Кризис психоанализа - Эрих Зелигманн Фромм

типичные черты характера буржуа XIX века постепенно менялись, и вместе с исчезновением классического типа «сделавшего себя» независимого предпринимателя, который одновременно владел и управлял своим бизнесом, стали служить помехой для нового типа капиталиста. Описание и анализ психики предпринимателя сегодняшнего дня – еще одна задача, за которую следует взяться психоаналитической социальной психологии.

Однако среди низших слоев среднего класса ранние черты характера продолжали сохраняться. В таких капиталистически развитых странах, как Германия, этот класс не имеет экономической и политической власти; тем не менее он продолжает выполнять экономическую роль в устаревших формах более ранней (XVIII–XIX века) капиталистической эпохи. У сегодняшней мелкой буржуазии мы находим те же самые черты анального характера, которые были присущи «духу» прежней капиталистической эпохи[139].

У представителей рабочего класса в гораздо меньшей степени проявляются черты анального характера, чем в среде мелкой буржуазии[140]. Это отличие нетрудно объяснить, учитывая место рабочего в процессе производства[141].

Более трудным является следующий вопрос: почему столь многим членам и пролетарского, и низших слоев среднего класса, не имеющим ни капитала, ни сколь-нибудь существенных сбережений, все же присущи буржуазно-анальные черты и соответствующая идеология? Мне представляется, что главная причина в том, что либидозная основа этих черт коренится в традициях семьи и других культурных факторах. Таким образом, она изменяется медленнее, чем экономические условия, к которым была адаптирована.

Каково значение психоаналитической социальной психологии для социологии? Ее главная ценность в том, что она позволяет нам понять социальные процессы и производительные силы общества через выраженные в характере либидозные силы, их роль как движущих (или тормозящих) факторов. Тем самым становится возможным придать конкретный, научно-корректный смысл понятию «духа» эпохи. Если понятие «дух» общества интерпретировать в этих терминах, то уйдут в прошлое многие противоречия, обнаруживаемые в социологической литературе. Ибо многие из этих противоречий являются результатом отнесения понятия «дух» к идеологии, а не к чертам характера, которые могут находить выражение в большом числе разных и даже противоположных идеологий. Применение психоанализа не только предоставит социологам полезные точки отсчета в исследовании этих вопросов; оно также предотвратит некритическое использование ложных психологических категорий[142].

Ту же поверхностность можно обнаружить в его анализе психики капиталистического предпринимателя, которую он приравнивает к детской: «Конечные ценности таких людей представляют собой редукцию всех психических процессов к самым простым элементам… регрессию к простому состоянию детской психики. Попробую это доказать. Четыре элементарных комплекса ценностей доминируют в жизни ребенка: 1) физические данные; 2) неисчерпаемая энергия; 3) новизна открытий; 4) чувство своей власти. Те же самые ценности, и только они, как мне представляется, обнаруживаются в ценностных системах современного человека» (Sombart. Op. cit. S. 221 и далее).

Эпилог

Эта книга посвящена кризису психоанализа. Однако, чтобы не терять перспективу, следует сказать, что нельзя изучать этот кризис, не осознавая, что он – часть более широкого явления. Возможно, это кризис современного общества. Возможно, это кризис человека.

Да, эти явления существуют, но реальный кризис наших дней уникален в истории человечества – это кризис самой жизни. Нет нужды повторять то, что люди знающие и обеспокоенные пытаются выразить как можно более ясно. Мы оказались перед вероятностью, что лет через пятьдесят – а возможно, и гораздо раньше – жизнь на земле перестанет существовать. Не только вследствие ядерной, химической или биологической войны (а каждый год технический прогресс производит все более разрушительное оружие), но также потому, что технический «прогресс» делает почву, воду и воздух непригодными для поддержания жизни.

Уместен ли психоанализ, если сама жизнь находится в опасности?

Может быть, нет. Может, жребий уже был брошен, когда и лидеры, и пассивная масса, движимые амбициями, жадностью, слепотой и душевной инертностью решительно ступили на путь катастрофы, когда меньшинство, видящее надвигающуюся опасность, уподобилось хору в греческой драме: они могут комментировать ход трагедии, но не властны его изменить.

Однако кто оставит надежду, пока есть жизнь? Кто будет предупреждать миллиарды людей, живущих, дышащих, смеющихся, плачущих и надеющихся? Биологи, химики, физиологи, генетики, экономисты, врачи, теологи, философы, социологи, психологи говорили и продолжают говорить об угрозе жизни – не все из них, но некоторые; каждый сообразно со своими знаниями и занимаемой позицией. Психоаналитик, зная, как и другие, что времени мало, должен сосредоточиться на главных вопросах.

Я сделал попытку указать на главные, с моей точки зрения, вопросы в этой работе, но, перечитав ее, я считаю уместным подвести итоги. Прежде всего психоанализ должен помочь критически осознать, раскрыть опасные иллюзии, вера в разумность которых парализует способность действовать. Помимо этого, как я полагаю, психоанализ может внести свой вклад в постижение ценности жизни и вызвать соответствующее отношение к ней. Однако здесь психоанализ должен расстаться с Фрейдом, который к концу своей жизни полагал, что стремление к смерти и разрушению – такая же фундаментальная и неискоренимая часть человеческой природы, как стремление к жизни. Другие (например, Конрад Лоренц) утверждали, хотя и с другой теоретической позиции, что агрессивность человека является врожденной и мало поддается контролю.

Этот энтузиазм в признании врожденного характера деструктивности (что, между прочим, было очень удобно для объяснения равнодушия к военной угрозе) практически отказался от попыток разграничения разных видов агрессивности. Однако реактивная агрессивность – вид реакции, направленной на защиту от реальных (или предполагаемых) угроз жизненным интересам, отличается от агрессивности садизма, отражающей склонность к подчинению людей и контролю над ними; деструктивная агрессивность – род ненависти, направленной против самой жизни, желание ее разрушить. Поскольку никто не провел разграничения между названными типами агрессии, нельзя было приступать к изучению условий, ответственных за наличие и интенсивность каждого типа, а также способам уменьшить интенсивность агрессии.

Отсюда, как я полагаю, проистекает фундаментальная проблема противостояния любви к жизни (биофилия) и любви к смерти (некрофилия) – не как двух параллельных биологических тенденций, но как альтернатива биологически нормальной любви к жизни и ее патологической перверсии – любви к смерти[143]. Биофилия и некрофилия часто обнаруживаются у одного и того же человека; имеет значение лишь соответствующая интенсивность этих двух фундаментальных страстей независимо от их смешанного или раздельного присутствия. Большинству людей не присуща любовь к смерти[144]. Но на них могут влиять, особенно во времена кризисов, отчаявшиеся некрофилы (а те, кто любит смерть, всегда отчаявшиеся). Попадая под влияние их призывов и идеологий, люди не видят за разумностью этих идей скрытую реальную цель – разрушение. Тем более что любители смерти говорят о чести, порядке, ценности уроков прошлого, а иногда и о грядущих свободе и справедливости. Психоанализ учит скептически относиться к