Факел Новороссии - Павел Губарев

Итак, 7 мая 2014 года я (по обмену пленными) оказался в воюющем Славянске, в бригаде Игоря Стрелкова. Романтический, ранний период Русской весны Донбасса навсегда закончился. Пришли тяжелые и кровавые будни войны. Время крови, пота и слез, как говаривал незабвенный Уинстон Черчилль. Пишу эти строки практически год спустя после тех дней, и подчас кажется, что за этот год мы прожили несколько лет. Мы стали старше и мудрее, пускай и заплатили за это страшную цену.

Я не все смогу сказать в этой главе, друзья мои. Война не закончена. Нельзя еще о многом повествовать и называть конкретные имена. Надеюсь, вы меня поймете.

То, что России в этом процессе нет, я понял окончательно на второй день своего пребывания в Славянске. Признаюсь, в тюрьме был момент, когда я поверил в то, что Стрелков — «зеленый человечек», а РФ вот-вот примет нас к себе, как Крым. Когда Игорь Иванович перед камерами снял маску и открыл лицо. Но последние иллюзии рассеялись уже 9 мая 2014-го. Что все это — народная инициатива, и придется как-то выживать самим.

Мои впечатления об Игоре Ивановиче Стрелкове? Храбрейший и честнейший человек. Патриот-бессребреник. Не стану изображать его гением всех времен и народов, но как военный вождь он — на своем месте. Интроверт, как и я. Говорит весомо, с безукоризненной логикой. Очень начитан. Правда, часто назначал на руководящие посты весьма сомнительных граждан. Но это можно понять. С одной стороны — Стрелков делал ошибки в кадрах, так как судил людей по себе, воображая, что у окружающих людей наличествуют такие же высокие качества и идеалистические мотивы. С другой стороны — в военной горячке на него сваливалось каждый час столько, что его каналы восприятия просто перегружались, «дымились». Да вы и сами посудите: нужно было воевать, командовать обороной, где-то доставать оружие и припасы, воевать с откровенным саботажем, решать кадровые вопросы, отвечать за тысячи судеб, как-то обеспечивать жизнеобеспечение Славянска. И все это — сразу! Удивительно, но психика Игоря Ивановича это выдюжила. Он не сломился, не потерял воли. Под знаменами Стрелкова белые и красные, монархисты и националисты дрались плечом к плечу.

Я появился в Славянске за девять дней до того, как премьером ДНР назначили московского политтехнолога Александра Бородая.

Мне нужно было за несколько дней изучить генезис происходящего, для самого себя составить картину происходящего. А это, поверьте, было в условиях хаоса и кутерьмы вокруг задачей не из легких. Ведь народным губернатором Донецкой области я быть перестал: область провозгласила себя новым государством. В нем еще предстояли выборы, ему еще — и это было очевидно — предстояло воевать. Надолго ли? Этого я тогда не ведал. Надо было перезнакомиться с новыми людьми, возникшими на авансцене ДНР за те два месяца, что я провел в заточении.

В Славянске мне понадобилось двое суток чтения новостей в Интернете и личных бесед, чтобы вникнуть в ситуацию. Готовился референдум о самоопределении ЛНР и ДНР 11 мая 2014 года. До него оставался буквально день. Мои товарищи по Народному ополчению не бездействовали.

День Победы 9 мая 2014 года Донбасс встречал с особым подъемом. Тогда было организовано масштабное шествие по центральным улицам Донецка и торжественный митинг на площади Ленина. Основная цель мероприятия — мобилизация своих сторонников перед проведением референдума и мобилизация всех сил Донбасса на борьбу с карателями хунты. Я тоже выступил на праздничном митинге, только в осажденном Славянске.

— Эти люди, украинские националисты, бандеровцы, очень хотят быть похожими на своих героев — Бандеру и Гитлера. Но мы здесь не посрамим наших отцов, дедов и прадедов. Будем бороться за свободу нашей земли от фашистской нечисти, которая вновь поднимает голову, — заявил я.

Я призвал всех жителей республики организоваться в боевые отряды, чтобы давать отпор фашистской нечисти во всех городах Юго-Востока. А самые боеспособные отряды — присоединить к Народному ополчению Донбасса.

— Мы никогда не признаем власть киевской хунты, этих крыс и бандеровских тараканов, повылазивших из щелей, которые несут на нашу священную землю фашистскую чуму! — заявил я. В тот же день Народное ополчение приняло участие в огромной демонстрации в Донецке.

