Чемодан миссис Синклер - Луиза Уолтерс

– Ничего страшного, миссис Твуми, – сказала Дороти. – Очень вам благодарна за молоко.

Миссис Твуми рассказала миссис Сандерс, что сегодня утром к ней вдруг заявилась Дороти Синклер и умоляла продать ей молока. Вид у нее был довольно странный. Миссис Твуми налила ей кувшин и взяла шиллинг. Зачем же отказываться от денег? Но ей не забыть глаз Дороти. Смотрит как будто сквозь тебя. И чтобы ей вдруг так срочно понадобилось молоко? Правда, эта Дороти всегда была со странностями. Живет затворницей, но не такая уж неприступная, особенно когда дело касается поляков. А ведь по ней не скажешь. Про ее романчик вся деревня говорит. Это в ее-то возрасте! Конечно, в привлекательности ей не откажешь – тут надо отдать ей должное. Не красавица, но приятная для глаз. Во всяком случае, для мужских. И манеры у нее, сразу видно, не деревенские. Говорят, она по уши влюбилась в того поляка. И это при живом муже! Бедняга Берт специально приезжал в ноябре. Отпуск себе выхлопотал, хотел с ней помириться. И что получил? От ворот поворот. Почему? Нетрудно догадаться. А в канун Рождества в деревне видели красную спортивную машину. Так и промчалась. Кто видел? Миссис Причард видела, и муж ее. Он считает, это была «эм-джи». Очень красивая штучка. И заночевала эта машинка в нашей деревне, а уехала лишь на следующее утро. Зрение у миссис Причард уже не то, но она может поклясться, что за рулем сидел командир польской эскадрильи. Говорят, когда их перевели на юг, поближе к Лондону, миссис Синклер тосковала, как девчонка. Теперь он без конца пишет ей любовные письма. А вдруг он женат? Тоже, кстати, не мальчик, хотя и моложе ее. Представляю, как праздновали Рождество в доме у Дороти. От ее девок ведь ничего не узнаешь. Молчат, будто рыбы. Любят они ее, как мамку. А вскоре после Рождества одна девица захворала, потому Дороти и пришла за молоком. Какая? Не поверите: здоровая дылда. Не та, что потоньше и посимпатичнее. Хотя, казалось бы, и силенок у той меньше, и тощая вся из себя. Но как есть, так есть.

Сплетни дошли до миссис Комптон. Вначале ей рассказала сама миссис Твуми, затем на одном дыхании выпалила миссис Сандерсон (та вообще обожала «новости»). И наконец, миссис Причард, подтвердившая, что видела красную спортивную машину.

Миссис Комптон подумала, что ее это не касается. Дороти Синклер всегда не вписывалась в общие рамки. Но может, все-таки стоит заглянуть к этой гордячке? Жаль, что Дороти едва выноси́ла ее визиты. Миссис Комптон догадывалась о причинах неприязни. Дороти все еще считала ее виновной в неудаче своих родов. И ведь не объяснишь ей, что несчастный малыш умер еще в утробе. Возможно, к моменту родов он был мертв уже несколько часов. Или даже сутки. Эта Дороти не первая и не последняя, кто рожает мертвого ребенка. Миссис Комптон вспоминала своего первенца. Девочку, родившуюся мертвой. Помнила и снедающее чувство пустоты. Прошло уже столько лет, она благополучно родила пятерых детей, но дыра в ее жизни оставалась, и эту дыру мог заполнить только ее первый мертвый ребенок, а такое невозможно. Чисто женская трагедия. С годами душевная боль становилась слабее. Сейчас миссис Комптон редко вспоминала о мертворожденной дочери. Нужно идти по жизни дальше и мужественно принимать испытания, которые Господу было угодно тебе послать. И грех усомниться в справедливости Его деяний. И все же миссис Комптон испытывала сильную симпатию к Дороти Синклер. И даже сочувствие, в котором была готова признаться. У миссис Синклер есть голова на плечах. И сплетен она не разносит. Так что никаких неприятных последствий не будет.

Миссис Комптон решила, что все-таки навестит Дороти. Возможно, в последний раз предложит свою помощь. Женщине, так горячо мечтавшей стать матерью, нелегко потерять ребенка. Это может на долгие годы изменить ход ее жизни, и не в лучшую сторону. Миссис Комптон вполне понимала состояние Дороти.

Решено. Она нанесет этой затворнице еще один визит. Последний.

28

Малышу Джону было восемь дней от роду. Круглощекий, пухленький ребенок. Его темные волосики лежали ровно, со щек не сходил румянец, а большие синие глаза взирали на окружающий мир и людей с постоянным изумлением. Чаще всего он смотрел на Дороти – женщину, которая его кормила, одевала и укачивала. Его маленькие пальчики постоянно шевелились, а ручки так и норовили вылезти из пеленок. Незаметно для себя Дороти все реже пеленала его. Крошечный мальчишка предпочитал свободу, и ей не хотелось его огорчать. Спал он в ее комнате, лежа в колыбели, которую Альберт делал для Сидни. На восьмой день Дороти решилась впервые по-настоящему его искупать. Культя пуповины высохла и отвалилась, так что она вполне могла погрузить малыша в воду. Дороти зарылась носом в его волосы, чтобы еще раз насладиться удивительным младенческим ароматом. Аромат начинал слабеть и больше не был таким пьянящим, как в день появления Джона на свет.

