Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 1 - Борис Носик

Думаю, что позднее, после войны, к прочим трудностям и унижениям, которые претерпела светлейшая княгиня, прибавилось еще одно. Дочь ее Софья Долгорукая (Софка) приехала к матери в Париж из Лондона погостить и после триумфального вступления нацистов в Париж была арестована как британская подданная. С большим трудом удалось ее вызволить из лагеря, и она вернулась в Англию. Этот эпизод (вписавшись в атмосферу послевоенного патриотического полевения русской эмиграции), возможно, завершил политическое воспитание молоденькой княжны Долгорукой: она стала боевитой коммунисткой и вышла замуж за английского работягу, взяв его незамысловатое имя Скипуид. Позднее княжна-коммунистка поведала о своих приключениях в книге «Софка» (написанной, понятное дело, по-английски), но на ее счастье, светлейшая княгиня уже не дожила до этого скромного дочернего литературно-издательского подвига: Софья Алексеевна умерла в 1951 году, и на смерть ее откликнулись в скромной послевоенной «тетради» журнала «Возрождение» поэт Георгий Иванов и генерал Лампе. «Из нашей жизни ушла замечательнейшая русская женщина, – писал Георгий Иванов, – необыкновенно одаренная и своеобразная. В любой стране ум, литературный талант, душевная исключительность и энергия покойной С.А. Волконской обратили бы на нее всеобщее внимание, поставили бы ее на заслуженную высоту. В любой «своей» стране. Но ведь она долго жила и умерла не в своей стране. И вот, вместо любви и признания, могила в чужой земле, тетрадь своеобразных, острых, блестящих стихотворений, из которых всего одно или два были где-то случайно напечатаны, изданная по-русски и по-английски интереснейшая и все-таки не пробившая стены читательского равнодушия и духовной глухоты книга, да еще ряд статей и литературных обозрений… тоже блестящих, умных и острых, как все, что выходило из-под пера Софьи Алексеевны.

…Грустная, типично эмигрантская судьба.

…Образ С.А. Волконской когда-нибудь послужит будущему, более счастливому, чем она, русскому писателю волнующей темой», – завершал некролог Георгий Иванов.

Нантер

Девочка из Нантера Нантерские слависты • Библиотека всемирной документации • Кладбище в Нантере

Кто б мог подумать в эпоху неолита, когда здесь уже существовало человеческое поселение, или хотя бы в галльскую эпоху, когда городок этот носил простенькое название Намнетодурум, что невидный этот город разрастется так бурно (и безобразно), став центром департамента Верхней Сены и вместив великое множество казенных учреждений. Судя по названиям нынешних улиц Нантера (Nanterre) – Пикассо, Жолио-Кюри, Альенде, – местная власть находится здесь в руках левых, а ведь все начиналось когда-то так славно. В 419-м, то ли в 422 году нашей эры в селении этом родилась девочка, которую нарекли Женевьевой, а по смерти стала она высокопочитаемой покровительницей Парижа и называлась Святой Женевьевой (почитание это, впрочем, не помешало беспардонным парижанам в пору их безбожной Революции раскурочить гробницу своей святой покровительницы).

Когда Женевьева (ее называют иногда Геновефой) была еще совсем маленькой девочкой и пасла овец, ее заметил приходивший в Нантер проповедовать святой Жермен, который и предсказал ей великое будущее. И действительно, еще в молодые годы Женевьеве выпало совершить немало чудес. Например, она исцелила от слепоты собственную матушку, омыв ей глаза простою водой из колодца – колодец этот, кстати, до сих пор стоит на Церковной улице (rue de l’Eglise) близ кафедрального собора Святой Женевьевы в Нантере. В 451 году во время нашествия гуннов Женевьева уговорила жителей левобережного холма (ныне гора Святой Женевьевы в Париже) не покидать свои дома и ничего не бояться. И случилось чудо: гунны не напали на Париж, город был спасен. После прихода франков в Париж Женевьева сумела подружиться с королевой франков Клотильдой и немало способствовала обращению короля Хлодвига в христианскую веру. Можно заметить, что даже многие из православных почитают святую Женевьеву, покинувшую сей мир в 512 году. Мне лично доводилось читать в статье руководителя православного издательства «Имка-Пресс» Никиты Алексеевича Струве, что, по его наблюдениям, его издательство и русский книжный магазин на улице Горы Святой Женевьевы находятся под покровительством святой Женевьевы. Кстати, в родном городе святой Женевьевы Н.А. Струве доводилось профессорствовать до самой пенсии. Дело в том, что в Нан-тере размещается один из тринадцати университетов, на которые распалась былая Сорбонна, – университет Париж-Х-Нантер. В 70-е годы минувшего столетия в университете этом преподавал русский язык и литературу ленинградский профессор Ефим Эткинд, по инициативе которого были изданы на французском языке поэтические переводы из Пушкина и «Антология русской поэзии». Университет устраивал международные коллоквиумы, посвященные тысячелетию крещения Руси, столетию со дня рождения Анны Ахматовой и другим событиям, здесь преподавало и преподает много знатоков русского языка и литературы (в том числе внучка Н.О. Лосского М.В. Семон). А лет десять тому назад мне довелось познакомиться с одной из преподавательниц русского языка в Нантере, которую зовут Анна Кишилова. Она француженка, преподавала в Москве, где вышла замуж за русского художника Николая Кишилова, которому родила дочь и сына. Вскоре по приезде семьи в Париж совсем еще молодой художник умер от сердечного приступа, и Анна одна растила детей. И вот недавно, когда я почувствовал боль в сердце, друзья сказали мне, что в Париже есть «русский доктор» и зовут ее Лиза Кишилова. Я добрался до XI округа Парижа и впервые в Париже попал на прием к «русскому доктору». То есть к врачу, который (вопреки пессимистическим прогнозам Стефана Цвейга) еще «глядит в лицо больному», подолгу расспрашивает его, пытается понять, что к чему, и только потом берется за перо, за телефонную трубку, за толстый справочник рецептов или за мышку компьютера… Я не знаю, в чем здесь было дело – в ранней ли трагической гибели отца-художника, в русской литературе или в уроках покойной русской бабушки, но что-то там происходило нездешнее, непарижское в неказистом врачебном кабинете в XI округе Парижа. Вот там я и услышал впервые о Лизиной матери, преподавательнице Анне Кишиловой из города святой Женевьевы – Нантера…

