Черный штрафбат - Андрей Орлов

— То ли гроза, то ли… — многозначительно начал Шельнис.

— Это не гроза, — перебил Новицкий, — это наши гаубицы ухают.

— Наши наступают, мужики! — обрадовался Игумнов. — Скоро здесь будут!

— А там кто наступает? — Фикус развернул ухо на запад и приложил к нему ладонь.

На западе тоже что-то происходило. Лаяли собаки, трещали выстрелы. Все это продолжалось секунд тридцать, потом стихло. Потом опять вспыхнуло.

— Поляки в засаду попали? — предположил Новицкий.

— Может, и поляки, а может, и нет, — пожал плечами Зорин. — Прибавим-ка прыти, мужики. Нам бы выбраться из этого чертова леса…

Дорога возникла внезапно — они отшатнулись от нее, как черт от ладана. Попрятались в кустах, стали нагребать на себя ветки. Асфальтированная трасса, петляющая, как змея. Покатая канава водоотвода. Долговязые буки окружали дорогу. Чуть левее на дальней стороне возвышался небольшой рельефный холм.

— Пригнуться… — прошептал Зорин.

Рычал мотор. Слева из-за поворота выехал громоздкий грузовик с удлиненным зачехленным кузовом и мощными колесами. Громыхая, проехал мимо и вдруг начал притормаживать.

— Заметили!.. — ахнул Гурвич.

Игумнов клацнул затвором, припал к пулемету.

Обошлось, грузовик притормаживал перед очередным поворотом. Сбросил скорость почти до предела и начал медленно выворачивать влево, сминая молодую поросль кустарника. Из кузова доносились монотонные голоса. Радиуса для разворота водителю не хватало, он остановился, сдал назад, начал круто выворачивать баранку. Зарычал и покатил по невидимой из укрытия проселочной дороге между рослыми деревьями. В кузове сидели солдаты. Выделялась высокая офицерская фуражка, ее носитель расположился рядом с задним бортом.

— Куда это они? — не понял Игумнов.

— Не доложили, — проворчал Зорин. — Объект, стало быть, поблизости от дороги. Но нас оно не волнует, нет? Канонада, кажется, ближе стала? — Он приложил ладонь к уху.

— Ага, — обрадовался Игумнов. — Кажись, ближе.

— А по-моему, так же, — проворчал Новицкий. Все замолчали, вслушивались в звуки отдаленных разрывов.

— Может, покемарим? — предложил Фикус. — Наши сами придут, мы их тут и встретим. А то не в цвет как-то навстречу телепать…

— Ленивый ты стал, Фикус, — посетовал Зорин. — Ветерана корчишь из себя? Наши могут и не пойти по этой дороге. Будем снова бегать, аукаться. Навстречу надо идти.

— Идти? — сглотнул Гурвич.

— Ехать, — поправил Зорин. — Дождемся подходящего транспорта и с удобством доедем. Ну-ка, Фикус, разомни кости, сгоняй на тот холм. Как увидишь на дороге что-то подходящее — пулей обратно.

И все же волновалась душа разведчика — что за объект такой слева? Может, что-то важное — вон какая махина туда подалась! Он испытывал чудовищные колебания, сомнения, лишь силой воли держал себя в руках. Всех тайн все равно не постигнешь, главное — своих дождаться…

Какой-то «снежный человек» свалился с горки на обратной стороне дороги. Повозился в кустах и, держась за оцарапанный бок, заковылял через дорогу.

— Лайба катит, старшой! — возбужденно зашипел Фикус, падая в траву.

— Какая еще лайба? — не понял Зорин.

— Ты что, ту-ту? — Фикус постучал кулаком по голове. — Железная, какая еще. Не резиновая же.

«Машина», — догадался Зорин.

— А в ней фургоны и никакого на хрен охранения…

— Какие еще фургоны?

— Фуражки, ядреный свет, ты чё, не русский? Офицерьем забита немецким лайба… Ничего такая тачка, в самый раз для нас…

«Нас шестеро, — лихорадочно размышлял Зорин, — тесновато, но ладно. Легковушка — маневреннее, чем громоздкий грузовик».

— За работу, парни…

Обычная легковая машина с крытым верхом и прикрученным сбоку запасным колесом — ничего роскошного, аристократического. И не сказать, что под завязку набита офицерами, у Фикуса явно что-то со зрением. Двое в машине, не считая водителя. «Опель» резко затормозил перед лежащим на дороге молодым деревцем.

— Бывает же такое, — ухмыльнулся из укрытия Гурвич, — дерево внезапно выскочило на дорогу.

В то, что дерево повалило грозой, фашисты, естественно, не поверили. Наивные остались в сорок первом. Водитель с хрустом переключил передачу, чтобы сдать назад, но из водостока вырос леший — весь в грязи, с возбужденно сверкающими глазами. Распахнул дверцу, выволок рыхлого «слабовидящего» водителя, швырнул в канаву и припал с ножом к трепыхающемуся телу. Выскочил офицер, ногой распахнув дверцу, вскинул «вальтер», чтобы пристрелить лешего. Зорин метнул нож, офицер схватился за горло, сполз под колесо. Третий оказался благоразумнее, остался сидеть на заднем сиденье. Поднял руки, уперся ими в потолок, чтобы видели, что он не сопротивляется.