В это же самое время хунта устроила бойню в Мариуполе. Она словно насмехалась над Днем Победы. И всего неделя прошла после трагедии в Одессе. Я все время думал: что предпримет Москва? Неужели она не видит того, что мы — боремся, что мы — в тяжелейшем положении? Особенно поразило то, что Москва рекомендовала нам не спешить с референдумом о самоопределении. Что это? Намек на то, что мы не будем признаны? Но референдум остановить было невозможно. Мне самому накануне позвонил премьер Крыма Аксенов и попросил убедить руководство ДНР перенести референдум на неделю. Но я тогда ответил, что никто на это не пойдет: люди его просто разорвут на части. Он моментально станет если не трупом физически, то политическим покойником — точно.

Тогда, читатель, еще многие в ДНР были убеждены в том, что после референдума Москва примет Донбасс в состав РФ, как и Крым. Был ли у меня тогда неприятный осадок в душе от случившегося, от этих просьб Москвы? Нет. Тогда казалось, что это — какая-то дипломатическая игра, какой-то хитрый кремлевский план, а не явное нежелание руководства РФ ввязываться в борьбу за Донбасс через прямое военное вмешательство. Не ведали мы еще, что дело покатится в совершенно ином направлении.

11 мая я, как и все бойцы Народного ополчения, как и подавляющее большинство людей на территории ДНР, проголосовали за отделение от зараженной неонацистской чумой Украины. Нашей «идефикс» было одно: нужно продержаться совсем немного, совсем чуть-чуть, дать отпор силам хунты — и помощь из России придет.

Как мы жестоко ошибались!

Начальник мобилизационного управления

Вскоре после референдума состоялся наш разговор с Игорем Ивановичем Стрелковым. Стало понятно, что на многие вещи мы глядим одинаково. Что мы оба — за воссоединение единого Русского цивилизационного пространства и восстановление его территориальной целостности. Что мы — за справедливость.

Но что нужно было делать дальше? Мне как последовательному государственнику виделось: надо ударными темпами строить дееспособную государственность ДНР. Создавать полноценный аппарат управления республикой, обеспечивать функционирование ее экономики, строить регулярные вооруженные силы. Именно регулярные, а не «атаманщину» из кучи неуправляемых отрядов во главе с полевыми командирами. Не «сомалийскую пехоту». А ведь это уже начиналось. Каждый вожак стал собирать себе отряды. Я прекрасно понимал, чем это грозит: анархией и уголовщиной, развалом экономики и социальной сферы. Все это играло на руку только нашим врагам — укронационалистической хунте. Надо было дать новой республике символы и четкую идеологию. Иначе все выльется в разгул криминального насилия. Потому мы с Игорем Ивановичем решили: я поеду в Донецк и начну работу по налаживанию снабжения и пополнению славянского гарнизона. Мне уже было очевидно, что самые честные, бескорыстные, идейные бойцы стягиваются под знамена Стрелкова. Уже тогда набирали силу те, кто перекрасился, как хамелеон, оставшись по сути наемными слугами олигархии и наемниками. Те, кто боролся за материальные активы, а отбирали их не в пользу республики, а для себя любимых. Я-то прекрасно помнил известное изречение о том, что революции совершают прекраснодушные идеалисты, а плодами их пользуются циничные мерзавцы.

— В Донецке — бардак! — сказал тогда Стрелок. — Что там происходит, непонятно. Поезжай, разберись — и помоги, чем можешь…

После референдума мне пришлось признаться себе: присоединять Донбасс к себе Российская Федерация не будет. На это рассчитывать больше нельзя. Как историк и по образованию, и по мировоззрению я понимал, что к середине мая 2014 года у Москвы было более чем достаточно поводов для ввода войск. Менее чем шестью годами ранее Кремлю хватило всего двух суток боев в Южной Осетии и убийств ее мирных граждан, чтобы начать операцию против Грузии и принудить ее к миру. А здесь, несмотря на самые откровенные зверства хунты и начавшиеся обстрелы городов, Москва бездействовала, ограничиваясь только возмущенными словами. Счет убитым и замученным шел уже на сотни. Но еще оставалась надежда на то, что РФ признает нас, как признала Абхазию и Южную Осетию. Но это означало, что нам самим придется отбивать территорию ДНР и оборонять ее. Значит, задача построения нормального — насколько это возможно в условиях войны и неразберихи — государственного механизма управления становилась приоритетной. Ибо чего стоила бригада Игоря Стрелкова без тыла, без снабжения?