Повелитель разбитых сердец - Елена Арсеньева

Какое счастье, что я ношу бриллианты на себе! Иначе нынче ночью у меня ничего не осталось бы.

Да, налетчиков ждало великое разочарование. И они поживились у спекулянтов.

Как будут развиваться события дальше? Вот я явлюсь в пятницу с обещанными камнями, и… и что тогда делать этим мерзким тварям? Одно из двух: или освободить Костю, или упрятать в тюрьму меня, отняв бриллианты!

И, кажется, последний вариант наиболее вероятен.

И вдруг меня осеняет страшная догадка. А что, если с самого начала Иван Фролов мне лгал? Если Костя ему ничего не говорил, ничего мне передать не наказывал и не просил о спасении? Что, если мне была просто расставлена ловушка, в которую я и угодила с полной готовностью?

Вернее, чуть не угодила.

Однако это «чуть» такое крошечное…

Господи, да что же мне теперь делать? Как быть? Наводить в квартире порядок? Попытаться восстановить прежнюю жизнь? Ждать пятницы? Или ждать, когда ко мне придут снова? Но ведь они тогда запросто прихлопнут меня и снимут бриллианты с моего мертвого тела.

Ничего не знаю. Ничего не понимаю. Тупо сижу и вожу по страницам пером. Мне всегда помогало сосредоточиться общение с дневником…

Кстати, вот еще одно доказательство того, что приходили ко мне не комиссары с политическим обыском: этот дневник, который остался в целости и сохранности. В нем столько всякого понаписано, что, по нынешним временам, меня давно можно было не то что за решетку, но прямиком к яме отправить. Ну и Костю, само собой. Дура я, конечно, что бросаю дневник где попало! Однако эту улику против неблагонадежных брата и сестры Лазаревых только переворошили и швырнули в угол. Явно не читали: просто что-то искали меж страниц.

Дураки, право. Ну кто будет хранить бриллианты между страницами дневника!

Ладно, они дураки, я дура, но что делать-то?

Как пережить оставшиеся до пятницы дни и ночи?

Стоп. А зачем ждать до пятницы? Почему не наведаться в Предварилку прямо сейчас? Правда, нынче среда, Фролов не велел мне в среду приходить: начальнику-де не до меня будет. Вот и хорошо. Я смешаюсь с толпой посетителей, посмотрю на начальника со стороны. Оценю обстановку. Вдруг да увижу что-нибудь, что наведет меня на какие-то выводы. Может быть, мне удастся приблизиться к начальнику без Фролова.

Не знаю, не знаю! Наверное, все мои основания и доводы нелепы. Но я просто не в силах сейчас сидеть в разоренном доме, среди разбросанных вещей. Мне нужно что-то делать, куда-то идти. Мне нужно разобраться в происходящем!

Решено. Иду в Предварилку. А там – будь что будет.

…Я уже отложила перо, как вдруг мне вспомнилась одна строка поэтическая, не помню откуда, чья, но не могу не записать ее:

Мрежи иные тебя ожидают, иные заботы…

Что такое «мрежи»? Кажется, сети.

Почему мне это вспомнилось? Я по своей воле норовлю угодить в какие-то сети? Я ухожу, чтобы не вернуться?

Наверное. Может быть. Но, повторяю, будь что будет!

Нельзя оставлять дневник. Вдруг они вернутся? Или придут другие, «нынешние»… Убираю дневник во внутренний карман просторного жакета – тетрадочка как раз помещается там.

Все, я иду…

22 июля 200… года, Мулен-он-Тоннеруа, Бургундия. Валентина Макарова

По дороге в АржентойБудем мы гулять с тобой.В Аржентой,В АржентойПробежимся мы с тобой!

Я бегу по дороге и пою во весь голос на мотив известной песни «Я на солнышке лежу». Боже ты мой, вот счастье! Солнце сияет, небо хрустально-голубое, ни единого человека, ни машины, дорога сама стелется под ноги, кругом золотые поля и островки пышных темно-зеленых рощ, на обочине голубыми глазками смотрит на меня цикорий. Дороги расходятся в разные стороны, туда тянутся стрелки указателей. Вот обратный путь в Мулен. Вот пути в Санси, Фосе, Нуаер, Аржентой. До последнего далеко, семь километров, поэтому я бегу по направлению к Фосе, до которого всего лишь пять, но пою про Аржентой, потому что мне очень нравится это серебряное слово.

Солнце светит мне в спину, я вижу, как впереди меня бежит моя тень: длинная, очень стройная. Тень уже похудела, а я еще нет. Наддай темп! Но вокруг такая красота, что не хочется думать о скучном: темпы, килограммы, объемы… Я то бегу, то иду, то бреду, то принимаюсь танцевать, то пою, то ору от счастья и блаженного одиночества, то завороженно молчу, оглядывая переливы зелени, плавные перетекания холмов в равнины и обратно, следя за беззаботным парением ястреба в вышине. Срываю несколько пшеничных колосьев и с упоением грызу каменно-твердые зернышки. Это повкуснее, чем семечки!

