Иллюзия любви. Сломанные крылья - Ольга Дрёмова

— Лёня, Семёна обвиняют в хранении наркотиков, — упавшим голосом проговорила Надежда, и из телефонной трубки до Тополя донёсся её протяжный вздох.

— Что? — не понял Леонид. — Какие наркотики? Ты о чём?

— Вчера вечером он, как обычно, был в клубе со своими друзьями, и вдруг откуда ни возьмись там появляется милиция, да ещё и с собакой. Семён даже не успел понять, в чём дело, что произошло, как они взяли его и обвинили чёрт знает в чём! Я просто ума не приложу, откуда в гитаре Сёмки взялась эта дрянь?!

— Он что, балуется наркотиками? — опешил Тополь.

— Ты в своём уме?! — закричала в трубку Надежда. — Да он никогда их даже в глаза не видел!

— Они что, появились в гитаре сами?

— Да в том-то и дело! — снова сорвалась на крик Надежда. — Кто-то из этих подлецов пихнул Сёмке гадость в гитару, а обвинили его!

— А ты в этом уверена? — после короткой паузы спросил Тополь.

— Уверена в чём? — растерялась Надежда.

— В том, что наш сын не имеет никакого отношения к найденному?

— Ты что, совсем рехнулся?! — разозлилась она. — Что за идиотизм ты несёшь?! Кто-то решил испортить Семёну жизнь, а ты, вместо того чтобы немедленно сделать всё, что от тебя зависит, занимаешься какими-то дикими домыслами! Я не знаю, каким образом наркотики попали к Сёме. Возможно, кто-то побоялся хранить их в своём кармане и временно прикрепил к стенке гитары, но скорее всего этот кто-то подстроил всё вполне сознательно, чтобы таким образом свести счёты с Семёном.

— Почему ты так в этом уверена?

— А милиция, по-твоему, свалилась на этот несчастный кабак с неба?! — со злостью бросила Надежда. — Да там сроду никого не было, а тут явились! Ты подумай сам, как вовремя их туда занесло!

— Наркотики — это серьёзно… — протянул Леонид. — Вот это вляпался так вляпался, нечего сказать!

Облизнув губы, Тополь замер, и вдруг всё его тело напряглось. Шанс всё вернуть на круги своя одним-единственным поступком сам плыл к нему в руки, и в этом не оставалось никакого сомнения. Пусть по отношению к нему Надежда не испытывала любви, но на первое время вполне достаточно было бы её благодарности, а уж дальше всё бы зависело от него.

— Надюшка, чем я могу тебе помочь?

— Я знала, что ты не откажешься, — мягко проговорила Надежда, и от бархатистых ноток, прозвучавших в её голосе, Леониду стало тепло и уютно.

— Разве я могу отказаться, если… — он чуть не сказал, «если меня просит об одолжении такая женщина», но вовремя одумался, — если речь идёт о нашем ребёнке. Скажи, Наденька, чем я могу быть полезен?

— Лёня, мне нужны деньги. Большие деньги, — коротко сказала она, и в трубке повисла напряженная тишина.

— Сколько? — прикидывая, в какую сумму ему может вылиться козырной туз, Леонид несколько раз провёл языком по пересохшим губам.

— Для того чтобы закрыть дело, нам с Русланом не хватает тысячи долларов, — отчётливо произнесла Надежда. — Я знаю, это большие деньги, но другого выхода нет. Либо через два дня мы отдаём эти проклятые деньги, либо Семёну придётся плохо.

— С каким ещё Русланом? — Тополь почувствовал, как его сердце сжало стальным обручем.

— Сейчас это неважно, — торопливо бросила она.

— Смотря для кого, — холодно заметил Леонид.

— Лёня, на карту поставлена жизнь нашего сына! Какая разница, кто такой Руслан?

— Он твой любовник? — лицо Леонида окаменело.

— Так ты поможешь или нет?!

— Я не привык вкладывать деньги в безнадежное предприятие, — криво усмехнулся Тополь и вдруг почувствовал, как, навалившись на него всем весом, чёрное зеркало громадного купола из ночного кошмара намертво придавило его к земле.

— Это твоё окончательное решение?

— Да.

— Как ты будешь смотреть в глаза Господу Богу, Тополь, ведь Семён — твой сын? — с упрёком воскликнула Надежда.

— Когда придёт время, с Господом Богом я как-нибудь сумею разобраться без твоего посредничества, — оскорблённо проговорил он и повесил трубку.

— Эх, Катя-Катеринка, ягодка-малинка! — хлопнув дверью подъезда, Леонид поёжился от пронзительного ледяного ветра, швырнувшего в его лицо мелкую стружку острых, как иголочки, снежинок, и поднял каракулевый воротник зимнего пальто. — Да, не май месяц!

Достав из кармана толстые кожаные перчатки, подбитые белой овчиной, Тополь надел их и, почувствовав, как его пальцы погрузились в густой тёплый мех, ощутил непередаваемое волшебное чувство удовольствия от заботы о себе любимом. Траты как таковые Тополя раздражали безмерно.

Расставаясь с деньгами, он испытывал настолько резкое чувство дискомфорта, что болезненное ощущение от потери приводило его к недомоганию, выражавшемуся в излишней раздражительности и хандре. Но если расходы предназначались непосредственно для удовлетворения его потребностей, такие затраты не только не портили его настроения, но и, наоборот, резко его повышали.

Расставаться с деньгами Тополь не любил. Разграничивая пространство на своё и чужое, Леонид никогда не оставлял чаевых официантам и жалел о нескольких рублях, выманенных у него из зарплаты никому не нужной профсоюзной организацией завода. Сражаясь за копеечную сдачу у киоска Союзпечати или палатки с мороженым, он не ощущал себя скупердяем, потому что это его личные деньги, отдавать которые он никому не собирался.

Разумное использование средств было у него в крови, и, честно признаться, ничего плохого он в этом не видел. Прежде чем расплатиться по счёту, вложенному ушлым официантом в специально заведённую кожаную книжечку-папку, Тополь придирчиво сравнивал указанное в квиточке, с тем, что стояло перед ним на столе, и частенько эти два списка довольно-таки прилично разнились, причём всегда в сторону увеличения, а не уменьшения требуемой с клиента суммы. Поэтому Леонид с удовольствием исправлял «ошибку».

Что касается свиданий с женщинами, то тут Леонид предпочитал не тратиться совсем, мотивируя для себя подобное решение тем, что любить его должны не за истраченные суммы, а ради него самого. Хотя, если женщина проявляла инициативу подарить ему что-то на память о проведённом совместно вечере, например, дорогую булавку или стильный галстук, он ничего не имел против. Зачем портить человеку настроение, если ему доставляет удовольствие вкладывать деньги в свои приятные эмоции?

Когда же речь заходила о собственном удобстве и удовлетворении своих насущных потребностей, для Тополя не существовало такой вещи, которая была бы слишком дорога. Всё, что он считал для себя необходимым, он покупал легко, без всякого сожаления, не испытывая при этом ни колебаний, ни сомнений.