Карнакки – охотник за привидениями - Уильям Ходжсон

— Жаль, что я не убрал и брамселя, хотя собирался это сделать, — заметил наконец капитан. — Не могу даже подумать о том, чтобы послать сегодня людей по реям, если только не возникнет истинной необходимости.

Отойдя в сторону от меня, он бросил взгляд на циферблат анероида и отправился дальше уже с несколько более довольным видом, пробурчав на ходу:

— Хоть стрелка-то на месте стоит.

К этому времени все матросы уже спустились на палубу, и спустившаяся ночь не мешала мне наблюдать за странными, растворявшимися в пространстве тенями, приближавшимися к кораблю.

Тем не менее, можете представить себе, как я чувствовал себя на полуюте рядом со старым капитаном Томпсоном. Я то и дело бросал через плечо быстрые и нервные взгляды. Мне казалось, что во тьме за поручнями таится неведомая и непонятная тварь, разглядывавшая корабль.

Я расспрашивал капитана на тысячу ладов, однако не мог извлечь из него ничего, кроме того, что ему уже было и так известно. Казалось, что он просто был не в состоянии открыть свои знания кому бы то ни было, однако я не мог обратиться ни к кому другому, поскольку весь экипаж корабля, включая помощников, был набран из новичков, что само по себе было фактом многозначительным.

— Ты все увидишь собственными глазами, мистер, — такими словами капитан отвечал на все мои расспросы, и мне уже начинало казаться, что он боится выразить известные ему факты словами. И все же однажды, когда я тревожно оглянулся назад, ощутив, что нечто находится за моей спиной, он заметил с прежней невозмутимостью. — Опасаться нечего, мистер, пока ты находишься на палубе и на свету.

Учитывая ситуацию, самообладание его следует назвать чрезвычайным. Капитан, казалось, не испытывал страха за себя.

Вечер шел без происшествий до одиннадцати часов, когда на корабль без малейшего предупреждения обрушился яростный порыв шквального ветра. В голосе урагана звучало нечто чудовищное и сверхъестественное; казалось, что некая сила использовала стихию в своих адских целях. Однако капитан сохранял спокойствие. Спустили три брамселя. За ними последовали три верхних топселя. Тем не менее, бриз все грохотал над нами, почти заглушая голос парусов в ночи.

— Пусть рвутся в клочья! — крикнул капитан мне на ухо, стараясь перекричать ветер. — Не могу помешать этому. И не пошлю наверх ни одного человека, пока не начнут трещать мачты. До тех пор я спокоен.

Ветер не стихал после этого почти целый час и даже только усиливался, пока в полночь не пробили восемь склянок. Все это время мы со шкипером расхаживали по полуюту, и он то и дело поглядывал во тьму над головой, где хлопали и трепетали паруса.

Я, со своей стороны, не мог сделать совсем ничего… мне оставалось только озираться вокруг и вглядываться в полнейшую тьму, в которой словно бы застыл наш корабль. Постоянный напор ветра и производимые им звуки поддерживали в душе моей постоянный ужас, ибо нечто сверхъестественное явным образом разгуливало в атмосфере. Впрочем, не могу сказать, насколько чувство это было порождено подлинной реальностью, а насколько разгулявшимися нервами и разбушевавшимся воображением. Могу только сказать, что при всем моем опыте мне никогда не случалось испытывать и переживать нечто подобное выпавшему на мою долю во время того шквала.

Когда пробили восемь склянок и на палубу вышла новая вахта, капитану пришлось послать всех матросов на реи, чтобы убрать паруса, поскольку он уже начинал беспокоиться, что потеряет мачты в случае дальнейшего промедления. Приказание было исполнено, и барк обрел соответствующий шторму вид.

Тем не менее, хотя дело было успешно выполнено, опасения капитана оправдались и притом самым ужасным образом, ибо, когда матросы начали спускаться с рей, наверху раздались громкие вопли и крики, после чего до моего слуха донесся глухой удар о верхнюю палубу, за которым последовал второй подобный звук.

— Господи боже! Сразу двое! — воскликнул капитан, хватая фонарь из переднего нактоуза и бросаясь на верхнюю палубу. Все было так, как он и сказал. Двое из матросов упали или же были сброшены с рей, как подумалось мне, и лежали теперь без движения на палубе. Над нами во тьме прозвучало несколько негромких голосов, а затем наступила необычная тишина, если не считать постоянных порывов ветра, свистевшего и завывавшего в снастях, подчеркивая тем самым полное страха молчание, овладевшее людьми на реях. И тут я заметил, что матросы быстро спускаются вниз, и торопливо попрыгав один за другим на палубу, обступают упавших, обмениваясь короткими восклицаниями и вопросами, не переходившими в разговор и глохнувшими в общем молчании.

И все это время я ощущал самое необычайное уныние духа, страх, горе и гнетущее ожидание, ибо мне, стоявшему там, на палубе, возле двоих мертвецов, под дуновением необычного и злого ветра, казалось, что над всем кораблем парит темная сила, и что новых ужасов нам не миновать.

На следующее утро отслужили короткую и печальную панихиду, простую и грубоватую, однако выслушанную с глубоким почтением, и обоих погибших подняли с крышки люка и отправили за борт. Но пока я провожал взглядом их короткий полет в синее море, меня осенила идея, и часть дня я посвятил обсуждению ее с капитаном, после чего оставшееся до заката время занимался размещением и установкой своей электрической аппаратуры. Завершив это дело, я вышел на палубу и хорошенько огляделся. Вечер выдался ясный и тихий, и в таковом качестве превосходно подходил для задуманного мной эксперимента, ибо после гибели обоих матросов ветер угас самым внезапным и многозначительным образом, и водная гладь вокруг уподобилась прозрачному стеклу.

Я уже полагал, что в известной степени понимаю основную причину странных, пусть и неопределенных явлений, свидетелем которых стал в предшествующий вечер… причем явления эти, согласно мнению капитана Томпсона, были непосредственной причиной гибели двоих моряков.

Я считал, что причину этих событий следует искать в малоизвестном, но совершенно понятном явлении, именуемом в науке аттрактивными вибрациями. Харзам в своей монографии, посвященной индуцированным потусторонним явлениям, указывает на то, что таковые непременно вызываются наведенными, то есть временными вибрациями, возникающими благодаря какой-то внешней причине.

Вопросы эти сложны для понимания в столь короткой беседе, как наша, однако после долгого раздумья я решил произвести эксперимент и проверить, сумею ли создать отвращающую контрвибрацию, что трижды удалось сделать Харзаму, и лишь отчасти удалось мне сделать однажды — по причине несовершенства аппаратуры, находившейся в моем распоряжении.