Партия в преферанс - Татьяна Моспан

Он подошел к колодцу. Сруб был старый, и колодезное ведро, не раз латанное, протекало, струйка воды била фонтанчиком сбоку. Пока наполнил свои ведра, измучился.

— Ты за дужку-то не так держи, а то, вишь, уже и обувку промочил. Давай помогу.

Николай, занятый делом, не заметил, откуда появился этот седой старикашка.

— Спасибо, я сам, — поблагодарил он.

Старик продолжал разглядывать его, словно диковину увидал.

— Слышу, у Матренихи гости, — заговорил он. — Какие гости, дай, думаю, посмотрю. А это вона кто… Из Першиных будешь.

— Да, — удивился Николай.

— На Федьку малость похож. Как звать тебя, я забыл…

— Николай.

— Точно, Колька, — почему-то обрадовался старик. — А меня ты не признаешь?

Николай вглядывался в лицо, изрезанное морщинами. Оно смутно напоминало кого-то из ежовских. В одной руке дед держал пустое ведро, в другой увесистую палку, на которую опирался при ходьбе.

— Ну, ексель-моксель, — по-бабьи всплеснул руками старик.

И Першин мгновенно узнал его по этой поговорке.

— Мишка Шатун! — вырвалось у него.

— Он самый и есть.

Николай во все глаза смотрел на старика и молчал.

— Чего маешься, — понял его Шатун и, хитро подмигнув, сказал: — Ты тот самый Колька, который к Пимену на усадьбу лазил.

— Да, — у Першина от волнения пропал голос.

— Вот что я тебе, парень, скажу, — начал Шатун. — Я ведь все помню, все… На меня тогда пальцем указывали, что я, мол, на тебя напал на Выселках. Брешут! Это Гришки дурака работа, он тебя подкараулил.

— Но он тогда… — Николай запнулся, — в сумасшедшем доме сидел.

— Сидел, — закивал головой Шатун. — После того, как батька умер, Маньку с Полиной Глафира забрала, а Гришку в «дурку» сунули. Совсем того… — Он выразительно покрутил пальцем у виска. — Только он оттуда убег. Он и при батьке сбегал. Пешком из города приходил.

— А откуда вы знаете, что он в тот раз сбежал?

— Да сам его видел! Днем коров пас, ты с пацаненком Доронькиных там лазил. Помнишь, я ещё шуганул вас?

Еще бы не помнить! Сколько раз во сне снилось…

— А вечером, когда коров гнать собрался, смотрю, ещё кто-то шастает. Я думал, что это опять кто-то из пацанов. Подкрался с крапивой, сейчас, думаю, всыплю, чтобы задница горела. Кусты раздвигаю, а там мужик. Далеко, со спины не пойму кто. Я даже испугался. Чужие у нас не ходят. Леший его знает, чего сюда приперся, может, задумал что плохое и скрывается. Почему в деревню не идет? А потом мужик обернулся. Ба, да это же Гришка! Худущий, как жердь, потому и не узнал его. Ну, думаю, от Гришки напасти не будет, он безобидный. Помычит, побегает, а потом его опять изловят. Наутро услыхал, что беда с першинским пацаненком приключилась, с тобой то есть. Собрался к вашим зайти, рассказать, как и что, да мать тебя быстро увезла. Потом, слышу, на меня кивать стали, будто я это тебя…

— И вы никому ничего не сказали?

— Нет, — насупился Шатун. — Меня тоже вроде как за придурка считали. Ну и пусть! Только по голове я тебя не шарашил, вот те крест! — Он быстро перекрестился. — А с Гришки что возьмешь? Они дураки-то — здоровые, ломом не пришибешь. Я давно с палочкой ползаю, а Гришка на своих двоих бегает. — Он неловно наступил на больную ногу и поморщился от боли. — Так что на меня, парень, ты плохого не думай.

Шатун наполнил ведро водой и, махнув рукой, зашагал по дорожке, опираясь на костыль.

Николай смотрел вслед маленькой усохшей фигуре. Вот и разрешилась одна загадка.

— Ты, никак, с Шатуном разговаривал? — встретила его у ворот бабка Матрена.

— Да, живой еще.

— Что ему сделается? Чудит иногда, тем и жив. Схухлился вот только маленько.

Вера приехала из города к вечеру.

— Хорошо, в бюро технической инвентаризации знакомая сидит, а то бы не знаю, когда управилась.

Николай рассматривал копии документов.

Дом в Степаниках был куплен на имя Глафиры Семеновой перед смертью Пимена.

Значит, никакого обмана с завещанием не было. Деньги на дом и, видимо, ещё кой-какие средства Пимен оставил дальней родственнице Глафире, чтобы она взяла к себе Гришку, Полину и Маню. На Мане, как и при отце, все хозяйство держалось.

Николай помнил, как деревенские то ли с укором, то ли с восхищением говорили, покачивая головами:

— Работящая ты, Маняша, как крестьянская лошадь.

