Благодарю за этот миг - Валери Триервейлер

Странно, что все, кто осуждал меня за ревность, ни словом не обмолвились о ревности Франсуа, а она не знала границ. Самообладание позволяло ему не показывать ее на публике. Но дома он припоминал мне все. Даже сегодня, выбросив меня из своей жизни, он не может смириться с мыслью, что у меня могут быть отношения с другим мужчиной.

Хроникеры пишут, что, обретя свободу, он повеселел. А между тем, едва только пресса придумывает для меня очередного любовника, его послания становятся очень резкими… Стоит ему увидеть меня на фото рядом с каким-нибудь мужчиной, как я читаю:

Между нами все кончено.

И тут же отвечаю ему:

Спасибо, но и я, и весь мир узнали об этом еще 25 января.

У каждого своя мерка — как всегда… Я ведь его вещь. Сколько женщин он хотел бы собрать у себя в гареме?

Во время официальных мероприятий Франсуа мог расслабиться и спрятать свою ревность подальше. Никто не позволил бы себе со мной никаких вольностей. Меня даже упрекали за то, что я всегда держу дистанцию. Я предпочла бы, чтобы так же поступал и он. «Быть симпатичным» — не главное для президента. Я неустанно ему это повторяла. Как и все его советники. Но он не мог совладать с собой, таким был с детства — лидером, заводилой, веселым вожаком стаи.

Франсуа упорно налаживает отношения с прессой: он забрасывает журналистов посланиями. Политические обозреватели подсчитали, скольким из них пишет президент. Результат невероятный: их оказалось больше семидесяти… Любой рядовой собрат-журналист, собирающий материал о министре или ведущий какое-нибудь мелкое расследование, может претендовать на встречу с президентом. С самых первых шагов в политике он их всячески обхаживал, даже тех, кто старался вывалять его в грязи. И в этом никогда себе не изменял. Это политик, который любит превращаться в журналиста. За время работы в политической журналистике не припомню другого такого слияния с прессой. Даже Николя Саркози держал ее на более безопасном расстоянии. А это кое-что значит!

Эта страсть поглощает его и губит. Франсуа не может устоять перед протянутым к нему микрофоном, перед нацеленной на него камерой, перед теми, кто ожидает от него меткой формулировки или остроумной реплики. Сколько раз я видела, как он кромсает удачный «политический сюжет», потому что отвечал на вопросы не по теме, потому что его слова выпадали из контекста, кадры были плохо сняты, освещение подвело или вокруг торчало слишком много микрофонов. И хорошая речь пропадала даром, от нее оставалась лишь пара фраз, утонувших в потоке новостей.

Вспоминаю один досадный эпизод в Москве. Помощники объяснили Франсуа, что ему не следует делать никаких заявлений до встречи с Путиным. Он согласился: «Разумеется, нет», — и десять минут спустя, завидев камеры, поспешил к ним навстречу. Я только руками развела.

Однако именно за границей он показывал себя в самом выгодном свете. Ни разу его не поймали на незнании статистики или исторических фактов, и это приводило меня в восхищение. За все время он допустил всего один или два промаха из-за усталости или разницы во времени. Мне есть с чем сравнить: я сопровождала в официальных поездках Лионеля Жоспена и Жака Ширака.

У меня всякий раз сердце замирало от восторга, когда он под звуки национального гимна обходил войска на параде. У него мог даже съехать набок галстук, мне было все равно: я жадно следила за каждым его шагом, буквально пожирала его глазами. Словно смотрела фильм с его участием, как обыкновенный зритель.

В официальных поездках всегда есть доля романтики, частичка мечты в череде утомительных обязанностей. Самым чудесным стал для меня визит в Японию: у меня осталось дивное воспоминание о том, как нас принимали император и императрица. Разве девчонка с городской окраины могла вообразить, что однажды императрица спросит у нее, можно ли называть ее по имени, и предложит обращаться к ней тоже по имени? Я сказала, что вряд ли смогу обращаться к ней иначе, чем положено — «Ваше Величество». Оказалось, ей известен круг моих занятий, и на прощание она поцеловала меня прямо перед камерами. Я ждала, что на меня обрушатся потоки обвинений в нарушении протокола. Но на этот раз обошлось.

В тот момент, когда французские министры проходили перед нами, приветствуя императорскую чету, мы с Франсуа на несколько минут оказались тайными сообщниками. Протокольная служба объяснила, что министр должен сначала отвесить легкий поклон монаршей чете, а затем пятясь удалиться. Министры были так взволнованы и так неуклюжи, что на нас напал неудержимый смех.

