Посох и шляпа - Terry Pratchett

Ринсвинд все еще ощущал в себе гнев, обиду и так далее, но к нему вернулась какая-то часть его прежнего «я». И это «я» было не очень-то довольно тем, что обнаружило себя летящим на нескольких ниточках голубовато-золотистой шерсти высоко над фосфоресцирующими волнами.

Ринсвинд направлялся в Анк-Морпорк. И сейчас он пытался припомнить, с чего это его туда понесло.

Да, именно там все начиналось. А может, причина тому – Университет, который был настолько перегружен магией, что подобно пушечному ядру возлежал на вселенском одеяле невоздержанности и растягивал реальность до предела. Анк был тем местом, где все начиналось и заканчивалось.

А еще это был его дом. Каким бы этот дом ни был, он звал Ринсвинда к себе.

Выше уже указывалось, что среди предков Ринсвинда, похоже, были грызуны, поскольку в минуты потрясений волшебник испытывал непреодолимое желание убежать и забиться поглубже в норку.

Ковер несся на крыльях воздушных потоков, а тем временем заря, которую Креозот, скорее всего, назвал бы розовоперстой, огненным кольцом очертила Край Диска. Ее ленивый свет разлился по миру, но свет тот отличался от обычного.

Ринсвинд моргнул. Это был причудливый свет. Нет, если как следует подумать, не причудливый, а причудесный, что гораздо причудливее. Создавалось такое впечатление, словно смотришь на мир сквозь дымное марево и это марево обладает какой-то своей жизнью. Оно колыхалось, растягивалось и намекало, что оно – не просто оптическая иллюзия, но сама реальность, которая сжимается и разжимается, как резиновый шар, пытающийся удержать внутри себя слишком большое количество газа.

Дрожание воздуха усиливалось, чем ближе ковер подлетал к Анк-Морпорку, где, как свидетельствовали вспышки и фонтаны искореженного воздуха, не утихала битва. Подобная колонна висела над Аль Хали – и тут Ринсвинд осознал, что она не единственная.

Уж не башня ли возвышается там, над Щеботаном, у впадения Круглого моря в великий Краевой океан? Башня. И не одна.

Все дошло до критической точки. Институт волшебства распадался на части. Прощайте, Университет, уровни, ордена; в глубине души каждый волшебник уверен, что нормальной единицей измерения волшебства является один волшебник. Башни будут множиться и сражаться друг с другом до тех пор, пока не останется одна-единственная, а потом передерутся волшебники и будут драться, пока не останется один-единственный волшебник.

Затем он, наверное, сойдется в смертельной битве с самим собой.

Вся конструкция, которая служила балансом в часах магии, разваливалась на куски. Ринсвинд был глубоко возмущен этим. Магия ему никогда не давалась, но не в этом дело. Он знал, где его место – на самом дне, но, по крайней мере, это место у него было. Он мог поднять глаза и увидеть, как хрупкий механизм, мягко тикая, отсчитывает магию, создаваемую вращением Диска.

У него никогда ничего не было, но ничего – это уже что-то, а теперь у него отняли абсолютно все.

Ринсвинд развернул ковер в сторону далекого сияния, разлившегося над Анк-Морпорком. Город казался сверкающей точкой в свете раннего утра, и часть сознания Ринсвинда, не занятая ничем другим, задумалась над тем, почему эта точка такая яркая. Над головой висела полная луна, что также приводило в смущение – Ринсвинд, плохо знакомый с естественным порядком вещей, был, тем не менее, уверен, что прошлое полнолунье было слишком недавно.

Впрочем, это уже не имело значения. Все, довольно. Нет нужды что-то понимать. Он возвращается домой.

Вот только волшебники не могут вернуться домой.

Это одна из древних и наиболее глубоких поговорок о волшебниках. Даже сами волшебники так и не смогли в ней разобраться, и это кое-что означает. Волшебникам не позволяется иметь жен, но позволяется иметь родителей, и большинство волшебников ездят в свои родные места на День Всех Пустых или Свячельник – попеть песни и полюбоваться, как враги детства при виде старого «приятеля» торопливо перебегают на другую сторону улицы.

Эта поговорка здорово похожа на другую, которую волшебники также не могли понять и которая гласит, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Эксперименты с длинноногим волшебником и небольшой речушкой показали, что одну и ту же реку можно перейти вброд тридцать – тридцать пять раз в минуту.