— Прошу вас, герр, — Зорин распахнул заднюю дверцу. — Сами выйдете или помочь?

— Не стреляйте, я все сделаю… — сдавленно сказал офицер по-русски, выбираясь из машины. Он был бледен, судорожно сглатывал, но держался достойно. Зорин озадачился — а ведь и форма не сказать что немецкая, хотя и с немецкими «мотивами», и на фуражке какая-то странная кокарда. И шеврон на левом рукаве — скрещенные пушки, а выше крупными буквами: РОА. И физиономия, самое главное, у «немецкого офицера» отнюдь не немецкая.

— И где мы изучали русский язык, господин офицер? — неуверенно осведомился Зорин.

— В Тобольске, — проглотив комок слюны, проговорил пленный. — Я родом оттуда, моя фамилия Сосновский…

— Ладно, разберемся. — Зорин быстро осмотрелся. Дорога чиста. А офицер, валяющийся под колесами, был вылитый пруссак — основательно в годах, важный представительный (Фан Фаныч, — уважительно определил бы Фикус) и с петличками, определяющими его как оберштурмбанфюрера СС. — Куда направляемся?

— Уже приехали почти, — не стал выдумывать небылицы пленный и показал дрожащим подбородком на отворот с трассы, который несколько минут назад осваивал грузовик, набитый солдатами.

«Это судьба, — подумал Зорин. — Не делай этого! — упрямились остатки адекватности. — Мысль дельная, но запредельная!»

— Что там?

— Абверштелле…

Он вздрогнул. Набрал воздуха в легкие, чтобы не измениться в лице.

— Грузовик проехал — это ваши?

— Нет… Это не СС — взвод вермахта, откомандированный вывезти документацию. У нас разные задачи и разное руководство…

— Работаем, мужики, — возбудился Зорин. — Тема интересная вызревает. Трупы в лес, машину в лес, а этого господина… тоже в лес! Чтобы ничего тут на дороге не осталось. Живо!

— Ты охренел, старшой! — заволновался Фикус. — Нам машина нужна! Ты чего удумал? Кончай эту падлу, поехали!

— Угасни, Фикус, — проворчал Игумнов. — Глянь, как у нашего сержанта глазенки загорелись. А может, и впрямь тема достойная?

Канонада приближалась — темой для дискуссии это уже не было. Машину загнали в лес, тела положили рядом, чтобы не просматривались с дороги. Затащили пленного в ложбинку. Он сидел, прислонясь к дереву, тяжело дышал и из последних сил старался выглядеть спокойным. В принципе, чувство самообладания было господину не в диковинку. Субъект среднего телосложения, переживший кризис среднего возраста, слегка заплывшее лицо, мешки под голубыми глазами — свидетельствующие о тяге к спиртному и больных почках.

— Поговорим, Егор Максимович Сосновский, майор Русской освободительной армии? — насмешливо сказал Зорин, отбрасывая офицерскую книжку.

— Э-э, Павлик Морозов… — протянул Фикус.

— Какая еще на хрен освободительная армия? — проворчал Игумнов. — От кого освобождаете-то?

— От коммунистов, — проворчал Сосновский.

— Ах ты, гад! — Игумнов занес кулак. Сосновский приготовился принять удар — вздохнул, закрыл глаза.

— Уймись. — Зорин перехватил кулак.

— Предателей повсюду хватает, — усмехнулся эрудированный Новицкий. — Кроме РОА, имеется еще Кавказский Зондерфербанд, Грузинский легион вермахта, та же УПА, Русский корпус и даже Среднеазиатский легион СС…

— Я служу в разведотделе Первой дивизии генерала-майора Буняченко, — с какой-то непонятной гордостью сообщил Сосновский. — Руководство дивизии подчиняется непосредственно генералу-лейтенанту Власову Андрею Андреевичу, командующему армией.

— Вы служите в СС, Егор Максимович?

— Формально — да, — вздохнул Сосновский.

Зорин поморщился. Генерал-майор Власов, кавалер двух орденов Красного Знамени, со своей 20-й армией отлично зарекомендовал себя под Москвой в сорок первом. Именно его солдаты у Красной Поляны в 27 километрах от Красной площади остановили части 4-й танковой армии немцев и отправили их в бегство, выбили из Солнечногорска, Волоколамска. За эту битву Власов получил прозвище «спасителя столицы». О нем даже книгу собирались написать по заказу Главного политуправления. Даже название придумали — «Сталинский полководец». В 42-м командовал 2-й ударной армией, был заместителем командующего войсками Волховского фронта. В мае сорок второго попал в окружение со своей армией, выбирался с изнурительными боями, попал в плен. И неожиданно для всех согласился возглавить «Комитет освобождения народов России» и Русскую освободительную армию, набираемую из советских военнопленных.