Блеск и нищета российского ТВ - Федор Раззаков

Между тем Ростов-на-Дону в советские годы считался городом со стойкими криминальными традициями (помните поговорку «Одесса – мама, Ростов – папа»?), где зачатки капиталистических отношений существовали задолго до реформ Горбачева. К примеру, там всегда весьма вольготно чувствовали себя цеховики, которые выпускали такой качественный ширпотреб, который имел спрос даже в столице. Диброву в этом отношении повезло больше всех – у него двое дядей были цеховиками (за одним под конец жизни стал охотиться ростовский КГБ, а второй – армянский цеховик – был приговорен к расстрелу, но затем этот приговор был заменен на более мягкий: 12 лет «за хищения в особо крупных размерах»). Так вот, оба дяди баловали своего племянника, и благодаря этой заботе тот мало в чем нуждался. Например, именно они приобщили его к рок-музыке, подарив несколько импортных дисков с записью лучших зарубежных исполнителей, в том числе и «Битлз». Наслушавшись битлов, Дибров настолько в них влюбился, что отрастил длинные волосы, и никакие ухищрения родителей и учителей не могли его заставить с ними расстаться. Однажды в школе учительница демонстративно вывела его к доске и сообщила: «Дибров у нас хочет быть длинноволосым! Мы повяжем ему ленточку, и он будет ходить, как девочка». Класс, естественно, встретил эти слова дружным гоготом, но Дибров все равно остался при своих длинных волосах.

Между тем дядья не только снабжали племянника «пластами», но и одевали в качественный прикид, который заметно выделял его из общей толпы сверстников. Правда, иногда это выходило Диброву боком.

Вспоминает Д. Дибров: «Однажды два грузина с меня пиджак кожаный сняли. Вот я испугался! Мне тогда лет пятнадцать было, я шел по улице весьма поздно ночью, потому что мы заслушались последним альбомом Сантаны, и у меня в башке звучала его мелодия. И вдруг от стены отделяются два грузина, а может, это были армяне, а может – чеченцы. Они сказали: «Снимай пиджак, гадина!» Я и снял. Вот тогда мне действительно было страшно, потому что один нож приставил. Либо длинный предмет, замаскированный под нож…»

Окончив школу в 1977 году, Дибров поступил на филологический факультет Ростовского университета, где деканом был его отец. Учился с интересом. С третьего курса стал ездить в стройотряд, где с таким же интересом зашибал деньги, на которые в порядке последовательности купил себе джинсы, магнитофон и часы. Тогда же в течение двух месяцев работал на табачной фабрике, где делал сигареты «Наша марка». Кстати, на время работы проблема покупки сигарет для него не существовала – курил исключительно то, что выпускал.

В 1982 году Дибров окончил РГУ и в парусиновых штанах, пошитых из желтого техкоттона, каким на вертолетном заводе в Ростове покрывают вертолеты, приехал покорять Москву. Прописки долгое время получить не удавалось, поэтому он вынужден был жить на «птичьих» правах: ночевал на вокзалах, затем получил место в одном из рабочих общежитий в Домодедове.

Вспоминает Д. Дибров: «Помню, зек один с нами на этаже жил – весь искореженный мордовскими морозами, большую часть жизни он просидел в тюрьме; вахтером, кстати, в этом домодедовском общежитии был отставной офицер милиции, который всю жизнь ловил и сажал этого зека. И была у зека самая аккуратная комната, самые чистые кастрюли; и он не пил – только чифирил. И любил он почему-то лишь меня – только мне давал сковородки. Единственное, чем он был плох, – каждый раз по пути с завода после получки он скупал в универмаге все пластинки отечественной эстрады. После чего ставил радиолу на полную мощность, выходил на лестничную клетку и танцевал. «Держи меня!» – вопила Пугачева, и он дотанцовывал все те годы, которые ему не удались, а я пытался сосредоточиться, чтобы дописать заметки в номер…»

Речь идет о заметках, которые Дибров публиковал сначала в одной из подмосковных газет, а затем – в газете «Московский комсомолец», куда ему удалось на короткое время устроиться корреспондентом благодаря помощи Льва Новоженова. Кроме этого, он выступал в качестве банджиста в популярной тогда фолк-группе «Кукуруза». Попал он туда случайно, после того как в 82-м забрали в армию известного кантри-музыканта Андрея Шепелева (он, кстати, учил играть на банджо и Диброва, который до этого несколько лет учился в музыкальной школе по классу фортепиано, на остальных музыкальных инструментах – от аккордеона до пианино – Дмитрия научил играть его отец). В составе «Кукурузы» Дибров выступал в концертах с участием Майи Кристалинской в концертном зале «София», а также в передаче «Говорим по-английски», которая шла по четвертой (учебной) программе ЦТ. Кстати, это было не первое появление Диброва на голубом экране. Впервые он оказался в «ящике» в начале 82-го, когда, будучи студентом РГУ, участвовал в съемках передачи «Веселые ребята». В выпуске, посвященном проблемам семьи, он мелькал несколько раз в кадре и даже сказал пару фраз.

