Мумия из Бютт-о-Кай - Клод Изнер

Он расхаживал взад-вперед возле парня, который аккуратно укладывал на сатин удлиненный флакон с двумя ручками, перевязанный голубой тесьмой.

— Как вы можете убедиться, мы производим еще и кремы на основе животного или растительного жира. А вот это мыльце — сама изысканность, так и хочется намылиться с головы до пят!..Мы гордимся своей зубной пастой «Полли», нашим кремом «Мимозетт», ставшим классикой, пастой «Романт» для смягчения кожи рук, которая восхищает, очаровывает кокеток, и которую прописывают известные врачи своим пациентам от обморожения, кремом «Летнее облако», благодаря которому мужчины могут отныне бриться без воды и мыла.

— И без бритвы? — спросил Жозеф.

Виктор снова принялся расставлять штатив.

— Сейчас вы можете наблюдать важнейший процесс розлива духов во флаконы, — продолжал их проводник по царству ароматов.

Этим важным процессом занимались женщины в белых передниках. Они работали в командах по четыре человека, разливая духи по флаконам из огромных, объемом в двадцать-тридцать литров, сосудов с изумрудной, гранатово-алой, оранжевой и розовой ароматной жидкостью. Полный флакон затыкали плотно притертой стеклянной пробкой, наклеивали на него этикетку, клали в кожаную коробочку и перевязывали ее лентой.

— Мы следим, чтобы упаковка гармонировала с цветом духов, чтобы ленточка была изящной, прочной и легко развязывалась. У этих дам пальчики ловкие, как у фей. Они не станут вязать неуклюжие узлы, как простые модистки.

Виктор с сочувствием посмотрел на «фей». День-деньской стоять возле сосудов с духами и нюхать оглушающе сильный аромат — у них наверняка под вечер начинается мигрень.

— Знаете, господа, чтобы правильно надушиться, достаточно нанести несколько капель туда, где прощупывается пульс. Или одну-две капли на подушку и простыни. От этого меняется жизнь! — заявил человечек и начал декламировать:

Читатель, знал ли ты, как сладостно душе,Себя медлительно, блаженно опьяняя,Пить ладан, что висит, свод церкви наполняя,Иль едким мускусом пропахшее саше?[94]

— А вот эти, покрытые пылью, на полочке, — это какие-то особенные духи? — спросил Жозеф. Он указал Виктору на зеленую ленточку, похожую на ту, что украшала «Улыбку Индии».

Смутившись, человечек попытался уйти от ответа и шагнул в сторону, но Виктор преградил ему путь.

— Нет, просто их производство прекратили.

— По какой причине?

— Мне ее официально не сообщили.

— Вы хотите сказать, что в курсе дела? — оживился Виктор.

— Мы не глухи, не слепы, много чего слышим и знаем.

— Так о чем шепчутся в коридорах заведения «Романт»?

— Если я вам расскажу и вы это опубликуете, я получу выговор.

— Мы клянемся хранить молчание.

— Вы, журналисты?! За кого вы меня принимаете!

— Мы торжественно обещаем сохранить все в тайне, — шепнул Жозеф, разворачивая банковский билет под носом у человечка.

Тот посмотрел вокруг и спрятал купюру.

— В конце концов, это всего лишь слухи, и никто не знает, кто их распускает. Говорят, произошла ошибка в процессе изготовления духов. Наша дирекция была вынуждена отозвать из магазинов весь запас «Вечной женственности», так же, как и те флаконы, которые были предназначены для экспорта. Дело замяли, опасаясь скандала. Ведь у нас есть клиенты в мире high life, сливки общества, настоящие воображалы. За такие дела и фабрику прикрыть могут! Так нам объяснила Жинетт, а она все точно знает.

— Жинетт?

— Жинетт Мерсье. Неприятная особа. Она работала здесь год старшим мастером, для нас это было тяжелое время. Я рад был узнать о ее уходе, сразу после праздника, организованного в честь мсье Маню. Бедолага! Его выставили вон, хоть и сделали это красиво: в его честь отлили серебряную медаль, на которой был выгравирован его профиль.

— Так его уволили?

— Официально нам сообщили, что он добровольно вышел досрочно на пенсию, но на самом деле его выгнали, решив, что это он виноват в истории с «Вечной женственностью». Мне-то кажется, что Жинетт намеренно его очернила. У нее была связь с Сержем Романтом, сыном хозяина, сорокалетним холостяком, бабником и развратником, довольно бестолковым управленцем. А расплатиться за все пришлось бедняге Бенуа.

— А какую же должность он занимал?

