Свои - Валентин Черных

— Есть какие-нибудь проблемы? — спросил я напрямик.

— На премьере будет Воротников, бывший секретарь обкома. Теперь он в ЦК партии. И все руководство области. Вы уж постарайтесь.

Воротников еще в школе мне сказал: «Я тебе, скотина, этого никогда не забуду».

И я это помнил, и он наверняка ничего не забыл. Он вряд ли был теперь против фильма, зная мнение первого человека в стране и прочитав хвалебную рецензию в «Правде». Но я занимался незаконным заработком, используя копию фильма. Фельетон на эту тему мог появиться в любой московской газете.

Зрительный зал уже заполнялся, но два ряда, оставленные для областного руководства, оставались свободными.

Наконец они появились в зале. Первым шел Воротников, за ним, по-видимому, нынешний секретарь обкома. Среди темно-синих костюмов выделялась зеленая форма с голубыми кантами — явно председатель областного управления КГБ, полковника в серой милицейской форме Бурцева я узнал сразу. Он не изменился, не пополнел. Тогда в Красногородске он был майором.

Я вышел на сцену, сказал, что рад встрече с земляками. Воротников рассматривал меня из зала, сложив руки на животе. Решение я принял мгновенно. Если не отступлю, то проиграю. Но отступать надо не покорно, а показывая силу или блефуя, когда этой силы нет.

— Я рад видеть знакомые и родные лица в зале. Я рад видеть Петра Анисимовича Воротникова, бывшего секретаря обкома, а теперь работника Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза.

Я сделал паузу. Первыми зааплодировали два ряда руководящих кресел, аплодисменты подхватил весь зал.

Я внес изменения в свое уже обкатанное в других кинотеатрах выступление и рассказал, как соперничал с сыном Воротникова в школе. Как мы оба были влюблены в одну девушку и даже дрались из-за нее, и как Воротников ликвидировал конфликт, наподдав своему сыну и мне. А девушка, которая так и не могла определиться, по сей день не вышла замуж. Зал хохотал. Я закончил рассказ и сделал приглашающий жест, прося выйти Воротникова на сцену. Он встал, раскланялся, но на сцену не шел. Зал продолжал аплодировать.

Воротников поднялся на сцену, наклонился ко мне и шепотом сказал:

— Ты в Москве кое-чему научился, но перебираешь.

— И еще я хочу поблагодарить полковника Бурцева. Он в зале, — продолжил я.

Бурцев встал.

— Он мог завести на меня уголовное дело, и я никогда не стал бы артистом.

Бурцеву аплодировали не менее бурно.

После фильма меня и актрису пригласили в загородную резиденцию секретаря обкома. Пили водку под хорошую закуску, вспоминали, как много сделал и делает для области Воротников. Он пил мало и, как мне показалось, старался не встречаться со мною взглядом. Я тогда еще не знал, что в политике все переменчиво — и забывают бывших и лучших друзей, и объединяются бывшие противники. Я не был ни другом, ни противником, он меня помнил хитрым и безжалостным мальчишкой, который избил его сына; рассматривая меня сейчас он, может быть, пытался просчитать, кто за мною стоит. В Москве могли быть самые необыкновенные сочетания. А вдруг я жених дочери члена Политбюро или Маршала Советского Союза. Такие, как он, не верят в случайность. Что случайно редакторша увидела меня в узбекском фильме и порекомендовала режиссеру, но могла не увидеть и не порекомендовать. Он играл по другим правилам, в которых не предполагалась случайность, где никто и никогда не мог однажды утром проснуться знаменитым. Все решалось при помощи годами наработанных связей. Если ты оказал услугу, то можешь рассчитывать на ответную услугу. Если поддержал ты, то поддержат и тебя. Но если ты дал основания усомниться в преданности системе, тебя лишат права принимать решения на своем уровне ответственности. В лучшем случае понизят уровень ответственности, в худшем это почти всегда конец карьеры. Система исключала возвращение на прежнее место. Воротников не сделает ни одного неверного шага. Он вернется в Москву и постарается узнать, кто за мною стоит.

Я тогда многого не знал. Верил в справедливость, в незыблемость строя, порядка и правил, которым следовали все. Я, как и миллионы, не мог даже предположить, что система может рухнуть в три дня. Как потом выяснилось, эту возможность не просчитывал никто, даже Центральное разведывательное управление Америки. Может быть, от комплекса неполноценности я и сам не очень верил в свои актерские возможности, и Классик все четыре года обучения в институте использовал меня в учебных спектаклях только в эпизодических ролях, внушая, что я актер не для главных ролей, что я середняк. Я даже не мечтал однажды сыграть главную роль и получить главный приз в Каннах, Венеции или Берлине. Был еще «Оскар», приз Американской академии кино, но советские фильмы за последние двадцать лет не проходили даже номинации, когда из пяти лучших зарубежных картин, снятых не на английском языке, отбирали одну, самую достойную.

