Любой ценой - Валерий Горшков

Принесли ужин – традиционную для этих мест жареную говядину. Ярослав отложил газету и принялся за еду, что есть сил напрягая слух. В конце концов он понял, о чем идет речь, и еще раз убедился в правильности сделанных им выводов. Некто подпоручик Стас Заславский, картежник, ловелас и, видимо, близкий приятель обоих, развелся со второй женой и на старости лет вдруг решил уехать из Бразилии в Соединенные Штаты. Чем немало удивил и даже рассердил бывших товарищей по оружию. Именно этот бесшабашный поступок сейчас и смаковался соседями. Между прочим – заказавшими для себя вторую бутылку вина… Интересно, они знакомы с Клименко? Если оба из Лас-Суэртоса – тогда обязательно. На далекой чужбине покинувшие Родину бывшие дворяне наверняка общаются семьями – и вообще, держатся друг за друга. Иначе чем можно объяснить такую бурную матерную реакцию стариков на «побег» «предателя» Заславского?

Минут через десять, когда Ярослав уже закончил ужинать и, не желая так скоро покидать шумный кабачок и подниматься к себе в пустой и тихий номер, снова заинтересовался газетой, один из дедушек, подавшись вперед и накоротке перекинувшись с приятелем парой слов, вдруг поднялся и направился к стойке бара, за которой по-прежнему скучали шлюхи. И через минуту вернулся за столик, крайне довольный собой, ведя под руки обеих, заметно воспрявших духом, улыбающихся девиц. Между прочим, вполне даже приятных на вид. Местные женщины, как уже успел заметить Ярослав, большей частью действительно оказались весьма и весьма не дурны собой. И, что заметно отличало их от русских, не стеснялись провожать понравившегося мужика откровенно плотоядным, игривым и влекущим взглядом. Все-таки Сан Саныч был прав насчет царящих здесь нравов. Не женщины – просто огонь! И, черт побери, будь он сам свободен, словно ветер, наверняка тоже не устоял бы против такого искушения… Однако похоти не было, совершенно. Одно лишь воспоминание об оставшихся в Ленинграде любимых и милых сердцу Светлане и маленьком Ленчике напрочь отбивало у Охотника даже мысль о возможной, ни к чему не обязывающей интрижке, не допуская ее в принципе…

Дедушки за соседним столиком, похоже, унаследовали не только дворянский лоск, но и загульные привычки русских гусар. Вторая бутылка вина при помощи проституток опустела мгновенно и, за неимением в кабаке шампанского, ей на смену пришла третья. Затем – четвертая. Разговоры о легкомысленном поступке подпоручика Заславского сменились жарким шептанием на ушко, задорным смехом и обменом томными, многообещающими взглядами. Эти двое были аристократами во всем. Сняв девиц, не волокли их сразу в номера, а прежде угощали, поили и вообще – без тени фальши на благородных лицах обращались как с настоящими дамами, а не как с послушными живыми куклами для постельных утех.

То ли именно такое вот обращение не понравилось расположившейся чуть поодаль от их столика разухабистой пьяной компании местных длинноволосых хмырей – видимо, тех самых цыган, о которых Охотника особо предупреждала Мерседес, – то ли просто брала свое вылаканная этими молодыми жеребцами лошадиная доза алкоголя и врожденная склонность к разного рода потасовкам, но те, вначале лишь искоса наблюдая за романтической идиллией и громко обмениваясь не слишком лестными репликами в адрес «старых белых обезьян», не выдержали и решили показать, кто здесь хозяин. Один из четверых, рослый и мускулистый, лет двадцати пяти, отодвинул бокал с вином, поднялся, вразвалочку подошел к столику седовласых господ и, резко схватив одну из шлюх за плечо, сильно сжал его, да так, что девица вскрикнула от боли. Потом довольно ухмыльнулся и самоуверенным, ленивым тоном процедил:

– Эта курочка сегодня уйдет со мной, – затем перевел взгляд на вторую проститутку и добавил: – И эта – тоже. За ваш счет, белые обезьяны. Сколько они вам обещали, сучки? – длинноволосый снова стиснул плечо девицы.

– Пятьдесят реалов, – чуть не плача, всхлипнула она, пряча глаза. – Каждой…

– Эй ты, свинья, заплати ей! – Цыган сильно ударил ногой по ножке стула, на котором сидел ближний к нему из сохраняющих абсолютное хладнокровие, продолжающих как ни в чем не бывало работать вилкой, ножом и челюстями дедков. Свободной рукой длинноволосый схватил стоящую на столе бутылку и приложился к горлышку. Затем с силой отшвырнул ее в сторону, превратив в осколки, после чего медленно утер влажные губы рукавом. – Иначе я подпалю твою козлиную бороду, а потом пинками загоню под стол и заставлю кричать, как положено козлу! Давай, заплати девочке! И поторапливайся, старый, я уже теряю терпение! Эй, ты что, по-испански не понимаешь, белая обезьяна?!

