Фараон - Карин Эссекс

Клеопатра прочла: «С твоими товарищами в Эфесе все уже согласовано. Истинная царица Египта ожидает лишь твоего согласия, чтобы вернуться домой».

— А вот еще одна интересная подробность. После этого случая со свечником и его слугой мы начали интересоваться корреспонденцией римских солдат. Вот это — письмо одного из римских офицеров, предлагающего от имени некоего «высокопоставленного египтянина» тысячу талантов убийце, который сумеет избавиться от Клеопатры и ее сына, проживающей в Риме и замышляющей его разрушить. Я не могу рассчитать, каковы были бы их шансы на успех, не раскрой мы заговор.

— За тысячу талантов рискнули бы многие, даже при ничтожных шансах, — отозвалась Клеопатра. — Не у каждого градоправителя найдется такая сумма. Но кто здесь главный виновник? Мой брат — марионетка Арсинои. Или он вдруг зажил собственным умом?

— Ему столько же лет, сколько было его старшему брату, когда он поднял армию против тебя.

Клеопатра снова взяла письмо в руки. Читать, как кто-то предлагает плату за твою смерть, было страшновато — Клеопатру пробрала дрожь. Она отложила письмо и откинулась на спинку кресла. Ее охватило изнеможение, как будто она и вправду умерла и этот странный разговор — всего лишь ее сон о жизни среди живых.

— Твоя царская милость, ты помнишь совет, который я дал тебе много лет назад после смерти твоего отца, когда нам пришлось принимать решительные меры, дабы сохранить твое положение?

— Ты сказал: «В делах государственных всегда оставайся хладнокровной». Я никогда не забывала этот совет.

— Находишь ли ты его разумным?

— Куда более разумным, чем мне хотелось бы.

Гефестион опустился на колени перед Клеопатрой. Лицо его было бледным и недвижным, словно маска смерти.

— Я прошу у тебя прощения за то, что совершил в твое отсутствие.

— Первый министр, пожалуйста, встань. Я слишком устала для подобных представлений. На тебя это совершенно не похоже.

— Египет не выдержит еще одной войны между Птолемеями.

— Мой союз с Римом нацелен именно на то, чтобы предотвратить подобную войну.

— Но, как мы теперь видим, ничто не удержит Арсиною от попыток захватить власть. А царь — ее наилучший инструмент здесь, в Александрии.

— Но ты ведь сказал, что он болен, разве не так?

— Он болен потому, что это устроил я. Алхимик, готовящий омолаживающие средства для моей матери, заверил меня, что открыл зелье, способное произвести тот же самый эффект, что и чума. Я молил богов, чтобы они даровали мне способ тихо избавиться от царя, — и тут такое! Я счел это знаком. Затем в городе вспыхнула чума, и об этом уже было объявлено. Я понял: если царь заболеет теперь, никто ничего не заподозрит. И потому подмешал ему в пищу это зелье. Я могу прекратить действие яда, если ты пожелаешь, но настоятельно советую тебе не делать этого.

— А как быть с моей сестрой? Ведь это она — истинная зачинщица.

— Прикажи, и я устрою так, чтобы царевне Арсиное подсыпали то же самое вещество, — сказал Гефестион. — Не у нее одной есть связи в Эфесе.

Сего дня, пятого апреля семьсот тридцать четвертого года от первой олимпиады, в восьмой год правления царицы Клеопатры VII, Теи Филопатры, Новой Исиды, фараона Верхнего и Нижнего Египта, происходящей от царя Птолемея I Сотера и царицы Береники I, Богов-Спасителей, Птолемея II Филадельфа и Арсинои II, Божественных Брата и Сестры, Птолемея III и Береники II, Богов-Благодетелей, щедро оделявших свой народ, от Птолемея IV Филопатора и Арсинои III, Птолемея V Эпифана и Клеопатры I, Богов Воплощенных, Птолемея VI Филометора, Птолемея VIII Эвергета и Клеопатры II, внучки Птолемея XI Сотера, дочери Птолемея XII Теоса Филопатора, Нового Диониса, Нового Осириса, и Клеопатры V Трифены, в стране, коей царский дом Лагидов даровал столько благодеяний.

К гражданам Александрии и проживающим здесь иудеям.

Царица Клеопатра вернулась из Рима, где она вновь получила от римского Сената священный титул друга и союзника римского народа. Благодаря величию, милосердию и влиянию царицы римский народ вновь обрел право почитать богиню Исиду и бога Диониса. Славьте же царицу Клеопатру, вернувшую благочестие жителям Рима!

