Проклятье на последнем вздохе или Underground - Елена Гладышева

За столом, после дежурного тоста «за встречу», разговор постепенно завязался и с вопросов «а помнишь?» с каждым очередным стаканом перешёл на повествование «а ты знаешь?» А, когда на лица пришло выражение пьяного ослиного упрямства, пошли и ответы типа «а не пошёл бы ты..!».

Маша завернула заснувшую Надюшку в свою кроличью шубу, в которой её и принесла, шутя вытолкала недовольного Григория и вместе с ним ушла в свою половину, сквозь темноту и непроглядную метель. Но вскоре вернулась на минутку, принесла катастрофически не хватавшую закуску: сало с прослойкой и покупные, жаренные котлеты.

Анна, обрадовавшаяся такой сердечности Маши, тут же заподозрила в этой невиданной щедрости какое-то коварство. Но углядев, как Маша пытается мимоходом кокетничать с Юриком, успокоилась и даже позлорадствовала: — Нет у тебя шансов, Мария! Старовата ты для него! Да и жена Юриком вертит как хочет, потому, что стерва и к тому же красивая.

Гости ещё долго сидели за столом, уже не обращая внимания на телевизор, который уже давно показывал настроечную рамку вместо закончившихся телепередач.

Сергей уже рассказал всё, что было можно про службу, про сослуживцев, про то, что опоздал с дембелем из — за общевойсковых учений по случаю обострения международной обстановки.

Теперь разговоры пьяной мужской компании уже резали Ане слух и она ушла в соседнюю комнатку, пытаясь там заснуть. Завтра утром на работу. А наутро будет болеть голова от перепития и от недосыпа.

Уже засыпая, Анна слышала проникающие в её комнатку вместе с табачным дымом громкие слова пьяного Сергея: — Завтра на танцы пойду, а то слободские небось забыли Серёгу, королями ходят?

— Нет, он совсем не изменился! Кому чего, а шелудивому — баня, — недовольно подумала Анна про брата. — Весь в отца! Двадцать два года мужику, а до сих пор ни ума, ни фантазии. Одни глупые разборки на уме!

Под бесконечное завывание метели за окном, Анну сморило. Она проснулась далеко за полночь, когда прощавшиеся друзья напустили в дом холода из долго не закрываемой двери, в которой они каждый застревали надолго. И немного проветрили прокуренный дом.

Анна нехотя вышла убедиться, что дверь террасы закрыта на задвижку, спросонок глянула на папиросные бычки в грязных тарелках, на зашарканный пол, на кучу пустых бутылок под столом, но оценив свои силы, решила оставить уборку до утра. Убедившись, что Рита хорошо укрыта одеялом и не замерзает в своей комнате, Анна достала из шкафа чистое постельное бельё. Она постелила Сергею в большой комнате, где он, едва раздевшись, рухнул на диван и быстро уснул первые за три года службы сном младенца, а сама ушла в свою спаленку.

46

Пахло чистотой и мокрыми досками. Мария только, что вымыла в доме пол, сполоснула тряпку и повесила её во дворе на просушку.

— Вещи все собрала, щи сварила, Гришке на два дня хватит. Копченых костей полная морозилка. С голоду не помрёт! В крайнем случае Нюрка его покормит, — мысленно перебирала она свои дела, сидя на лавочке, в ожидании, когда просохнет мытое крыльцо.

Толстый, лохматый шмель нагло пролетел прямо мимо её носа и по — хозяйски закопался в цветок на клумбе. У него тоже были свои важные дела.

— За Надюшкой в детсад пора идти, — командовала сама собой Маша, чтобы отогнать от себя, сильно портившее настроение, неприятное предчувствие того, что Григорий сегодня опять придёт пьяным. Не зря ведь запаздывает?

Чтобы отдохнуть от вытрепавшего ей все нервы мужа, Маша с дочкой собралась на юг в санаторий «Матери и ребенка» по бесплатной путёвке, выданной ей в профкоме завода за хорошую работу.

Сильная, здоровая Мария в своем цеху была передовиком производства. А работа у неё была тяжелая и вредная: она в ручную упаковывала в коробки вредный и вонючий стиральный порошок. Работала Маша как заведенная, соответственно получая за это неплохую зарплату и премиальные.

Со временем у неё появилась мечта — накопить на кооперативную квартиру и вырваться, наконец, из этой её грёбанной жизни с никчёмным, пьющим мужем.

А Григорий пил все больше и больше, постепенно становясь хроническим алкоголиком.

Его, как неплохого маляра и плиточника после работы часто приглашали на калым в квартиры и в частные дома. Сначала сама трудолюбивая Мария поощряла это. Но в последнее время, почувствовав его слабинку, с ним начали расплачиваться в основном стаканами со спиртным.

Мария и по — хорошему пыталась остановить пьянство мужа и плакала и просила и ругалась с ним, а он скатывался всё ниже и ниже.

— Ну почему? — злилась по ночам Маша. — Чем я плохая жена?

А потом поняла, что жена Григорию совсем не нужна, была бы бутылка водки, да хвост селёдки. Он уже дважды приползал домой таким пьяным, что утром не мог встать на работу, а потом его разбирали на собрании, совестили и обещали, что в другой раз не простят и уволят к чертовой матери.

И у Маши стала проскальзывать мысль о том, что Гриша вовсе не её судьба. Такую — она ничем не заслужила! Ведь не сошёлся же свет клином на этом алкаше! Что может она ещё встретит того, другого, настоящего? И возможно там, на юге!

А почему она не может кому — то понравиться? Ведь разведённый мастер их цеха оказывает ей внимание: в столовой занимает для неё очередь и выписывает ей самую большую премию.

Правда, Машу всегда смущал его засаленный костюм и не глаженая рубашка. Всё — таки начальник. Должен следить за собой! Возможно, она даже поступилась бы этими своими принципами, но зарплата у мастера была меньше, чем у неё — передовика производства.

— Платья беру с собой дорогие. А там ещё пальмы, море и возможно душевная музыка, — представила она себе картинку южного рая с картинки из журнала «Работница». — Надо верить и надеяться!

Утром Мария растолкала ещё не проспавшегося мужа и заставила его проводить её с дочкой на раннюю электричку.

Хмурый с похмелья Григорий оговариваться не стал, донёс чемодан до платформы и даже чмокнул жену в шею, а, после отхода электрички, сразу зашел в привокзальный буфет и опохмелился. Придя домой и остро ощутив внутри себя какую-то гнетущую пустоту, он достал из шкафа коробку с новыми, замшевыми, чем — то провинившимися перед ним, туфлями жены и пропил их в том же буфете.

Ночевал он в вытрезвителе, а на другой день идти на работу счёл делом уже бесполезным и гудел потом ещё пять дней подряд, не помня где. Пока не закончились все оставленные ему женой деньги.

Вернувшись домой грязный и вонючий, всё же решив не пачкать белоснежную постель, он уснул на кухне на полу, вроде бы один, но на утро его разбудила какая — то собачка, лизавшая его нос, в надежде, что новый хозяин всё же её покормит. Пришлось поделиться с ней, с такой же никому не нужной, как и он сам, копченой костью из морозилки, такой холодной, что у Григория заныли зубы.