Салон 1-67 - Сборник любительских околоюморных текстов от Anekdot,ru - неизвестен Автор

Континентальная блокада

Пятница, 23 апреля 1999

Выпуск 46

* * * В туче тонут купола Одинокой церкви, Все великие дела Перед тучей меркнут. Тучка прописью стиха Закрывает звезды. Туча шепчет: "Чепуха, Все немножко просто..." Между тучей и людьми Вырастает купол. Тучка шепчет мне: "Пойми, Все немножко глупо..."

Саша С. Осташко <[email protected] >

* * * Ночь: погасший костер. Догорело либретто. Мы сыграем и так В нашу злую игру. Я неважный актер. Ты уходишь с рассветом В полубред, полумрак, И к другому костру. Жизнь стекает с руки. Был мне сон, был мне знак ли? День окончился в срок, Как антракт. И опять Приближенье тоски. Предвкушенье спектакля. Вечер: третий звонок. Я иду открывать. То был странный сезон, Пахло гарью и тленом. Нарисованный век Был незрим сквозь пургу. Ночь: раздавленный сон, Прокаженные стены. Город выброшен в снег. И следы на снегу. В.Крупский <[email protected]>

* * * "Прочти меня насквозь, На вкус, на цвет и запах",Идут две мысли врозь На параллельных лапах. Узнай, чего боюсь, Кого я ненавижу, И не робей, не трусьЯ только смелых вижу. Смотри в мои глаза, Пойми меня без словаПритворная гроза На солнечной основе. Прибей гвоздями дни, В которые мы вместе. Мы счастливы одниПусть будет мир на месте. Поверь - не улечу, Покуда будет сладок Мне новизны кетчуп Из страсти шоколадок! Margaux

Третья дума дьяка Охрюты во время побега из Малороссии по обвинению в прелюбодеянии с поповной ... И колокольчик, дарвалдая, во тьме пугает кур в упор А звезды гаснут и, сгорая, Ховают в темень наш позор. позор беременности плодом (причем, пока неясно, чьим) и вот, обузою подводам, сидим мы грузно и молчим как будто я отец как будто (кто знает) был же и другой! была ты нетто, стала брутто и вот мы едем под луной куда незнамо. Слов не слышно вдали поскок-поскок-поскок (а впереди маячит дышло и указует на восток) то твой отец: отстать не может его коня не удержать он нас настигнет, взвоет, сгложет (меня, конечно, бонна-мать) поповна жирная и злая своею пихвою быстра (башка болит от дарвалдая...) ты скудоумия сестра ужель понять тебе невмочь что поп свою жалеет дочь а мне аминь сготовить тщится повозка же едва тащится и слышен цок волов копыт а сзади поп (расстричь бы надо) с попом и егерь следопыт и много сволочи и смрада иль смерда... все вотще. Давай же поцелуй меня поповна я слышу - слышишь? - близкий лай облезлы гончие церковны а мне... ( хор бенедиктинцев: здесь рукопись обрывается. Господи помилуй!)