Царица Клеопатра приглашает всех вместе с нею почтить память покойного царя Птолемея XIV, коего призвали к себе боги, играми и театральными представлениями в Цезареуме, что начнутся в двадцатый день апреля, в полдень, и завершатся на закате. Царица приглашает всех граждан Александрии и иудеев.

Также будут возданы почести царю Птолемею XV Цезарю, Филопатору и Филометору, сыну и соправителю Клеопатры VII из царского дома Лагидов и Гая Юлия Цезаря, диктатора Рима, происходящего из италийского рода Юлиев, от греческого героя Энея, основателя города Рима, сына Афродиты.

На играх и представлениях будут выступать самые лучшие атлеты, музыканты и актеры, прибывшие по приглашению царицы со всего мира. Победители получат награды.

Славьте царицу Клеопатру, которая, благодаря благословению богов, сделала все это возможным!

НАРБОН В ГАЛЛИИ

Шестой год царствования Клеопатры

Цезарь никак не мог вспомнить: какую по счету победу он сейчас одержал? Триста четвертую или триста пятую? Память, столь дотошная к деталям, начала терять цепкость. В Испании, хоть он и взял верх над сыновьями Помпея и их легионами, он частенько забывал, против кого именно воюет. Он просто продолжал сражаться, без особого напряжения разума командуя своими людьми. В битве хватает и инстинктов. Забрызганные кровью лица; крики боли и тщетные мольбы, обращенные к богам, возносимые с последним дыханием; ржание лошадей, сбрасывающих наземь тех, кому они доселе верно служили… В этом все сражения, в которых когда-либо участвовал Цезарь, были неотличимы друг от друга.

Впрочем, в Испании появилось одно отличие. Посреди боя к нему явилась она. Велела опустить меч и следовать за собой прочь от грома схватки. И тотчас окружавший его шум исчез, словно он внезапно оглох. Он видел, как люди распахивали рты в воплях ярости или боли, но до него не долетало ни звука. В мире вдруг воцарилась тишина, словно ранним снежным утром в Альпах. Цезарь последовал за неземной силой через безмолвное поле битвы, обратно к лагерю.

Она была так прекрасна — нежная кожа, румянец на щеках, блестящие голубые глаза. Тело ее окутывала тончайшая ткань, светящаяся в лучах клонившегося к закату солнца, что изливало свой свет сквозь юную листву могучих деревьев и освещало ее тело под одеждой. Цезарь подумал, что она — сама Весна, а когда она обернулась, побуждая его следовать за ней — за живым воплощением совершенной идеи женского тела, со всеми его мягкими изгибами, высокой, пышной грудью и длинными босыми ногами, которых он с такой охотой бы коснулся, — он больше не знал: то ли она уводит его от битвы потому, что он умер, то ли потому, что пожелала соблазнить его. Он соскочил со своего взмыленного коня и потянулся, чтобы обнять ее за талию, а она растаяла, словно струйка дыма.

Следующее, что он помнил, — он очутился у себя в шатре, а врач, смахивающий на любопытного краба, сидел над ним на корточках и говорил, что военачальника нашли, когда он потерял сознание и упал с лошади.

Почему она просто не забрала тогда его с собой? Он с радостью оставил бы свое тело там, в лесу, и растворился в ее объятиях.

Но Цезарь поправился — как поправлялся всегда — за то время, на которое задержался в Испании, чтобы разгрести ту груду грязи, которая всегда возникает при смене наместника провинции. Он уладил все спорные судебные дела, наказал военных преступников, простил раскаявшихся, ввел новую налоговую систему, продрался сквозь взятки, назначая на административные должности подходящих людей, собрал ожидаемую дань — и вот теперь наконец направлялся домой.

Он сделал это еще раз. Одержал еще одну победу. И теперь множество сенаторов перешло на его сторону. О да, разумеется, из страха, он понимал это. И все же приятно было видеть, что число врагов уменьшается.

Значительная группа сенаторов даже потрудилась встретить его в прибрежном галльском городе Нарбоне, дабы оделить новыми почестями, — как будто для Цезаря было бы оскорблением подождать с этим до Рима. Они нарекли его пожизненным диктатором, даровав ему власть назначать консулов, цензоров, трибунов.

Кроме того, в его ведении находились все финансы государства, а потому он мог назначать всех провинциальных наместников и высших чиновников. Было провозглашено, что отныне и навеки Цезарь, принимая должностных лиц, будет восседать на золоченом троне. Интересно, что последует дальше? Может, они, невзирая на все разговоры о сохранении старой доброй Республики, все-таки намерены попросить его стать царем? Но ведь это убьет Цицерона, разве не так? А как будет страдать на том свете душа Катона! Если Цезарь наденет корону, доблестный Катон до скончания света не обретет покоя!