Сожженные Леса - Густав Эмар

Несколько недель спустя, гуляя с братом в саду нашей шакры и проходя мимо павильона, поросшего кругом деревьями, внимание мое было привлечено говором, который, казалось, выходил из павильона. Не знаю почему, но мною овладело непреодолимое любопытство; под первым предлогом я отстала от брата и поспешила спрятаться за жалюзи одного из окон павильона, откуда могла не только хорошо слышать, но видеть. В то время я была уже не ребенком, мне было двенадцать лет, следовательно, могла вполне понять слышанное.

— Я не пропускаю ни слова, сеньорита, — сказал Блю-Девиль, — будьте так добры продолжать дальше.

— Три лица находились в павильоне, — продолжала молодая девушка, — отец мой, дон Грегорио Перальта и Корнелио Бустаментэ; это он говорил в ту минуту, когда я спряталась за жалюзи. Сеньор, говорил он шипящим голосом, в котором проглядывала с трудом сдерживаемая злоба, не потому ли только, что я беден, вы навязываете мне ваше сострадание? Отец мой был вашим врагом; кто говорит вам, что я не унаследовал его ненависть? Разве только чтобы насмехаться надо мной, вы меня сюда позвали. Просил ли я когда-нибудь чего у вас? Знайте же, сеньор, что как ни бедственно мое положение, я его переношу с твердостью и безропотно; быть может, настанет день… но не докончил и тотчас спохватился: нет, сказал он задыхающимся голосом, гордо проводя рукой по лбу, я ничего не приму от вас, не хочу даже одолжаться вам стаканом воды: между нами лежит непроходимая пропасть — кровь! оставьте же меня в покое; я вас не знаю и не хочу знать. Тщетно отец старался уговорить дона Корнелио: он оставался непоколебим в своем решении. Почему же, вмешался тогда дон Грегорио Перальта, вы отказываетесь с таким упорством от нашей помощи, а принимаете ее от дона Мугуэля де Кастель-Леон, родственника дона Тадео? При этом неожиданном вопросе дон Корнелио побледнел, но почти тотчас же, подняв голову, опустившуюся против воли, отвечал с горечью: я не дон Мугуэль де Кастель-Леон. Да и знаком ли я с ним или нет, это не ваше дело. Затем повернулся, вышел из павильона и почти бегом удалился. С тех пор я его уж более не видела.

— И более не слышали о нем?

— Нет, сеньор, через два месяца после этого происшествия однажды за обедом дон Грегорио Перальта вдруг сказал: я имею сведения про дона Корнелио. Какие же, спросил отец? Не знаю, какими путями, продолжал дон Грегорио, но слышал — он получил место приказчика в одном из самых главных торговых домов в Нью-Йорке и потому, вероятно, не возвратится более в Чили, где преследовала его постоянно неудача. Но уверены ли вы, дон Грегорио, в том, что говорите, полюбопытствовал отец. Черт возьми, вполне! — воскликнул дон Грегорио: я был в Талькахуено в то время, когда он отъезжал на американском корабле. Признаюсь вам, прибавил дон Перальта, не без удовольствия я смотрел на его отъезд; этот молодец, могу сказать теперь, не знаю почему, внушал мне тайное опасение. Заметив меня в толпе, он так посмотрел на меня, что у меня по телу пробежали мурашки; но теперь все кончено — мы избавились от него навсегда.

— Дай Бог! — пробормотал задумчиво отец, а дон Грегорио поспешил переменить разговор. Вот и все.

— Итак, вы предполагаете, сеньорита?..

— Я ничего не предполагаю, — ответила она грустно, — вы меня спрашиваете, я вам отвечаю.

— Извините, сеньорита, я плохо выразился: я хотел спросить, не думаете ли вы, что под именем капитана Кильда скрывается дон Корнелио Бустаментэ?

— Голос этого человека так врезался в памяти у меня, что как будто слышу его и теперь; вот почему мне кажется что-то уже знакомое в голосе капитана Кильда, когда он со мною говорит или когда сильно чем-нибудь рассержен.

— Премного благодарен вам, сеньорита, и то сообщение и данные вами мне сведения драгоценны; будьте уверены, что, как ни искусно маскируется капитан Кильд, я все-таки сумею его заставить обнаружить себя.

— Теперь, в свою очередь, мне хотелось бы, сеньор Блю-Девиль, предложить вам вопрос.

— Какой вам угодно, сеньорита; я к вашим услугам.

— Вы, вероятно, знаете, что у меня есть брат.

— Да, я это знаю, сеньорита.

— О! — вскричала она, протягивая с мольбой руки, — скажите мне, где он, страдает ли, счастлив ли.

— Увы, сеньорита, при всем желании я не могу ничего сказать: я не знаю, где брат ваш.

— Боже! Боже! — простонала она, — бедный брат! Бедный Луис!

— Не предавайтесь, сеньорита, так сильно вашему горю; мужайтесь: ваш брат, может быть, в эту минуту уже свободен.

— Вы это думаете? — подхватила она с радостью.

— Сеньорита, я должен признаться, что положительно ничего не знаю.

Наступила короткая пауза: молодая девушка плакала, Блю-Девиль размышлял.

— Слушайте меня, донна Розарио де Пребуа-Крансе, — прервал он молчание.

Молодая девушка, услышав внезапно свое имя, вздрогнула и боязливо приподняла голову. Блю-Девиль печально улыбнулся.

— Сеньорита, — продолжал он, — я вам должен объяснить, больше того, доказать, что не лгу, уверяя вас в моей безграничной преданности к вам и в том также, что имею поручение от близких сердцу вашему. Вы в этом сейчас убедитесь.

— Говорите, сеньор, я вас слушаю, — отвечала она почти рассеянно.

Блю-Девиль заметил этот оттенок; он угадал, что происходило в уме молодой девушки: подозрение начало ею овладевать, и потому спешил продолжать.

— С того времени, когда дон Мигуэль де Кастель-Леон вас и вашего брата отбил у слуги, который жертвовал своей жизнью, чтобы спасти вас из пламени во время пожара шакры дела-Палома, и до настоящей минуты преданные друзья, одушевленные примером самого старого и верного друга вашего отца, не переставали тайно за вами следить.

— А имя этого друга вы можете назвать, сеньор? — спросила она с оживлением.

— Конечно, сеньорита; этот друг совершил чудеса преданности в вашу пользу: это дон Грегорио Перальта.

— Сердце мое угадало его! — воскликнула она вне себя от радости и счастья. — Бога ради, где же он?

— Он живет в Новом Орлеане вследствие раны, полученной в схватке с сообщниками дона Мигуэля; успокойтесь, сеньорита, эта рана хотя и значительна, но не опасна, и теперь он, вероятно, уж несколько дней на пути к нам.

— Вы мне говорите правду, сеньор? Я могу вам верить? Если вы меня обманываете, то это было бы ужасно.

— Сеньорита, вы можете вполне положиться на мои слова, в том порука моя честь; нужно быть чудовищем, чтобы позволить себе шутить вашими страданиями.

— Продолжайте, сеньор, продолжайте, прошу вас.

— Дон Грегорио Перальта, несмотря на свои преклонные лета, не упал духом ни перед какими препятствиями; всюду, куда вас ни вели, он следовал за вами; но это еще не все: ваш отец имел двух друзей, двух братьев, которые, покинув его двадцать лет тому назад, углубились охотниками в большую американскую пустыню; тщетно отец ваш старался их отыскать, этих двух друзей, которых, повторяю, он любил как братьев; все усилия его ни к чему не привели: о них не было ни слуху ни духу, и он считал их уже умершими.