Девлет-Хаджи <[email protected]>

Так говорил Замминистра. Роман (продолжение) Глава 3. Манго и Хэш С трудом оторвавшись от стойки бара, он повернулся и сделал шаг к выходу. Его нога, не найдя пола, запуталась в струях воздуха, вытекавшего с улицы. Незаметно для себя он начал икать. Она появилась на тридцать восьмом ике. Взмахнув ресницами, она молча согласилась с его немым предложением и рухнула за столик у окна. Впрочем, сделала она это так, словно оказывала ни с чем не сравнимую услугу нашей Вселенной. Даже следы пожелтевшей спермы на ее платье сияли алмазным ожерельем ночного неба. Присев рядом, он пододвинул к ней початую бутыль с джином без тоника. Обуревавшая ее жажда тут же нашла выход наружу, в три глотка опустошив емкость. Оценив сей факт положительно, он заказал еще джина и музыки. Под мелодичные звуки джаз-рока он выдернул ее на середину бара и, прижавшись щекой к ее левой - правая была ампутирована - груди, начал вращение против часовой стрелки. Нежный напев завладел ими, заставив забыть о времени года. Он отметил про себя, что танцует она безупречно, наступая ему на ноги лишь в конце каждого такта. Усталые и вспотевшие, они уселись обратно за свой покосившийся столик и принялись за джин. Потом он предложил ей закурить. Отказавшись от протянутой пачки сигарет с ментолом, она извлекла из сумочки зеркальце, "Магнум" 47-го калибра, грязную наволочку, шеститомник Пруста, банку килек в томате и нетрезвого хомяка. Наконец, на самом дне обнаружились сандаловая трубка и пачка махорки. Набив трубку, она сгребла все свои аксессуары в сумку, чиркнула спичкой и удовлетворенно затянулась. Тут же она надрывно закашлялась. Он ободряюще постучал донышком бутылки по ее горбатой спине. Она благодарно чавкнула и затянулась еще раз. Клубы сизого дыма нехотя выползли из ее ушей и прилипли к столику. Сопроводив затяжку половиной имеющегося в наличии джина, она блаженно откинулась назад и подняла вверх свои кривоватые ноги. Его небритое лицо распласталось в ухмылке, такова была сила ее непосредственности и красоты. От удовольствия он даже перестал икать. Ласково поглаживая ее шершавую ладонь своей, похожей на разбитый вдребезги штангенциркуль, лапой, он принялся нашептывать ей пошлые истории из жизни Шакьямуни на древнетибетском. Она понимающе кивала, обсыпая перхотью его смокинг цвета хаки. Затем она подмигнула ему, едва не потеряв контактную линзу, и раздвинула ноги. Там, за краем некогда белого чулка, пряталась фляжка квадратной формы. Во фляжке оказалась зеленовато-черная жидкость, чем-то напомнившая ему тройной одеколон. Вкус у этого эликсира был соответствующий. Через три часа двадцать шесть минут и семь секунд они допили эту емкость и, не сговариваясь, направились к выходу. Он упал первым, потянув ее за собой. Она помогла ему встать, отряхнула его, покачнулась и тут же обняла пол сама. Точнее, не пол, а некую плоскость, залитую неровными слоями пота и спиртного. Он радостно вздохнул и лег рядом. Когда двери бара распахнулись, раннее утро бросило им в лицо очередь из автомата "Узи". Очередь грубо швырнула их на землю, укутав теплыми струйками крови. Он успел повернуться к ней и чихнуть в ее разодранное болью лицо. В бурой луже что-то прошипела недокуренная сигарета... Они жили счастливо и умерли в один день.

В.Крупский, К.Константинов <[email protected], [email protected]>

Вторник, 27 апреля 1999

Выпуск 47

Кюрасао Побережье. Грозные волны Плавно сменяются мягким прибоем. Нежно качают смуглого боя. Издали трудно сказать - он худой или полный, Да и видно его, пожалуй, чуть-чуть, еле-еле, Ветер плавно пальмами стелет Побережье. Два мулата играют на укалеле. И закат, англичане говорят ?pink-gold, но Чуть-чуть он другой, не только золото с розой, Но и зелень деревьев и синь этикетки На банке с пивом, что валяется рядом. Субретки С госпожами в бунгало, стихами и прозой Общаются. Тишь и покой, как говорил Лао Цзы, есть основа. Может, где-то идет весна, о Которой не слышали в вечном августе Кюрасао. Море дышит глюкозой На тебя, на банку от пива, на свежесть постели, На пароход, грустно бредущий из Гонолулу. Очень спокойно и незаметно уснула Вилла, и пальмы, словно в борделе, Стоящие в очередь до побережья Сквозь песок, наваленный пшеничной лежью. А волны опять качают нежно Весь Кюрасао. И два мулата все так же играют на укалеле.

Саша С. Осташко <[email protected]>

* * * - Я могу вызвать ветер. Сегодня или завтра, - сказал один мудрец другому, но если он не захочет, он не прилетит. - А я не умею его вызывать, - честно признался второй, - скажи, ты ведь тоже не можешь этого делать? Они поспорили. На другой день прилетел ветер. Он трепал фиолетовые мантии двух сидящих на краю обрыва мудрецов, шуршал о своем, о ветреном, ждал объяснений, но не дождался, потому что два человека без конца разговаривали, да и вряд ли бы они его услышали, даже если бы захотели. Это ему скоро надоело, и он полетел дальше. - Это случайность, - сказал второй мудрец, - ветер прилетает к нам один раз в два дня, ты не мог его вызвать. - Если ты этого очень хочешь, - сказал первый мудрец, - это придет к тебе, даже если понимаешь, что это нереально, но откуда ты знаешь, что реально, а что нет? Смотри, ветер улетает, он пытался побеседовать с нами, но мы НЕ ХОТЕЛИ говорить с ним. Видишь эту пропасть? Ты думаешь, что разобьешься, если шагнешь в нее? Ты можешь думать, что она ПРОПАСТЬ, в которую ты упадешь и разобьешься, шагнув; но ты можешь думать о ней как о пропасти, похожей на ТРОПИНКУ и пройти по ней, как по лесу. - Это ТВОЙ МИР, это ТЫ в нем, - с этими словами он кувыркнулся в пропасть и полетел. Наверное мудрец подумал о небе, и как хорошо летать по нему, потому что его фиолетовая мантия превратилась в броню вертолета, наверху была приделана огромная труба, из которой шел дым, он издал прощальный гудок и улетел за горизонт. Пигмалион почесал затылок и пошел домой. К своей Галатее.