Примерно в это же время Дибров первый раз женился. В те годы ходили слухи, что его женой стала дочь Юрия Визбора, что для Диброва это был брак по расчету (прописка-то столичная нужна). Однако ничего общего с действительностью эти слухи не имели. Дибров хотя и знал дочь Визбора, однако это знакомство иначе чем шапочным не назовешь (он видел ее раза два в общих компаниях). На самом деле его первой женой была вполне обыкновенная девушка – дочь инженера и почтальона. Однако по словам самого Диброва: «Если бы не первая женитьба, возможно, вся моя жизнь сложилась бы по-другому; но мне нужно было содержать семью, и я не смог реализовать свою давнишнюю, жившую с детства мечту – работать в «Комсомольской правде». А ведь я сотрудничал с «Комсомолкой», публиковал в ней подвалы, но этим было не прожить…»

В 1984 году Дибров устроился работать в ТАСС, что для любого человека, тем более провинциала, было верхом счастья. Там он вскоре вступил в ряды КПСС, а чуть позже был удостоен медали «За трудовое отличие». Однако мечтой любого тассовца было попасть за границу, но Диброва туда почему-то не пускали. По его словам: «Предложение ехать собкором за границу выгрызалось зубами из вымени ЦК КПСС. За границу ехали люди, имеющие хотя бы отдаленную связь с членами Политбюро. Там была своя система, по которой отбирались лучшие и не лучшие, но потихонечку сотрудничавшие с органами госбезопасности. Нужно было пройти все круги подготовки союзного корреспондента: определенную языковую, творческую, политическую, черт еще знает какую подготовку, и только через несколько лет можно было рассчитывать, что ты вдруг попадешь в круг избранных. Некоторые из моих коллег – тассовцы – сейчас собкоры. Один в Мексике, второй в Корее. Но меня бес попутал…

Я ходил на работу в ТАСС к 9 утра, а возвращался домой в 6. Я жил в пятиэтажке. Я жил нормальной семейной жизнью. Если не считать каких-нибудь загулов с дружками – но только с дружками. Меня приняли в партию, потому что коммунистам нужны были молодые журналисты. Меня готовили к зарубежным поездкам. Все хорошо. И можно было жить так всю-у-у жизнь. И я иногда шел и думал: «А зачем я учился играть на банджо, зачем нужны были «Битлз», зачем я рисовал? Кому это-то было нужно, если все, что нужно сейчас, – вовремя успеть к летучке и не напортачить в заметке «Громыко на аэродроме встречали…». И вот тут надо мной разразился роман. И эта женщина сказала: «Занимаясь кузнечеством, мало-помалу становишься кузнецом». Она считала, что из меня мог бы выйти отличный фельетонист, но кому это в ТАСС было нужно? Какое там легкое дыхание при письме! Только «Громыко на аэродроме встречали…».

И вот, когда я встретил эту женщину, она научила меня абсолютно всему. Как я теперь понимаю, в юности с ней то же самое произвели достойные мужчины, с кем она была: с известным писателем она приобрела стройность мысли, с высокопоставленным шпионом – неповторимый вкус к качеству. Женщина сказала мне: «Что ты делаешь? Уходи из такой жизни! Закрой глаза и скажи: ЧЕГО ты хочешь? И я понял – что же я делаю? Я же проституирую: я же не хочу ходить к 9 утра на летучки и писать про Громыко! Я же на большее способен. Как Вероника Долина пишет: «Уйди из-под крыши, ты вырос выше. Ты вырос слишком, уйди же, слышишь!» И я пошел на телевидение. Надо мной смеялись: с твоим акцентом, ты что, телезвездой намереваешься стать?! Но я все равно ушел…

Наше расставание с женой было долгим и мучительным процессом, это было «танго втроем». Со мной что только не делали – чуть ли не в горком по этому поводу вызывали. Все страдания, развод и все более редкие встречи с сыном – все так же отвратительно, как и у всех…»

Уйдя из ТАСС, он пришел на работу в Молодежную редакцию ЦТ. Первое время работал «на подхвате»: дописывал за других сценарии к передачам, выступал в качестве помощника режиссера. И только в 1988 году вместе с режиссером Андреем Столяровым стал снимать авторскую программу «Монтаж». Она быстро стала популярной, о чем сам Дибров однажды высказался так: «Я писал рассказы, делал какие-то передачи – не нравились они людям! И я теперь знаю почему: в них не было любви к этим людям. Все религии учат одному – любить простых людей, которые ездят в метро. Когда мы с Андреем Столяровым стали делать программу «Монтаж», нам вдруг открылся тот промысел божий, который заложен в неправильных чертах, в серых синюшных лицах. И сразу же для меня программа стала гораздо более важной, чем я сам, чем слава…»