Забавно: вроде бы в нашей Нижегородской губернии полно пшеничных полей, но мне никогда не приходилось грызть зернышки. Да и вообще не могу себя представить бегающей по лесам в окрестностям, скажем, Дзержинска. Страшно! А тут очаровывает ощущение полной, ну полнейшей безопасности.

О да, прекрасная Бургундия, прекрасная Франция!

Пробегаю мимо сжатого поля, и вдруг с обочины огромными прыжками кидается прочь коричневый долгоногий кролик.

Я смотрю ему вслед с таким изумлением, как если бы это был кенгуру. Никогда не видела диких кроликов. Фантастика… А птицы, которые вспархивают с поля там и сям, – это не куропатки ли? Или перепелки? Я их тоже никогда раньше не видела. Здорово пополнила пробелы в своем образовании!

В вышине слышно легкое жужжание. Поднимаю голову – надо мной возникает крылатое сооружение, словно бы летающий велосипед. Это дельталет, такие штуки я видела, конечно, но чтобы он летал просто так, не в честь какого-нибудь спортивного воздушного праздника…

Я машу ему что было сил, прыгаю, снова ору во весь голос.

Полное счастье! Я забыла обо всем: о той ночи в больнице, о смерти и страхе, о своем преследователе… И сейчас я верю, неистово заставляю себя поверить: мне померещился тот человек в бистро на улице Монторгей в Париже, его там не могло оказаться, он канул в небытие где-то во Франкфурте… А скорей всего, он и во Франкфурте мне померещился.

Ничего нет страшного и жуткого в мире – только блаженство этого солнечного дня посреди прекрасной Бургундии!

Я снова завожу песню про дорогу в Аржентой, однако умолкаю: она неактуальна, поскольку я стою у самого въезда в Фосе.

В деревню вхожу неспешно – неловко бегать по этим узеньким, степенным, старинным улицам. Фосе очень напоминает Мулен. Правда, эта деревня побольше: здесь работает мэрия и есть не просто запертая церковь, которая открывается только дважды в год, на Рождество Христово и на Пасху, а большой храм с широко распахнутыми дверями. Мне хочется войти и помолиться – бог-то один для всех, а у меня есть, ох, есть о чем его попросить! – однако нет денег на свечу, да и вид у меня, конечно… Пропотевший топик до пупа и мятые шорты, а на ногах легкие спортивные тапочки «Made in China»… Нет уж, я лучше мимо пройду.

На часах девять утра, но в деревне полная тишина. Может, все спят еще? А впрочем, здесь каждый дом – крепость, не видно, что делается за этими толстыми стенами и каменными оградами. Ни одной живой души! Хотя нет, вон на галерее просторного двухэтажного дома стоит женщина в длинном купальном халате.

Да ведь это гостиница! Называется она смешно: «Пуле д'ор» – «Золотая курица», а между тем в виде флюгера на крыше вертится петух с гребешком: сверкающий, словно и впрямь золотой. Так, значит, в Фосе гостиница еще работает – в отличие от Мулена, где в ней, как я узнала вчера, разместились богатые американцы Труди и Марк. Впрочем, судя по всему, и в Фосе гостиница не обременена избытком постояльцев: около нее стоит только одна красная спортивная машина, а все двери, выходящие на галерею, закрыты ставнями.

Смотрю на часы и вижу, что у меня больше нет времени гулять по Фосе. Ведь Николь собиралась уехать в Париж в десять чесов. Значит, мне нужно поспешить, чтобы не задерживать ее.

Обратный путь потруднее: дорога идет в гору, я не бегу, а больше иду, стараясь пошире шагать вперед и подкачивать таким образом задние и передние мышцы бедер. Так ходить меня научила одна подружка, которая занимается шейпингом.

Со стороны, конечно, эта походочка выглядит диковато, поэтому, заслышав шум мотора, я кидаюсь на обочину, словно стыдливая девственница, которую застал полураздетой нечаянно явившийся сосед. И все равно не уверена, что водитель красного «Рено», обогнавшего меня, не увидел мои ужимки и прыжки. Я делаю самую что ни на есть надменную физиономию, но, поскольку у машины тонированные стекла, не вижу, оглядывается на меня кто-то с презрительной насмешкой или нет.

Ого, я уже полчаса в пути, а еще топать да топать! Может быть, сократить путь, свернув на проселочную дорогу, ведущую через лес? У меня такое ощущение, что я срежу тут по меньшей мере километр. Лес, впрочем, назвать таковым можно только условно. Это скорее островок леса, отделяющий поле от поля, таких островков тут – не считано.

Смело сворачиваю с дороги… и не проходит пяти минут, как начинаю жалеть о своем решении. Во-первых, приличным и проходимым лесок выглядел только издали, а в глубине началась сущая чащоба, бурелом. Во-вторых, пытаясь найти тропу поудобнее, я натыкаюсь на проволочную изгородь с надписью: «Domaine prive« [37]. Кто его знает, сунешься через забор, а там егерь с ружьем, как в старые добрые времена. Или вообще самострелы навострены на браконьеров – как во времена еще более старые и куда менее добрые.