Svetik <[email protected]>

Рождение Венеры (продолжение) Лида Курганкина была девушкой честной. Нет, конечно, как и большинство психически нормальных людей (да и оставшаяся их часть, пожалуй, тоже), нередко она не говорила всей правды, иногда не говорила правды вообще, бывало не раз, что просто привирала или даже врала, ну, и, случалось, лгала... Как все прекрасно понимают, в этом нет ничего плохого и страшного, и беспокоиться надо лишь тогда, когда эта необходимость лгать становится потребностью. И Лида это тоже понимала, и, каждый раз, когда ей доводилось вводить в заблуждение своего начальника или кавалера, покупателя или контролера в троллейбусе, она была с собой честна и искренне огорчалась обстоятельствам, заставляющим это делать. Единственным местом, где Лида решила не обратить внимания на обстоятельства и забыть о своей принадлежности к большинству людей, стал небольшой приход на окраине их города. Вообще-то, если бы Лиду спросили - верует ли она? - Лида бы не знала, что ответить. Но, к счастью, никогда и никто этим не интересовался, что, наверное, объясняется или наличием приобретенной интеллигентности или отсутствием врожденного любопытства у окружающих. Но, в любом случае, Лида была таким образом избавлена от необходимости в очередной раз испытывать неловкость под влиянием обстоятельств. Лидино решение родилось случайно. Хотя, конечно, Лида знала, что случайность - лишь частный случай закономерности, и даже гении, революции и прорыв канализации случаются только тогда, когда к ним есть исторические предпосылки. Но Лиде было некогда задумываться над первопричинами, потому что начать она уже решила, да и заканчивающийся через неделю великий пост так удачно совпадал с ее длительной диетой. Начать свой путь она решила с отпущения своих грехов, тем более, что в силу честности перед собой, Лида их имела много. У нее было вообще-то смутное представление о заповедях и их количестве, но Лида видела некоторые фильмы со сценами исповеди, и понимала, что вполне могла бы покаяться хотя бы по трем направлениям. Не откладывая дело в долгий ящик, Лида узнала процедуру и расписание утренней службы, купила дорогое темно-голубое шелковое кашне, очень удачно подчеркивающее глубину ее глаз, и поставила будильник на половину пятого утра... Переведя стрелку будильника на обычные для рабочего дня семь часов, проанализировав события минувших суток и окончательно успокоившись, Лида признала свою ошибку: по своей неопытности она не захотела удовлетвориться обшей исповедью, предполагающей покаяние хором, но при которой толпа древних старушек в выцветших от времени и в силу некачественного прокраса платках поглощала бы ее изящно задрапированную в голубое голову. Но Лида была искренне уверена в исключительности своих грехов и справедливо потребовала соответствующего к ним отношения. В процессе интимной беседы с батюшкой Лиде привелось неприятно удивиться двум вещам: во-первых, грехов оказалось несколько больше, чем она предполагала, а, во-вторых, ее симпатия к интересному бородатому мужчине, которому так шел черный цвет, обратно зависела от решимости отвечать правду на его строгие вопросы. Когда же батюшка вернулся к 7-й заповеди, в нарушении которой Лида успела честно признаться, уточнил семейное положение соучастника падения, и стал требовать от Лиды обещания боле не повторять такой грех, а работать над изменением своих социально-демографических характеристик, Лида расстроилась и даже возмутилась, как, наверное, возмущаются голодные, когда не находят общего языка с сытыми, и наоборот. Помня, что истина нередко рождается в споре, Лида сперва попыталась возражать, и даже начала объяснять некоторые вещи этому страшно далекому от реальности человеку, но, увы, не обнаружив готовности собеседника к дискуссии, честно отказала в принятии на себя таких обязательств. Когда Лида вышла на свежий воздух, она ощутила себя изгоем, страдалицей и бунтарем, отлученным от церкви, а перед глазами почему-то появилась и потом исчезла репродукция известной картины русского художника-передвижника В.И.Сурикова ?Боярыня Морозова? из учебника русской литературы за 8 класс.