Через все преграды - Николай Осинин

Мальчики знали, что школа заперта и до прихода Надежды Яковлевны в нее не попасть.

— Пошли наш сад посмотрим, — предложил Тимофей.

Они миновали дровяной сарай близ дороги и вышли на пришкольный участок. Небольшое поле, огороженное плетнем, только очень отдаленно напоминало сад. Яблоньки были еще так малы, что больше походили на сухие кустики, ровными рядами воткнутые в землю. Кто-то заботливо побелил их тонкие стволы, а несколько деревцев были укутаны соломой.

— Это все Гриша Деревянкин заботится, — улыбаясь, пояснил Тимофей, — тот, что вам баню топил. Он у нас в отряде главный садовод. Все сорта на память, как таблицу умножения, знает.

— Не скоро еще вам отсюда удастся яблок покушать, — сказал Сергей.

— Почему — не скоро? Да мы уже нынче ели.

Сережа недоверчиво глянул на товарища:

— С таких-то маленьких?

— Им уже по четыре года! А яблоки, знаешь какие… Во! — Тимофей показал два сложенных вместе кулака. — И вкусные — язык проглотишь!.. Одним словом, мичуринские! Только мало уродилось.

Он показал, где у них росли особые, улучшенные сорта вишен, слив, груш.

— Мы и виноград садили, да вымерз прошлый год, — рассказывал Тимофей. — Если бы немцы не заявились к нам, мы бы нынче опыт с виноградной лозой повторили. Учительница по ботанике говорила: можно такие морозостойкие сорта вырастить, что и у нас будут плодоносить не хуже, чем в Крыму.

Однако Сергея рассказы по садоводству не увлекали.

— Это надо Инне нашей рассказать — она мечтает о садоводстве… Тимк, а правда, что вы летом фашиста утопили?

— Кто тебе говорил?

— Никита.

— Расхвастался уж, — проворчал Тимофей. — Просили его!

— Да что ты?

— Не люблю, когда хвастают.

— Он и не хвастал, просто сказал.

— Знаю я его…

Краем парка друзья двинулись к пруду.

— Это еще летом случай вышел, — начал Тимофей, стегая прутиком по одиноким последним листочкам росшего вдоль дорожки боярышника, — вскоре, как немцы нагрянули. Они всегда, как в наш колхоз приезжают, в школе останавливаются. Так и тогда. Человек сто их здесь жило. Нажрутся нашей гусятины и загорают тут целые дни, да в озере купаются. Как будто на даче. Зло нас берет, а что сделаешь! Однажды собрали они наших колхозников и заставили себе вышку ныряльную делать, — потом ее кладовщик, Тихон Анисимович, разобрал на какую-то надобность… Работают наши мужики в воде, а немец стоит на берегу и покрикивает: «Шнель, шнель». Андрей кривой, которого недавно повесили, и говорит: «Кол бы им под этой вышкой забить, чтоб как прыгнул который, так и кишки вон!» Заругался на него дядя Лаврентий: одного, говорит, сукиного сына убьете, а всей деревне пропадать. Вот мы с Никитой и придумали под этой вышкой не кол, а корягу в воду положить: вроде как она здесь всегда была. У запруды здоровенный корч под водой лежал. Ребята из него раков таскали. Тяжелый да рогатый! Мы его ночью чуть приволокли сюда за лодкой. Утром сидим в кустах на том берегу, вроде малину берем, а сами глаза с вышки не спускаем. Пригрело солнышко — видим, два фрица с полотенцами через плечо к пруду спускаются. Подошли. Один разделся, залез на верхний мосток вышки, почесался, да как сиганет головой вниз! Только круги пошли! Солдат на берегу шею вытянул — ждет и по озеру глазами зыркает: где, мол, вынырнет. Ждал-ждал, а потом как заорет! Ну, мы тут тягу!..

— Убился?

— Утоп. Стукнулся головой — и захлебнулся.

— Ну, а немцы что? Не узнавали, что это им подстроено?

— Нет. Корягу вытащили, покричали, покричали вокруг нее и разошлись. А Никита потом осиное гнездо сюда ночью притащил — сразу у фрицев пропала охота на берегу загорать.

Липовый листок, трепеща в воздухе, как золотая бабочка, опустился на его пилотку, но не удержался и скользнул вниз.

Мальчуганы вышли на берег.

Над водой, повторенное эхом, разносилось звонкое шлепанье валька по белью.

— Вот здесь вышка стояла, — показал Тимофей на торчащие из воды в двух метрах от берега концы срубленных столбов. — А коряга вон там лежит! — Он поднял камешек и швырнул его несколько подальше за столбы. — Как немцы уехали, мы ее опять столкнули. Только больше никто из фрицев с этой вышки не нырял.