С Полиной было сложнее, она могла и начудить. Но больше всех хлопот доставлял Гришка. Его Галафира, как и в свое время Пимен, отправляла время от времени в «дурку». Он возвращался оттуда шелковый и на какое-то время затихал.

Вера и Николай сидели на берегу пруда.

— Так что очень даже может быть, что кубышка Пимена до сих пор лежит в земле, — говоря это, Вера усмехнулась и посмотрела на Кольку. — Ты как будто не рад этому.

Он насупился.

— Сам не понимаю, что со мной творится. Раньше появись хоть малейшее подтверждение тому, что клад есть, я бы среди ночи сорвался и кинулся на усадьбу.

— А теперь?

— Не пойму, что со мной. Странное состояние…

— Что-то мучит тебя? — догадалось Вера.

— Да. Я чувствую себя вялым, заторможенным, словно что-то мешает, но скинуть с себя этот груз не могу. Глупо, конечно, даже объяснить толком ничего не могу. Кажется, я упускаю что-то очень важное, а без этого…

Он махнул рукой и уставился на спокойную воду пруда. Желтые высокие лютики, спускаясь по крутому берегу, отражались на поверхности воды. Рядом росла сосна, её корявые ветки были зелены лишь на концах. В траве стрекотали кузнечики, и от всего этого веяло таким покоем, что ничего не хотелось. Сидеть вот так и смотретиь на гладь воды.

— А Гришка до сих пор не нашелся, — вдруг сказала Вера. Николай вздрогнул.

— Ты так и не вспомнил того, что случилось тогда на Выселках?

Он покачал головой.

— Нет. Я не помню, откуда появились золотые монеты.

Вера поднялась.

— Ладно, пошли домой. Завтра с утра пойдем на Выселки. Выспаться надо. Бабка Матрена велела уток домой пригнать.

Николай улыбнулся.

— А как ты отличишь своих от чужих?

— Она сказала, у наших правое крыло белой краской помечено.

Вера спустилась с обрыва к воде и стала звать:

— Утя, утя, утя…

Домашние птицы, выманенные из пруда, важно переваливаясь, доверчиво направились к ней. А потом началось… Бестолковые утки, почуяв, что нависла угроза над свободой, растопырили крылья, заорали как сумасшедшие и бросились врассыпную. Вся орава в панике носилась туда-сюда.

— Утя, утя, утя, — безуспешно надрывалась Вера и добросовестно гонялась за ними по берегу.

— Ты заходи с одной стороны, а я с другой, — взялся помогать Николай.

Скоро выдохлись оба.

— Черт их разберет! — разозлилась Вера. — Зачем такую дурную птицу держать? Мечутся, как угорелые. Где свои, где чужие…

Колька вспомнил, как в детстве дядька Федя воевал с утками. Обычно у бабушки было несколько самочек, которые выводили птенцов. Приходило время и утка-мама торжественно вела свой выводок на пруд. Постороннему невозможно было понять, чем одна стайка отличается от другой. Приходило время отправляться на ночлег. И вот тут начиналось настоящее светопредставление.

— Мамк, сколько у нас птицы? — спрашивал Федя.

— Три утки, два селезня, ну и птенцов… вчера два десятка было, — прикидывала бабушка.

— Два десятка, — ухмылялся дядька. — Как бы не так!

Во дворе все кишело от снующих пушистых комочков.

— Батюшки, откуда же они взялись? — изумлялась бабушка. — Видать, наши утки чужих привели. Ладно пусть переночуют, потом разберемся.

А потом получалось вот что. Утки то приходили домой, то не приходили совсем, ночуя по чужим дворам и на пруду. Шло время, и стая постепенно редела. Кто-то погиб, кого-то хищник сожрал, а кто-то сгинул неведомо где.

— Все лето их, дармоедов, кормил, и своих, и чужих, а они шатаются неизвестно где! — орал Федя. — Гадай, явятся, не явятся. Гусь никогда в чужой двор не пойдет, а эта… Несамостоятельная птица. Зачем такую держать? Проку никакого. Одно беспокойство. Думал, по осени жиру нагуляют, утятины с гречневой кашей отпробую… Вот те хрен!

Сейчас, глядя на Верины мучения, Николай предложил:

— Гони их всех вместе, бабка Матрена разберется.

Возня с орущей ордой на некоторое время отвлекла Николая. Завтра они с Верой отправятся на Выселки, а дальше… Там видно будет.

Но наутро этим планам не суждено было сбыться.

Глава 21

Вадим прекрасно выспался. Никакие сновидения не тревожили его. После вчерашнего немного болели руки и спина, но это пустяки. Предстоящая работа грела душу: сегодня они с Костылем обшарят все на усадьбе.

Перспективное местечко… Он бодро шагал по тропинке, насвистывая веселый мотивчик. Палатку и весь скарб пришлось тащить с собой, мало ли кто посетит стоянку во время его отсутствия. Сечас Вадим почти не чувствовал тяжести, он был полон радужных надежд.