Волшебники не очень-то любят философию. Их ответ на известную философскую дилемму «Все знают, что такое хлопок двумя руками. Но что такое хлопок одной рукой?» довольно прост. С их точки зрения, хлопок одной рукой выражается в звуке «хл». Однако в данном случае Ринсвинд действительно не мог вернуться домой, потому что его дома больше не существовало. По обоим берегам реки Анк раскинулся город, но этого города он никогда раньше не видел. Город был белым, чистым и ничем не напоминал сортир, наполненный тухлой селедкой.

Изрядно потрясенный, Ринсвинд решил приземлиться в месте, которое некогда звалось Площадью Разбитых Лун. Он с изумлением уставился на фонтаны. На площади и раньше были фонтаны, но они скорее сочились, чем били, а вода в них изрядно смахивала на жидкий суп. Под ногами у Ринсвинда лежали молочно-белые плитки с небольшими сверкающими крапинками. И хотя солнце еще покоилось на горизонте, словно половинка оставшегося от завтрака грейпфрута, на улицах почти никого не было. Обычный Анк был постоянно наполнен народом, и цвет неба исполнял лишь роль фона.

На городом плыли длинные, маслянистые струи дыма, источником которого была корона клокочущего воздуха, венчающая Университет. Если не считать фонтанов, эти струи были единственным, что здесь двигалось.

Ринсвинд всегда очень гордился тем, что умел чувствовать себя в одиночестве даже в кишащем людьми городе. Но теперь, когда волшебник действительно оказался брошенным всеми, ощущать свое одиночество стало гораздо неприятнее.

Он скатал ковер, перебросил его через плечо и зашагал по заполненным призраками улицам к Университету.

Ворота были распахнуты, и в них гулял ветер. Большинство зданий были наполовину разрушены не попавшими в цель и срикошетировавшими магическими снарядами. Чудовская башня казалась нетронутой. Совсем другое дело – старая Башня Искусства. Похоже, половина магии, нацеленной на другую башню, отлетела и попала в эту. Местами Башня Искусства оплавилась и потекла, местами засверкала, кое-где превратилась в кристаллы, а некоторые ее части так перекосило, что они вышли за пределы обычных трех измерений. При виде невинного камня, с которым так жестоко обошлись, хотелось плакать. Кроме непосредственного разрушения, с этой башней произошло все, что только могло произойти. Она выглядела настолько истерзанной, что, видимо, даже сила тяжести махнула на нее рукой.

Ринсвинд вздохнул и, обогнув основание башни, направился в сторону библиотеки.

Вернее, туда, где библиотека располагалась раньше.

Сводчатый дверной проем по-прежнему был на месте, и большая часть стен еще стояла, но крыша провалилась, и все было черным-черно от сажи.

Ринсвинд долго стоял и смотрел на руины.

Потом он бросил ковер и, спотыкаясь, ринулся вверх по куче камней, которые наполовину завалили проход. Камни до сих пор были теплыми. То тут, то там дымились остатки книжных шкафов.

Волшебник отчаянно метался по грудам тлеющего мусора, отчаянно рылся в них, отбрасывая в сторону обуглившуюся мебель и с непонятно откуда взявшейся силой оттаскивая огромные куски рухнувшей кровли.

Пару раз волшебник останавливался, чтобы перевести дыхание, после чего снова бросался перебирать мусор. Осколки оплавившегося стекла с купола на потолке резали руки, но Ринсвинд ничего не замечал. Время от времени Ринсвинд вроде как всхлипывал.

В конце концов шарящие среди обломков пальцы наткнулись на что-то теплое и мягкое.

Волшебник лихорадочно оттащил обгоревшую балку, разгреб кучу черепицы и присмотрелся к находке.

Там, наполовину раздавленная, запеченная в огне до коричневого цвета, лежала большая гроздь бананов.

Очень осторожно Ринсвинд оторвал один из них и какое-то время сидел, разглядывая банан, пока у того не отвалилась верхушка.

А потом Ринсвинд его съел.

– Не нужно было отпускать Ринсвинда, – заявила Канина.

– Но разве мы могли остановить его, о очаровательный волоокий орленок?

– Но он может натворить каких-нибудь глупостей!

– Я бы сказал, что это весьма вероятно, – чопорно согласился Креозот.

– В то время как мы поступим очень умно и будем продолжать сидеть на раскаленном пляже без еды и воды, да?

– Ты могла бы рассказать мне какую-нибудь сказку, – с легкой дрожью предложил Креозот.

– Отстань.

Сериф провел языком по губам и прохрипел:

– То есть о том, чтобы по-быстрому рассказать какую-нибудь сказочку, не может быть и речи?