Власть над водами пресными и солеными. Книга 2 - Инесса Ципоркина

Но я сегодня добра и бескорыстна, как… эльф. Да. Я шутливый, ехидный, резвящийся эльф с другой стороны мира. Внутри меня — не смертные потроха, а божественная пустота, поэтому я не чувствую ни голода, ни усталости, не говоря уже о страхе перед власть имущими. Для меня здешние короли и королевы — всего-навсего колода карт, как для Алисы в Стране чудес.

Получается, что мы, попавшие на чужую сторону мира, автоматически превращаемся в эльфов, недобрых шутников, наделенных даром ясновидения? Интересная мысль… хоть и слегка несвоевременная.

— Вы, Морок, должны понимать обстановку лучше здешних графьев-герцогов. Ведь вы, как мне вкратце поведал их высочество принц Эркюль, по рождению являетесь не пойми чем. Говоря без обиняков, тем, что кошка с помойки принесла. И, как оно бывает с помоечными порождениями, вы лучше всех по части грязных игр. И по части зоркости. И по части осторожности. И по части практичности.

Лицо мессира Морока при упоминании о том, что он выскочка и ублюдок, ничуть не изменилось. Хорошо. Значит, ему либо все равно, либо он знает, с кем можно по этому поводу бретерствовать, а с кем — нет.

— Король ваш законный был безбашенный гневоголик. Ах, да, здесь это слово неизвестно! "Слушайте — и не говорите, что не слышали!", — так бы начали эту историю на Востоке. Итак, слушайте, Морок, эта история обо всех нас… — Я выливаю в глотку остатки вина из кубка. Здоровые у них здесь кубки. И вино крепкое. Специально для придания разговорчивости всяким там… эльфам. — Гневоголик — это человек, чье главное наслаждение есть срач. Если он хотя бы раз в неделю с кем-нибудь как следует не посрется, то заболеет. Это типично для базарных торговок и старых хрычовок. И если бы только для них! Ведь здоровенному мужичине мало проораться, не прикоснувшись к жертве даже перчаткой, а не то, что… Помните, при каких обстоятельствах умерла королева?

— Это… государственная тайна… — хрипит Морок, синея лицом. — Я сам… сам…

— Вы сами прятали следы и на соблюдении сей, гм, «государственной» тайны вознеслись в самые административные небеса. Принцы, как вы надеетесь, до сих пор знать не знают, что их ныне покойное величество забил свою жену до смерти чем под руку подвернулось. А вы, будучи в те времена простым стражником, ворвались в комнату, пытались защитить королеву, получили в лоб кувшином литого серебра и не смогли ни ей помочь, ни остановить преступника. Так? — я поднимаюсь из-за стола, нависая на Мороком, точно злой следователь над готовым расколоться преступником.

Моя роль сыграна. Теперь пусть Дубина сыграет роль доброго следователя.

Собственно, информация о смерти матери и заставила Дубину перейти от роялизма-лоялизма к… к простой человеческой ненависти. Именно ненависть, крепко замешанная на чувстве бессильной ярости и жажде отмщения, послужила основанием заговора. Не будь эта жажда такой острой, Геркулес наверняка принялся бы вербовать сторонников и плести интриги. Но если тебя разъедает неистовое желание напиться папашиной крови, мозг точно маревом затуманен. И в этом мареве проще сражаться на турнирах, валя с ног всех подряд, чем действовать осторожно и тонко, направляя острие в грудь твоему реальному, не турнирному противнику.

Все это я читала в сознании Дубины с легкостью, с каким не всякое вокзальное табло прочтешь.

Повесть о том, как маленький Эркюль был возвращен реками времени в те годы, когда мама еще была жива, не раздавлена якобы внезапно рухнувшей балкой, когда можно было еще сидеть рядом с мамой на низенькой скамеечке, уткнувшись носом в ее колени и звонко считая до двадцати, пока бедный на выдумку Шарль прячется в одной из своих всем известных захоронок…

И о том, как распахнулись его собственные детские глаза, увидев залитую кровью комнату, измятый, словно кухонная тряпка, и такой же грязный труп смутно знакомой женщины на полу, тело стражника с разбитым лицом возле камина — и огромного, храпящего сытым-пьяным сном отца в кресле, с кочергой в вялой руке, с огромной чугунной оглоблей, измаранной вишневыми потеками и серовато-желтыми ошметками — кровью и мозгом покойной королевы.

Как он вышел, пошатываясь, из дворца и неведомо как добрел до любимого ручейка в любимой роще. И сел на любимый удобно изогнутый сук, на котором привык сидеть часами, прячась от самого себя и от всех людей в мире. И в этот миг воды времени обняли его водоворотом, втянули в себя и унесли… и выбросили на берег уже взрослым, сильным, жестоким. Мужчиной.

А теперь этот мужчина, легко переместившись вдоль стола, наклоняется к Мороку с другой стороны:

— Полно, Морок, полно! Я вас ни в чем не обвиняю. Наоборот! Вы проявили отчаянную храбрость, которая, увы, только в сказках оказывается спасительной. В жизни от нее, как правило, проку мало.

— Я не знал, что вы все видели, — хмуро заявляет мессир, опуская голову и комкая в кулаке салфетку — так, словно это салфетка виновна в том страшном преступлении. — Я не знал. Хотя… даже если бы… — И лицо Морока прорезает кривая ухмылка, столь знакомая мне по лицу Дубины… и по отражению в зеркале.

— Если бы! — Дубина кладет шефу разведки руку на плечо. — Вы попытались бы меня спрятать. Чтобы мальчик не проболтался. И не вызвал бы у отца очередной приступ гнева. Иначе пришлось бы прикрывать еще одну историю, погрязнее предыдущей.

— Я делал, что мог, — все так же мрачно отвечает Морок. — Я не дал ему жениться снова. Я подкладывал к нему в постель шлюх, которые позволяют клиентам… — он замялся, не обладая богатством обозначений жесткого секса, которым сегодня располагает любой подросток. Смешные они, эти дофрейдовские времена!

— В общем, давали ему сцеживать свой гневоголизм понемножечку, туда, куда положено, без убийств высокородных особ! — одобрительно говорю я.

Нет, я и в самом деле одобряю его действия, но Морок смотрит на меня глазами быка, в лоб которому целит шпагой тореадор. Обреченности в этих глазах — от края до края. Целая вселенная обреченности.

— Послушайте нас, Морок, — с повышенной убедительностью и на пониженных тонах увещеваю я. — Мы просто объясняем: нам все известно. Все ваши тузы и козыри, включая спрятанные в рукаве. Давайте играть открытыми картами.

— Я не отдам вам трон. — Шеф разведки бросает все свои заходы из Марьиной рощи и ломит сквозь кусты, словно лось. — Я не отдам вам Шарля. Можете звать палачей.

— Будете первым советником короля Шарля? — выпаливает Дубина, лось номер два.

— К-короля Ш-шарля? — выдыхает Морок. Первый раз за нашу встречу он теряет контроль над собой. Полностью.

— Поймите, мы должны были вас проверить! — мягко произношу я, спасая мозг шефа разведки от перегрева. — Если бы вы сдали Шарля, какой тогда из вас советник? Но вы крепкий орешек. И, надеюсь, останетесь таким впредь. Шарль может на вас положиться. Королевство может на вас положиться. Мы тоже можем… надеяться. Нас-то здесь не будет. Никогда больше не будет.