В кампусе Нантерского университета находится и одна из интереснейших библиотек Франции: Бе-Де-И-Се, Библиотека всемирной современной документации (Bibliothèque de Documentation Internationale Contemporaine). Когда разразилась Первая мировая война, возвестившая истинное начало нового страшного века, века войн, концлагерей, тоталитарных режимов, репрессий и геноцида (того, что мы гордо называем нашей современностью), не французские профессора истории, а скромные (но тонкие, чувствительные) супруги-парижане, фабрикант месье Леблан и мадам Леблан, решили собирать все, связанное с войной и эпохой: как-то так получилось, что именно чета Лебланов осознала переломный характер всего происходившего тогда в мире. Собирали печатные издания, афиши, фотографии, картины, рукописи, письма, открытки… Коллекция вскоре заполнила квартиру Лебланов близ Елисейских Полей, а потом и купленный супругами дом в предместье Малаков. В 1917 году супруги передали свою уникальную коллекцию государству, и на ее базе в Венсенском замке открылась «Библиотека-музей войны», приписанная к Париж-скому университету. Библиотека пережила оккупацию, пожар, все угрозы века, и вот в 1970 году библиотека-музей переехала в кампус Нантерского университета. Там много чего найдешь, в этой библиотеке, – и то, что связано с войнами, и то, что связано с заблуждениями века, а еще больше – с его преступлениями. В библиотеку поступили многие важные «приблудные» архивы – от архивов лагерей депортации или архива зарубежного украинского союза до архива движения феминисток. Библиотека дала приют и беглым документам, и живым беженцам (двое моих московских друзей нашли здесь самое дефицитное, что есть во Франции, – работу). А тем, кто захочет узнать что-нибудь новое о «современности», тем остается только доехать в поезде пригородного метро до Нантера…

Кстати, в Нантере, на улице Вальми (№ 40), есть заслуживающее внимания так называемое «Новое кладбище Нёйи». В 1936 году здесь был похоронен русский композитор Александр Глазунов. Он десять лет прожил в Париже эмигрантом. В 1972 году останки его были перевезены в Ленинград.

На том же кладбище покоится и один из основоположников абстрактной живописи, всемирно известный художник Василий Кандинский. Он родился в Москве, учился в Московском университете, потом четыре года жил в Германии, куда снова уехал после революции. До прихода фашистов к власти он преподавал в веймарском «Баухаусе», а потом перебрался под Париж, в Нёйи-сюр-Сен, где и умер в 1944 году.

Уроженец Киева Борис Суварин (Лившиц), довольно известный левый политик, похоронен на том же кладбище. Он был членом президиума и членом секретариата 3-го Интернационала, активно участвовал (даже находясь в парижской тюрьме Санте) в создании французской секции этой всемирной саботажно-разведывательной организации (позднее секция эта была названа компартией Франции), однако был из организованной им подрывной партии исключен за симпатии к Троцкому. Оставшись без дела, он написал много трудов, среди которых была и нелицеприятная биография Сталина. Суварин дожил на покое до 89 лет, однако я не уверен, что он позволил себе до конца осознать преступно-уголовный характер большевизма. В одной из книг о Суварине есть любопытный эпизод. Ему, уже исключенному из партии, коминтерновцы вдруг поручают собрать материалы о еврейских погромах для оправдания убийцы Петлюры перед судом в Париже. И Суварин, по его сообщению, недоумевает, почему оправданием убийцы занимается компартия. Как поверить, что Суварин и в зрелом возрасте не знал о единстве ГПУ и Коминтерна, что он не догадывался, чьим агентом был убийца Петлюры? Впрочем, и нынешние французские леваки позволяют себе подобное кокетство…