На тропинке, идущей вдоль берега, показалась Надежда Яковлевна. Мальчики побежали ей навстречу.

— Надо забраться на школьный чердак, — первой заговорила она, предупреждая их вопросы, — посмотреть, нет ли там старых ученических тетрадей.

Ребята были разочарованы.

— У-у, а мы думали, что-нибудь серьезное! — протянул Тимофей.

— Очень серьезное, — без улыбки сказала Надежда Яковлевна, — лестница на чердак поломана, и забраться туда трудно.

— Чего ж трудного? По крылечному столбу — на крышу, а там — в окошко.

Когда они подошли к зданию школы, Тимофей сбросил бурки с ног и на деле доказал, что на чердак действительно ничего не стоит забраться без лестницы.

Сергей испытующе посматривал на учительницу. Почему она предупреждала их, чтобы никого с собой не брали сюда? Что ж тут секретного?

— Зачем вам этот утиль? — спросил он, когда Тимофей выкинул из окна первую связку тетрадей. От удара о землю шпагат на связке лопнул, и тетради рассыпались, выбросив целое облако пыли.

Надежда Яковлевна, вместо ответа, развернула одну тетрадь, оказавшуюся недописанной, вырвала из нее чистый лист. Выяснилось, что чистые листы имелись во многих тетрадях. Они-то ей и нужны были.

Сережа, ожидавший все-таки чего-то таинственного, интересного, недоуменно пожал плечами:

— Не понимаю, что тут скрывать? Из бумаги гранат или автоматов наделаешь, что ли?

— А разве победу приносит только то, что рвется или стреляет? — возразила учительница. — Коммунисты всегда считали и считают своим главным оружием в борьбе — правдивое слово…

Оказалось, что бумага и впрямь нужна была для очень важного секретного дела: Надежда Яковлевна достала где-то советскую листовку и задумала с помощью самых надежных ребят размножить ее и распространить по соседним деревням.

— Фашисты изо всех сил стараются запугать наш народ, убедить, что германская армия будто бы непобедима, — тихо говорила она, запершись вечером со своими помощниками в горнице. — С этой целью они усиленно распускают лживые слухи. О тех же «стальных рубашках», об уничтожении Красной Армии, о взятии Москвы и Ленинграда. И кое-кто на оккупированной территории готов верить этому вздору, готов отказаться от борьбы с фашистами. Наша задача — сделать все, чтобы как можно больше советских людей в тылу врага знало правду о положении на фронте.

Надежда Яковлевна развернула небольшой желто-серый листок. Это была весточка с далекой, как бы на время утерянной Родины. Ребята жадно потянулись к ней.

— «От Советского Информбюро.

Сводка хода военных действий на фронтах Отечественной войны с 30 сентября по 15 октября 1941 года», — прочел Сережа в заголовке.

Вести были нерадостные. В сводке сообщалось о тяжелых боях под Москвой, Ленинградом, на Калининском направлении и других участках фронта. И все-таки на душе у Сергея стало легче. Значит, Красная Армия не разгромлена, немцы на всех направлениях фактически остановлены. Если местами им удавалось еще продвигаться, то всего лишь на несколько километров. По сравнению с прежним их наступлением это уже было продвижение улитки. Стоило оно им потери многих тысяч солдат и громадного количества техники.

В конце листовки рассказывалось о смелых действиях партизан в оккупированных районах.

Особенно всем понравилась последняя фраза: «Смерть немецким оккупантам!» Сергей с Тимофеем начали было обсуждать сводку, но учительница остановила их:

— Потом поговорите, а сейчас вот вам ручки, бумага — переписывайте.

Кроме двух мальчиков, к этому делу она привлекла только Инну. Даже Илью с Верой Надежда Яковлевна на время услала куда-то из дому. Сережу несколько обидело недоверие учительницы к его друзьям.

— Втроем мы долго провозимся, — сказал он. — Посадить бы за стол сразу человек двадцать, в один бы вечер сотню листовок изготовили.

— А через неделю немцы всех нас по столбам развесили бы.

— Ну да? Как будто у нас в колхозе предатели есть! — удивился Тимофей.

— Предателей нет, но болтуны, к несчастью, имеются, — холодно произнесла Надежда Яковлевна. — Из-за чего, например, погибли дядя Андрей и дед Леон? Из-за того, что кто-то из наших колхозников похвастался в соседней деревне: у нас, мол, Андрей Кривой со старостой все колхозное добро в бору спрятали.

— А кто проболтался? — сузив глаза, спросил Тимофей. — Вот бы узнать! Мы б его…

— Так что, хотя у нас все ребята хорошие, — продолжала учительница, — но такое ответственное дело, как переписывание и распространение листовок среди населения, могу я доверить только вам троим. Больше об этом не должен знать ни один человек… по крайней мере пока что, — подумав, добавила она.