Дороти нервничала, боясь его уронить. Мокрое тельце было таким скользким. Но малыш не дергался и не пытался вырваться из ее рук. Дороти выкупала его в кухонной раковине. Вскоре все ее тревоги исчезли, и она искренне наслаждалась изумлением на младенческом личике. Джона забавляли струйки воды, стекающие с его головы к животу. Даже когда вода попадала в глаза, он не кричал, а только жмурился. Насухо вытерев его мягким полотенцем, Дороти села с ним напротив плиты и стала тихонечко напевать. Малыш блаженно заснул, а Дороти принялась сочинять в уме письмо, которое затем она напишет и отошлет.

Нина вернулась на работу. Ее груди, в первые два дня переполненные молоком, постепенно усыхали, уменьшаясь, как проколотые воздушные шарики. На всякий случай Дороти сшила ей специальные прокладки, и Нина каждое утро не забывала засовывать их в лифчик. Малыш быстро привык к рожкам с козьим молоком. Он сосал часто и шумно, но в столь малых количествах, что Дороти удивлялась, за счет чего он живет и, как ни странно, набирает вес. Все выпитое молоко затем шумно и торжественно изливалось в пеленки.

Дороти наметила планы. Она никому ничего не скажет. Она знала, куда ей надо пойти и что сделать. За эти дни Нина не успела полностью отдохнуть, но с облегчением вернулась к работе и переложила все заботы о ребенке на плечи Дороти. На своего сына молодая мать почти не обращала внимания.

Прошлым вечером Дороти подслушала разговор Эгги и Нины. Это произошло непроизвольно. Дверь их комнаты была приоткрыта, ее дверь – распахнута настежь. Говорили девочки шепотом, но в вечерней тишине их голоса были слышны достаточно хорошо.

– Ты действительно не знала, что беременна? – спросила Эгги.

Чувствовалось, это засело у нее в мозгу, как заноза.

– Сто раз тебе говорила: не знала. Еще повторить?

– Я помню.

– Тогда чего спрашиваешь?

– Просто мне не понять, как можно целых девять месяцев ходить беременной и не догадываться? По-моему, ни одна женщина не смогла бы.

– Вряд ли девять месяцев. Я покумекала… получается, восемь. Это все, что могу сказать.

– Нина Малленс, я твоя лучшая подруга и знаю тебя как облупленную.

– Получается, не знаешь.

– Уж мне-то ты можешь сказать правду. Неужели ты не догадывалась?

– Нет.

– А когда схватки начались? Тебя же несколько часов колбасило. Может, тогда доперла?

– Ни фига. Просто чувствовала себя паршиво. И страшно было. Я же никогда ничем не болела. Думала, не цапанула ли чего. А когда он вылез из меня, у меня был такой же шок, как у Дот. Честно.

– Ой, Нина!

– Чего разойкалась?

– Напрасно ты не захотела оставить его себе. Ты что, даже не думала об этом?

– Нет.

– Когда-нибудь ты пожалеешь, – сказала Эгги.

Услышав эти слова, Дороти села на кровати, подтянув колени к подбородку. Она вся обратилась в слух. Малыш Джон безмятежно спал в колыбели.

– Представь себе, не пожалею.

– Но ведь он твой ребенок. Не ее. Это неправильно.

Дороти вздрогнула, однако продолжала слушать.

– Почему неправильно?

– Потому что… сама не знаю. Это не по закону. Она возьмет твоего ребенка, и никто даже… А вдруг она будет с ним плохо обращаться? Ты и не узнаешь.

– Ты всерьез думаешь, что Дот будет плохо обращаться с Джоном?

– С Дэвидом, – поправила Эгги.

– Джон, Дэвид – мне без разницы.

– А вдруг ее муж вернется? Он может и не понять, что ребенок не ее. Но то, что это не его ребенок, он сразу сообразит.

– И чего?

– Нина, не прикидывайся дурочкой!

– Не его это собачье дело. Поняла? И потом, он не вернется. Угрохают его, если уже не угрохали. Их столько гибнет.

– Нина, ты действительно все продумала до конца? От и до?

– Я не могу оставить ребенка себе. Он мне не нужен. Мы с тобой двадцать раз гундосили на эту тему. А Дот ребенок очень нужен. Вот пусть и берет моего. Все будут довольны. Только тебе чего-то неймется.

– Но это не целлулоидный пупс!

– Тсс! Не ори во все горло, – прошипела Нина.