Эксперимент - Ровена Бергман

Но это не значит, что нам уготовано счастье. Скорее, наоборот, – резонно заметила Эстер. Немного помолчав, она продолжила: – В любом случае огорчить друг друга мы вряд ли успеем.

– Давай ты перестанешь изматывать себя. Это бесполезно. А главное, тебе хорошо со мной. Это ведь так?

– Да.

Джонни взял Эстер на руки и потащил на кровать.

В эту ночь они еще много раз забывали обо всем на свете. Только под утро, изнуренные, влюбленные забылись беззаботным сном блаженных людей на шелковых, измазанных краской простынях.

Утром, когда солнце стало пробиваться сквозь жалюзи, Эстер проснулась первой и резко села на кровати. Очарование ночи испарилось, реальность явила себя такой, какой она была на самом деле – неоднозначной.

«Я буквально разрываюсь на куски. Одной частью я здесь, с Джонни, другой там, с Джеком», – с огорчением подумала Эстер.

Она вскочила с кровати и быстрыми шагами, накинув на себя одеяло, вышла на улицу, чтобы надышаться воздухом и стряхнуть с себя тепло прикосновений Джонни, стереть из памяти счастье, которого она не заслужила.

Босая Эстер выбежала на газон и почувствовала освежающую прохладу утренней росы. Углы одеяла угрюмо плелись за ней следом по сырой траве.

Эстер посмотрела на небо. На несколько секунд она закрыла глаза и постаралась оживить в памяти их с Джонни вечер. Живот девушки дрогнул, и она раздраженно хлопнула себя по щеке.

«Так не бывает. В жизни из двух зол выбирают меньшее. Я никогда не видела абсолютно счастливых семей. Да, Джек был менее темпераментным и более сдержанным, а Джонни почти соответствует идеалу. Но это только видимость. В таких, как Джонни, легко влюбиться любой девушке, а вот оценить верность и покорное желание оставаться рядом в трудные времена и после ссор может не каждая. Не каждая за бессловесностью разглядит твердое намерение, и почти любая утонет в звонких комплиментах и несбыточных обещаниях, – вела внутренний диалог Эстер, стоя на холодной земле. – На сколько хватит увлеченности Джонни? На год? На два? Он не для жизни. Все самообман… Сколько женщин выбрали благополучие и стабильность в обмен на женское непостоянное счастье? – спросила себя Эстер. – Думаю, немного. Как и я. Никогда между нами с Джонни не случилось бы романа, если бы не диагноз. Пожалела бы я об этом в старости, если бы осталась с Джеком и прожила долгую жизнь? Пожалеют ли о подобных решениях все женщины мира?»

Эстер дернулась от раздавшегося позади громкого шума.

Джонни, не рассчитавший силу, резко распахнул входную дверь, и она с грохотом ударилась о стену.

– Извини, – виновато сказал он и облокотился о дверной косяк. Эстер снисходительно улыбнулась.

– Ты видела картину при свете солнца? Она вышла превосходной! – восторженно проговорил Джонни. Глаза его блестели, как капельки росы, они отражали в себе блики восходящего солнца.

В это же время в Нью-Йоркском университете разворачивалась драматическая сцена с уже известными читателю испытателями сомнительной теории. Профессор психологии Карл Уотсон, пунцовый от резко подскочившего давления, сидел перед комиссией профессоров, съехавшихся в университет со всего света, и открывал-закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег.

Большой зал, вмещавший несколько сотен человек, был забит до отказа. Убеленные сединами головы известных ученых мелькали перед лицом Карла Уотсона, как помехи черно-белого телевизора, и образовывали толпу разъяренных людей.

Карл жадно глотал накалившийся от эмоций воздух и многое бы отдал, чтобы сейчас провалиться сквозь землю. Но предпринимать попытки к бегству было поздно. Эксперимент, в который его втянули без его на то твердого согласия, обернулся грандиозным скандалом.

Несогласные с профессором ученые, присутствовавшие в прошлый раз на консилиуме, «по секрету» поделились со своими коллегами информацией о неэтичных экспериментах, проводимых на психически и физически здоровых людях без их ведома и согласия. Те, в свою очередь, обсудили возможные последствия с иностранными коллегами, которые не смогли оставить без внимания вопиющий эксперимент, явно выходящий за рамки закона. Европейские ученые подали жалобу в суд по правам человека, это и стало отправной точкой по делу Уотсона. Далее документы об обвинении передали в Штаты. Тогда-то и разразился по-настоящему страшный по масштабу скандал, вовлекший в дело негодующих журналистов, ученых и адвокатов, жаждущих наживы.

Карл, оповещенный о предстоявшем линчевании довольно поздно, не знал, куда бежать и к кому обращаться за помощью. Он переписал все накопленное за время врачебной практики имущество на жену, дал последние указания детям, попросил прощения у дальних родственников, навестил сына, рожденного проституткой, которого не видел с самого рождения. Предприняв все мероприятия по спасению своей души, Карл слег с высоким давлением на целую неделю. Его жена, уже немолодая женщина, только и успевала подносить к постели мужа успокоительные и теплый куриный бульон.

Лицо Карла, некогда полное, с висящим вторым подбородком, быстро осунулось, заострилось и побледнело.

В моменты опасности и злости лучшие из качеств человека иногда претерпевают непредсказуемые изменения. В колышущихся темных недрах души оживает и поднимает муть древнее чудовище, спящее до тех пор, пока его не потревожат. Карл, всегда добрый, неприметный, милый человек, разбудил это чудовище, как только узнал от адвоката, какое наказание ему может грозить в суде, если дело вовремя не замять. Карл стал раздражительным, вспыльчивым, плаксивым, жалким. Его жена, Элис, с трудом выносила беспочвенные нападки мужа и, как могла, старалась разрядить обстановку в доме. Но получалось у нее паршиво.

Через неделю ада, пережитого в одиночестве безжалостных ночей, Карл все-таки встал с постели, чтобы принять последний удар на себя.

Ученые, до этого поддерживавшие его теорию, почуяв опасность, испарились из города, как будто их и не существовало. Карл в который раз убедился, что за проявленную храбрость в момент поражения человеку приходится расплачиваться самому, а при победе делить ее с окружающими.

Сейчас, утром субботнего дня, Карл сидел на неестественно удобном кожаном кресле, явно не подходящем тревожным событиям, в зале, из которого вытащили всю мебель, чтобы вместить толпу разъяренных борцов за справедливость.

– Как вы можете это объяснить? Это скандал! Вас засудят! – раздался голос из хора сливающихся в гул обвинений.

– Перед нами яркий пример нарушения прав человека! Это грозит вторым Нюрнбергским процессом! – выкрикнули из конца зала тонким голосом.

– Как вы можете с этим жить? – серьезно спросила женщина из первого ряда, ближе всего находившаяся к Карлу Уотсону.

Карл бросил на нее озадаченный взгляд и провалился сквозь пространство и время. В такие моменты у людей складывается впечатление, что собеседник пристально уставился на их лицо, но на самом деле Карл смотрел сквозь вопрошающую женщину. Он думал о сладких булочках, которые жена заботливо завернула