После возвращения в Москву из Пскова я сходил на почту. В моем ящике, который я абонировал, оказалось два письма: от матери, с опоздавшими новостями из Красногородска, и из Госкино СССР. Я впервые получал письмо из правительственного учреждения, в котором сообщалось, что фильм «Иду на Вы» киностудии «Мосфильм» выдвинут на Всесоюзный кинофестиваль, который состоится в Алма-Ате, и что я включен в делегацию.

Я получил билеты и деньги, вылетать надо было только завтра.

У женщин интерес следить за модой закладывается, вероятно, с пеленок, когда девочку одевают в яркие одежды, ей тем самым внушают, что она должна нравиться всем, и внушают ей постоянно.

Я всегда носил недоношенное двоюродными братьями матери. Она перешивала мне брюки, суживая и укорачивая, из пиджаков кроила курточки, покупались только ботинки: у дядьев были крупные ноги, да и обувь они чинили по многу раз, а выбрасывали, когда нельзя было носить не только по мокрому, но и по суху. Наверное, моя страсть к костюмам зародилась еще в детстве.

Из Германии я привез свитера, светлый костюм из плащевой ткани, брюки и куртку со множеством карманов, были у меня и два вполне приличных пиджака на каждый день — когда Альтерман работал еще в комиссионном магазине, теперь он снова работал в Управлении торговли, но уже не просто одним из заместителей, а первым заместителем.

Я не знал, какую одежду носят актеры на фестивалях, но по телевизору знаменитостей показывали в вечерних костюмах с галстуками-бабочками.

Афанасий, уезжая на фестивали, брал смокинг и не меньше трех костюмов. И он, наверное один из немногих режиссеров, имел свой смокинг: режиссеры, чьи фильмы выставлялись на зарубежных кинофестивалях, обычно брали смокинги в костюмерных киностудий.

Как всегда в экстремальных ситуациях, я решил посоветоваться с Альтерманом.

Мне повезло, он оказался в своем кабинете в Управлении торговли. Я изложил ему суть проблемы.

— Перезвони через полчаса, — сказал он.

Я перезвонил.

— На кинофестивалях стиль одежды самый свободный, — сообщил он. — Знаменитости могут позволить себе все, но вечерний костюм, не обязательно смокинг, желателен, особенно на правительственных приемах. Республиканское руководство такие приемы делает обязательно. И на открытии, и на закрытии кинофестиваля. Записывай телефон.

Зная четкость Альтермана, я заранее приготовил ручку и записную книжку. Он продиктовал номер телефона и пояснил:

— Это сотая секция ГУМа, где одевается номенклатура. Попросишь Веру Ивановну. Крашеная блондинка, обычно в голубом костюме или платье. Она назначит тебе время и встретит, вход в секцию по особым пропускам. Дашь ей сверху сто рублей.

— Возьмет? — спросил я.

— Конечно. Номенклатура, которую они обслуживают, никогда лишнего рубля не дает. А им тоже надо подрабатывать. Твои размеры я сообщил. Удачи. Не получишь приза, не переживай. На фестивале, как на Олимпийских играх, главное — не победить, а участвовать.

Я позвонил Вере Ивановне, мы условились, когда она выйдет встречать. До встречи у меня оставалось больше часа, я доехал до сберегательной кассы и снял деньги с запасом, не зная, какие траты меня ждут, но запас карман не тянет, я об этом помнил всегда.

Сотая секция оказалась ГУМом в миниатюре.

Сейчас, анализируя прошлое, понимаю, что большую часть своей жизни я прожил в системе абсолютно извращенной, но четкой и понятной. Каждый мог иметь только самое необходимое. Более лучшее, интересное, да и просто лишнее доставали через знакомых, поэтому выстраивались цепи, которые замыкались на продавцах одежды, парфюмерии, мяса, фруктов, на аптекарях, врачах, портных, слесарях станций технического обслуживания, работниках ЦК партии, судов, милиции. У Афанасия в его записной книге было несколько тысяч телефонов. В этой системе жили миллионы.

Но была и другая, номенклатурная система, со своими магазинами-распределителями, со своими больницами, аптеками, где все стоило дешевле и было лучшего качества. Система имела свои разветвления. Районная номенклатура пользовалась минимальными преимуществами, чем выше чиновник занимал пост, тем больше было привилегий.