В первые дни 2014 года, несмотря на столкновения и ссоры, нас все еще соединяла какая-то невидимая сила. В промежутках между стычками нас вновь неодолимо тянуло друг к другу, и мы предавались ласкам. Мы могли злобно рвать друг друга на куски и через минуту сливаться в страстном объятии. Потому-то я и думала, что мы непотопляемы.

Пока не увидела фотографии, где Франсуа направляется к любовнице, я готова была дать на отсечение голову и обе руки, что он не предаст меня и не отвергнет.

Но он это сделал, и я до сих пор не могу от этого опомниться. И наверное, не смогу никогда.

* * *

Сегодня 4 июля 2014 года. Двадцать девять. Вчера я насчитала двадцать девять эсэмэсок. Несмотря на то что день президента республики расписан по минутам, всю пятницу Франсуа Олланд отправлял мне послания — всего их было двадцать девять. Я сердилась на себя за то, что ответила ему и снова запустила эту адскую машину. Изо дня в день мы ходили по кругу. Он твердил одно и то же: что хочет меня вернуть, что нужно все начать сначала. Я отвечала одно и то же: что он унизил меня и ничего не сделал для того, чтобы я снова обрела уверенность в себе.

Франсуа упорно уверял меня в том, что с января не виделся с Жюли Гайе, что ни разу с ней не общался. А ей он что говорит? Что пишет? Что рассказывал обо мне во время их тайной связи? Что разлюбил меня? Что я невыносима? Что отношения у нас были чисто платонические? По части вранья неверные мужья все одинаковы, политики тоже схожи.

В последние годы у меня стало как никогда много работы. У меня были убеждения, а теперь я хочу действовать. Сегодня ко мне обращаются благотворительные ассоциации и масс-медиа, и я почти так же востребована, как в мою бытность в Елисейском дворце, хотя сейчас ничего особенного собой не представляю. Забавно, но отныне в прессе меня именуют экс-первой леди, а когда я работала в собственном кабинете в Елисейском дворце, то называлась всего лишь подругой Франсуа Олланда. Для СМИ я превратилась в первую леди в тот самый день, когда фактически перестала ею быть. Впрочем, дамы, побывавшие в этой роли, остаются в ней навсегда. И пусть даже Сесилия Аттиас развелась с Николя Саркози спустя полгода после выборов, она все равно осталась бывшей первой леди, как Анн-Эмон Жискар д’Эстен, Бернадетт Ширак или Карла Бруни-Саркози.

Совершала ли я ошибки? Будучи спутницей Франсуа, я не хотела по воле некоторых людей превращаться в послушную куклу, которая молча следует на шаг позади президента, покорная и почти невидимая, как переводная картинка. Напротив, я сумела хоть отчасти остаться собой и говорить что думаю, несмотря на то, что два года не могла избавиться от приклеившегося ко мне неприглядного образа и бесконечных недоразумений.

С тех пор как мы расстались, я стала замечать, что люди смотрят на меня по-другому. Женщины то и дело выражают мне поддержку, очевидно из женской солидарности. Надеюсь, со временем общественность перестанет сомневаться в искренности моих стремлений. Семена, посеянные мною в Елисейском дворце, уже проросли.

Сегодня я получила два букета цветов. Один мне подарила прямо на улице маленькая Элиза, которой родители поручили выразить мне свою симпатию. Другой я нашла под дверью: его принесла одна из моих почитательниц. Мы с ней знакомы только по переписке в Твиттере. Это учительница на пенсии, которая яростно меня защищает. Как же я была растрогана! Так что каждый день приносит мне утешение.

Я могла бы уклониться от роли первой леди, такая мысль посещала меня. Могла бы заявить, что ноги моей не будет в Елисейском дворце, отказаться сопровождать президента во время официальных визитов. Все равно массмедиа продолжали бы обо мне судачить, спорить, сочинять невесть что. Однако мне кажется, кое-чего бы недоставало. Уж наверняка соблюдения протокола: в нем предусматривается, что Францию представляет пара. И этой символической обязанности в нашей стране придается важное значение, хотя часто по этому поводу возникают всевозможные слухи и домыслы.

Я не оставила себе ни одного из врученных мне роскошных подарков. Часы Rolex и украшения Chopard были помещены в хранилище на набережной Бранли. Документы о том, что я передаю эти подарки Республике, подписали три свидетеля, в том числе государственные чиновники. Осмотрительность никогда не помешает: теперь-то я знаю, что в политике все, абсолютно все дозволено.