Бездонные пещеры - Кейт Форсит

— Ты хорошо поработала сегодня, моя Бо, и я говорю не только об ужине для всех этих людей.

— Спасибо, — сказала Изабо. — Пойдем, ты, наверное, очень устала. Уложим ребятишек и сами ляжем. Пряхи, я просто на ногах не держусь!

Она склонилась к старой колдунье, чтобы помочь ей подняться на ноги, и Мегэн очень удивила ее, поцеловав ее в щеку и потрепав ее дрожащей рукой.

— Ты хорошая девочка, моя Бо, — сказала она. — Хотя, конечно, уже не девочка, верно? Женщина и колдунья. — Она с улыбкой вздохнула и вышла из комнаты с Гита, свернувшимся клубочком у нее в кармане.

Нила стоял перед отцом, гордо подняв голову, в ниспадающем с плеч плаще из тюленьего меха. Его тень, длинная и тонкая, тянулась по песку.

Король сидел на высокой скале, опустив перепончатые ноги в лениво плещущуюся воду. Даже в угасающем свете было ясно, что он очень рассержен. Его рык разносился по всей бухте, а кожа приобрела цвет морского винограда. Позади него стоял его личный отряд воинов, у многих из которых был обеспокоенный вид, а с другой стороны стояли десять братьев Нилы, ухмыляясь, точно тигровые акулы.

— И что ты скажешь в свое оправдание, ты, бесхребетный болван? — рявкнул Король.

— Я уже рассказал, что произошло, — спокойно отозвался Нила. — Мой отряд тоже дал показания. Она умнеет зачаровывать нас своим пением, как человеческие ведьмы. Очень многие наши сородичи утонули от их колдовского пения. Нам повезло, что мы остались в живых.

— Я считал, что ты отрастил себе не только клыки, но и мозги. Я полагал, что, получив свой отряд и морского змея, ты станешь выказывать больше уважения своему королю и своему народу! — разъярился его отец. Его лицо побагровело от гнева, клыки желто блестели в длинных лучах заходящего солнца. — И все же не успел ты захватить мою ублюдочную дочь, мою хитрую, коварную и вероломную дочь, эту двуличную рыбу-змею, которая предала и подвела меня, как тут же позволил ей выскользнуть у тебя из рук!

— Акулья требуха! — обозвал его один из братьев.

— Безмозглый моллюск, — презрительно добавил другой.

— А возгордился-то, еще и черную жемчужину всем напоказ на груди вывесил, — прошипел его старший брат, Лонан.

— Ты позволил обмануть и околдовать себя! — взревел Король. — Как только ты понял, что она умеет петь мерзкие песни человеческого колдовства, ты должен был вырвать ее поганый язык! Ты должен был перерезать ей горло и скормить ее акулам!

Нила почувствовал, как где-то глубоко внутри него начал закипать гнев, но ничего не сказал, зная, что ни оправданий, ни объяснений не станут даже слушать. Его молчание лишь еще больше разъярило короля.

— Самонадеянный червяк! О чем ты так долго говорил со своей ублюдочной сестрой? Какое гнусное предательство ты замышляешь?

Нила больше не мог молчать.

— Я не замышляю никакого предательства! — воскликнул он. — Я всегда был верен!

— Ты всегда питал слабость к грязным человечишкам, — насмехался Лонан. — Вечно тискался и лизался со своей неуклюжей полукровкой. Теперь, когда твою рабыню у тебя отобрали, небось, найдешь себе какую-нибудь новую грязную полукровку...

Преисполненный отвращения, Нила бросился на старшего брата.

— Как ты можешь говорить такое? — заорал он. — Майя наша сестра, ты, слизняк!

— Думаешь, я горжусь родством с этой вероломной морской змеей? — презрительно процедил Лонан, сбив Нилу с ног. — С дочерью человеческой рабыни? Да я скорее признаю своим сородичем морского слона! — Он пнул брата по голове.

Нила откатился и, шатаясь, поднялся на ноги, но тут же наткнулся на другого брата. Лонан расхохотался, нагнувшись, чтобы сорвать черную жемчужину с груди Нилы.

— Возомнил себя избранником Йора? Это я Помазанник, медуза! Я наследник престола! — Он злобно пнул Нилу под ребра. Нила скорчился на земле, схватившись за живот, а Лонан повесил жемчужину себе на шею, уже увешанную ожерельями из морских алмазов, резных кораллов и белых жемчужин.

Нила ухитрился подняться на колени, но все девять его братьев окружили его, насмехаясь, пиная и безжалостно избивая его до тех пор, пока он уже больше не мог ни встать, ни ответить на их удары. Ослепленного, задыхающегося, покрытого синяками и всего перепачканного в песке, его снова приволокли и бросили перед Королем.

— Значит, ты сочувствуешь своей вероломной сестре, — осведомился король, сверкая бледными глазами. — Ты позволил ей избежать моего правосудия из жалости? Она всего лишь жалкая ничтожная полукровка. Ты понимаешь, что если бы не она, мы бы уже нанесли поражение людям, мы могли бы стереть их с лица земли! Они превратились бы в кости, добела обглоданные крабами и рыбами, и в конце концов рассыпались бы в песок, в пыль. Мы снова стали бы повелителями моря и побережий, самыми могучими воинами в мире!

Братья пронзительно завопили.

Понимая, что надежды у него нет, Нила распрямился, сплюнув кровь пополам с песком.

— Ты не понимаешь, что обрекаешь нас всех на гибель? — спросил он. — Тысячу лет мы сражаемся с людьми и каждый раз нас разбивают наголову. Это кости нашего народа обгладывают крабы, это наш народ страдает от голода, холода и изгнания из за этой глупой вражды. Когда это все прекратится? Когда мы найдем какой-нибудь способ жить в мире, спокойно и счастливо? Когда мы поймем, что люди останутся здесь навсегда?

Его речь оборвал ужасный удар локтем в лицо. Он упал на колено, держась за челюсть, и на глазах у него выступили невольные слезы. Он смахнул их одной рукой и поднял глаза на отца, который снова взревел от ярости.

— Ты уже лишился семерых сыновей, — сказал Нила. — Скольких еще тебе нужно потерять? Сколько еще сыновей должен потерять твой народ?

— Только одного! — рявкнул его отец. — Уведите и убейте его, вероломную змею!

Братья Нилы схватили его и поволокли, но он продолжал кричать:

— Ты воззвал к силам Кани, ты пытаешься пробудить силы земли, чтобы затопить всю сушу, но ты не понимаешь, что убьешь и всех нас тоже! Думаешь, ты сможешь управлять Кани? Думаешь, ты сможешь подчинить ее своей воле? Ты обрекаешь нас всех на смерть и исчезновение. Как выживут киты, если их выбросит на сушу? А рыбы? А мы?

Потом его окутала красная пелена ударов и насмешек, а за ней пришла милосердная темнота бессознательности.

Изабо снова перевернулась, скомкав подушку и раздосадованно вздохнув. Хотя она устала так, что все кости у нее ныли, заснуть она не смогла. Ее мысли крутились по одной и той же наезженной колее, несмотря на все ее попытки вырваться, и в конце концов она уселась в постели, сердито вздохнув.

Не спится-ух? — негромко ухнула Буба со своего насеста на спинке кровати Изабо.