– Я хорошо говорю по-испански, – утерев губы салфеткой и пригладив аккуратно подстриженную чеховскую бородку, спокойно сказал пожилой мужчина. – Сто реалов действительно не очень большая сумма…

– Не очень, – ухмыльнулся, прищурившись и сверкнув карими глазами, молодой цыган. – Можешь дать больше. Пятьсот.

– Могу, – кивнул, вставая, старик. Его правая рука скользнула за отворот пиджака. – Но, боюсь, для такого ублюдка, как ты, этого будет недостаточно, – не повышая голоса заключил дедушка и вдруг нанес лохматому такой молниеносный, сильный и великолепно поставленный на тренировках удар кулаком в челюсть, что наглец, оторвавшись от земли, буквально воспарил над полом, прежде чем в бреющем полете преодолеть расстояние в три шага и с грохотом приземлиться на пятую точку, повалив стулья возле соседнего, пустого столика.

На пару секунд возникла немая сцена. Затем группа пьяных цыган молча поднялась с мест и с каменными, угрожающими лицами двинулась на оказавшихся на редкость шустрыми «старых белых обезьян». Но уже отнюдь не с пустыми руками, как их трясущий головой и тщетно пытающийся встать, гремя стульями, самонадеянный соплеменник. В цапках у всех трех, как по взмаху невидимого дирижера, появились готовые напиться крови цыганские ножи с весьма угрожающими по размеру лезвиями. Ситуация принимала опасный оборот. Если немедленно не вмешаться, не поддержать оскорбленные седины бывших соотечественников, их судьбы практически решены. Ждать пощады от диких зверей бессмысленно…

Ярослав уже готов был рвануться на помощь белогвардейцам, но в самый последний миг удержал себя на месте, ничем не выдав своих намерений. Он просто увидел, как оба русских дедушки столь же молча и решительно, как «житаны», достали из-под пиджаков револьверы и направили стволы на приближающихся цыган. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Гусары так легко не сдаются! Знай наших!

Цыгане будто споткнулись, с ходу налетев лбами на невидимую прозрачную стену. Затем, переглянувшись и сообразив, что из нападающих превратились в потенциальных клиентов местного морга, с демонстративным достоинством зачехлили бесполезные ножи и, грязно выругавшись на непонятном языке и изобразив характерный жест, – чиркнули ребром ладони по горлу, слегка покачиваясь от выпитого, покинули кабак. Последним, потирая опухающую прямо на глазах скулу и налетев плечом на дверной косяк, понуро убрался незадачливый задира…

Дедушки, как ни в чем не бывало, спрятали стволы, дружно улыбнулись бледным от страха, шоколадным «барышням», сели за столик и, приобняв каждый свою избранницу, безмятежно продолжили прерванный ужин, заказав пятую по счету бутылку вина, взамен разбитой патлатым сукиным сыном. Их самурайское хладнокровие и абсолютная уверенность в своих силах передались и жрицам платной любви. Не прошло и пары минут, как за столиком снова слышался звон сталкивающихся бокалов с вином, заливистый смех и горячий шепоток. Еще через четверть часа господа офицеры рассчитались с благодарно пожавшим им руки, рассыпавшимся в комплиментах хозяином, и вся компания, под восхищенными взглядами оставшихся гостей, дружно покинула заведение, направившись по лестнице наверх. Чтобы там, в уединении скромных номеров, продолжить приятное общение…

Выждав немного, Ярослав, которого в кабаке больше ничего не держало, оплатил счет и последовал за ними. Оказавшись у себя в номере, он вскоре понял, что один из дедушек, оказывается, на ближайшую ночь поселился как раз у него за стеной: прежде чем хлопнула дверь в коридор и наступила полная тишина до утра, в соседнем апартаменте добрых два часа, с короткими перерывами, жутко скрипела замученная гостиничная кровать и слышались надрывные охи-вздохи, а то и крики знойной бразильской шлюхи, со знанием дела охаживаемой неутомимым седовласым русским эмигрантом. Скромным таким дедулей лет шестидесяти с лишком, с манерами потомственного аристократа, сокрушительным ударом профессионального боксера, ко всему прочему еще имеющим весьма полезную, как оказалось, для здоровья привычку в этих жарких местах всегда и везде носить под пиджаком заряженный револьвер.