— Ту же, на которой сейчас я. Я его преемник. Он посвятил меня в профессию. Он ведь самоучка, сам до всего дошел. Вначале у человека есть просто способности, но постепенно он совершенствуется. Для этого нужно обонятельное сознание, фантазия, вкус, упорство, метододика, размышле…

— А почему же эта самая Жинетт его невзлюбила? — перебил его Виктор.

— Я не знаю. Возможно, завидовала. Может, сама хотела создавать композиции, тем более что любовник уже пресытился ею. Она была настоящей ведьмой, помыкавшей всем персоналом, и ни один из нас не жалеет о ее уходе. Надеюсь, Бенуа удалось куда-нибудь устроиться, он ведь еще не стар, а на пенсию, которую ему выплачивают, не проживешь.

— Вы симпатизируете своему сопернику? — заметил Жозеф.

— Да, потому что он славный человек. Один раз он одолжил мне кругленькую сумму, чтобы я прожил до зарплаты. Я воспользовался его знаниями, чтобы занять его место, но он не держал за это зла. Великодушие — редкое качество. Он не заслужил того, чтобы с ним обошлись как с паршивой овцой. Профессия — вся его жизнь. Он продолжал исследования и дома. Я два раза заходил к нему, до сих пор не могу забыть его консьержа…

— Где он живет?

— Бульвар де Берси 28. Если узнают, что я все это рассказал…

— Не беспокойтесь, нам просто хотелось бы порасспросить его о вашей работе.

— Моих разъяснений недостаточно?

— Два рассказа лучше, чем один. Его мы тоже вознаградим, что, как вы понимаете, не будет лишним для его финансов, — объяснил Виктор.

— Только не упоминайте моего имени. Вам удалось хоть что-то снять? Да? В таком случае, господа, имею честь.

— Нюхач постарался поскорее нас выпроводить! — воскликнул Жозеф, когда они оказались на улице. — Для человека, сожалеющего, что отнял работу у коллеги, он не особенно сострадателен. Не удосужился даже узнать, как сейчас живет этот Маню.

— Вот этим я и займусь, — пробормотал Виктор.

— Вы? А я как же?

— А вы, дорогой шурин, отнесете мой аппарат в лавку, смените Кэндзи и как следует поразмышляете над этой загадкой.

— Ловко вы от меня избавились!

Жюль Фрике одинаково ненавидел и детей и квартиросъемщиков.

Первых он щедро награждал пинками, тумаками и оплеухами. Он использовал любую возможность унизить того, кто не мог за себя постоять. К этой трусливой жестокости добавлялось удовольствие прятать от детей их сокровища. В комнате, прилегающей к крошечной столовой его квартирки, было собрано множество таких трофеев: однорукая кукла, мячик, около двадцати волчков, фарфоровые шарики, стеклянные фигурки, плюшевый ослик, пять скакалок, — было бы чем заполнить магазин подержанных игрушек. А что до сладостей — леденцов, карамелек, пастилок и жевательных шариков, — их он держал в шкафу, и они были любимым десертом консьержа.

Квартиросъемщиков он не менее щедро одаривал притворной предупредительностью, но если приносил им почту, то умудрялся перепутать некоторые письма, а то и не отдавал их вообще. Под тщательно вычищенными ковриками у дверей скапливалась грязь. По лестницам, натертым мастикой, было опасно ходить, а после дверных ручек, испачканных смолой, руки становились отвратительно липкими.

Самые нищие из жильцов подвергались самым ярым нападкам. Если им случалось задержаться с платой, таз грязной воды мог некстати вылиться им на ноги, когда они выходили в вестибюль. На лестничной клетке неожиданно прорывало канализационную трубу, замочные скважины оказывались забитыми воском, а тараканы (которых переносили в спичечных коробках) заполоняли мансарды несчастных.

Хуже всех было Мадлен Дюмериль, старушке-матраснице, которая всю жизнь прочесывала шерсть на матрасах, взбивала соломенные тюфяки и чистила обшивку кресел под мостом Марии. Родственница, скончавшаяся недавно где-то в Пикардии, оставила ей немного денег, которые она получала в качестве регулярных выплат и которые позволяли ей платить за каморку, покупать картофель и бульон, а раз в неделю — мешок угля, чтобы согреться в холодное время года. Жюль Фрике не мог ей этого простить, равно как и правительству, которое, по его мнению, обязано высылать таких, как она, из столицы, а не оставлять жить под одной крышей с добропорядочными гражданами.

Вот у этой-то женщины, которая, согнувшись в три погибели и тяжко опираясь на две клюки, собиралась войти в дом 28 на бульваре Берси, Виктор и спросил о Бенуа Маню.