патриарх Тихон уже знал, чувствовал, предвидел, что большевики водворились в России надолго, что не скоро и не вдруг помилует грешную русскую землю Господь. «Ночь будет длинной» – так выразил он это чувствование перед самой смертью. Ночь в том числе, и в первую очередь, для Церкви. Разумеется, всякий верующий всегда помнит обетование, которое дал Христос: что никогда «врата ада не одолеют» Церковь, не смогут погубить ее. Но, во-первых, Русская Церковь – только часть Вселенской Православной Церкви, хотя и очень большая, а срубить ветвь с дерева большевикам вполне было под силу. Во-вторых, как Бог не спасает человека без содействия самого человека, так и Церковь не сохранить, уповая лишь на Небо и не прилагая своих, земных, человеческих усилий – может быть, слабых, немощных усилий, но вполне достаточных, чтобы малая сила, приложась к высшей, сдвинула с места горы. К такому малому усилию и призывал всех патриарх Тихон. Собственным примером показывал, что не нужно бояться и впадать в уныние, но не стоит и напрасно жертвовать головой. Отныне для православных наступала пора величайшей осторожности в словах и делах, внимания к своей совести, трезвомыслия. Где можно поступиться, не кривя душой, не нанося урон Церкви, там следует это делать. Где нельзя – там за лучшее предпочесть смерть.
Страна между тем окончательно раскололась на красных и белых. Полыхнуло пламя гражданской войны, в которой никто не щадил никого, потому что не было невиновных. Вина могла отыскаться за каждым, если смотреть под углом зрения какой-либо из правд – красной, белой, зеленой или иной. Те же, кто пытался стоять выше всех этих человеческих правд, – священники, епископы, миряне, утверждавшие правду Божью, – подчас оказывались виноватее прочих. Их, вслед за патриархом не деливших народ на своих и чужих, мучили и убивали по всей стране порой самыми изощренными способами. Новые язычники с красными звездами на шапках и бандиты всех мастей будто вспомнили учебники по истории, где описывались казни христиан времен римских императоров, и принялись копировать те древние ужасы: распинали, живьем бросали в кипящие котлы, сдирали кожу, вливали в горло расплавленный свинец – «причащали», топили в прорубях –
