Королева эпатажа - Елена Арсеньева

Но где взять деньги? Заговорщики надеялись на Дарью Константинову, которой было за что мстить Настасье Федоровне. Именно у нее некогда хранился мышьяк, которым травили Шумскую. Прасковья потребовала у Дарьи пятьсот рублей. Та ответила, что муж ей денег не дает, а украсть больше двухсот она не сможет. На том и порешили. Однако Дарья не знала, что брат и сестра собираются убить Настасью, просто думала, что они надумали бежать из Грузина, и готова была им помочь, чем могла.

Брат и сестра ждали удобного случая для убийства. В шестом часу утра 10 сентября Прасковья сказала, что как раз такой случай представился: одна из трех комнатных девушек находилась в заключении в «эдикюле», другую Прасковья ручалась отвлечь, сама же хозяйка уснула не в спальне, дверь которой обыкновенно запирала на ночь, а в проходной комнате на канапе. Антоновы решили действовать немедля. Прасковья пошла вперед, оставив боковую дверь на улицу открытой, и отослала другую комнатную девушку — Аксинью Семенову — в сад. Василий проник в дом спустя несколько минут и немедленно набросился на спавшую Настасью Федоровну. Тихого убийства не получилось: Настасья проснулась и принялась отчаянно сопротивляться. Грохот опрокидываемых стульев и крики жертвы слышали все, но на помощь домоправительнице никто не пришел. Убегая с места преступления, Василий не заметил, что позабыл в комнате нож, а потом решил, что обронил его где‑то на обратном пути. Поискать улику ему и в голову не пришло…

Настал день похорон Настасьи. Когда гроб стали опускать в глубокий склеп у церковного алтаря, где по настоянию графа должны были похоронить его возлюбленную, Аракчеев вдруг бросился вниз, в могилу. Никто из окружавших этого не ожидал, остановить его не успели. Алексей Андреевич, свалившись с высоты на гроб, сильно разбился, но даже не заметил этого. У него начался сильнейший истерический припадок. С трудом удалось вытащить графа из могилы, с трудом удалось оторвать потом от плиты с надписью: «Здесь погребен 25‑летний друг Анастасия, убиенная дворовыми людьми села Грузина за искреннюю ея преданность к графу».

Подошло время и судебного разбирательства. Антоновы наконец‑то спохватились, что дело нешуточное вышло, не избежать смерти и самим. И решились выпутаться: свалили вину на Дарью Константинову — она‑де обещала им заплатить 500 рублей за смерть хозяйки. Правда, вскоре они одумались и признали, что оговорили несчастную женщину. Впрочем, когда удалось выяснить, что Дарья обещала им деньги на побег, ее все равно привлекли к суду за пособничество.

Привлекли и девушек, которые пытались отравить Настасью еще четыре года назад: об этом откровенно поведали сами отравительницы. Суд признал обвиняемых виновными по всем пунктам. Приговор был чрезвычайно строг: Василий Антонов приговаривался к 175 ударам кнута, клеймению лица и ссылке в каторжные работы навечно, сестра его осуждалась на 125 ударов кнутом и вечную каторгу, сестры Ивановы — к 70 ударам кнута и вечной каторге, Дарья Константинова приговаривалась к 95 ударам кнута и вечной каторге, Елена Фомина — к 50 ударам кнута. Между тем 200 ударов кнутом считались смертельным порогом, практически не оставлявшим шансов на спасение даже здоровым и сильным мужчинам. Фактически брат и сестра Антоновы осуждались на смерть под кнутом. Между тем еще в 1807 году император Александр Павлович повелел запретить употребление в судебных приговорах выражения «наказывать нещадно и жестоко», а само телесное наказание назначать не чрезмерное. С той поры даже за убийство редко назначалось более 30–40 ударов кнутом. К тому же Василий и Прасковья Антоновы были еще несовершеннолетними, что давало им основание рассчитывать на большее снисхождение.

Однако надежды на это были напрасны.

Винить в жестокости правосудие? Но ведь Настасья тоже хватала за руки Василия, тоже молила о пощаде…

Первым подвергся порке Василий Антонов. Едва число отсчитанных ударов превысило сотню, он умер. Еще меньше ударов выдержала его сестра…

Затем к «кобыле» — станку для порки — привязали Дарью Константинову. По приговору уголовной палаты ей надлежало получить 95 ударов кнутом. Мало кто сомневался в том, что тридцатилетняя женщина умрет. Тем не менее Константинова стойко вынесла назначенное ей наказание. Ну что ж, богатым людям иногда удавалось взятками смягчать палачей, которые умели ослаблять силу удара при порке кнутом. В результате Дарья перенесла большее количество ударов, чем Прасковья Антонова, живой сошла с «кобылы» и не умерла в последующие дни в тюрьме.

Из трех осужденных девушек одна умерла, две выжили.

Немало хлебнул в суде унижений и брани Иван Аникеев, главный соглядатай Анастасии Шумской. Некогда он представил ее графу Аракчееву — и за это заслужил ее вечную благодарность. Его никогда Настасья не наказывала, а, наоборот, всячески отличала. Но на суде преданность Аникеева Анастасии Шумской и его всегдашняя осведомленность в делах дворни сыграли с ним плохую шутку: судьи не поверили в то, что он будто бы ничего не знал о заговоре. Как ни плакал Аникеев, как ни божился, на судей это ни малейшего впечатления не произвело. Его прямо обвинили в том, что он специально оговаривал дворовых людей перед Шумской, дабы вызвать их наказание и тем спровоцировать обоюдное недовольство хозяйки и слуг. Его секли кнутом, а потом вернули хозяину.

Все дворовые люди, не попавшие в число двенадцати осужденных Уголовной палатой, также были возвращены к графу. Аракчеев относился ко всем освобожденным с мрачным недоброжелательством, однако никого до смерти не травил, не сек, не преследовал. Просто тихо ненавидел. Когда один из оправданных — кучер Иван Яковлев — был смертельно ранен в результате несчастного случая, Аракчеев написал о происшедшем в своем письме: «Иван Яковлев замешан в смертоубийстве покойного милого друга Н. Ф., вот Бог его и наказал. Туда плуту и дорога».

В это же самое время — 14 декабря 1825 года — в столице произошли кровавые события, и новый российский самодержец с первых же дней своего правления оказался втянут в обширное и сложное расследование, связанное с восстанием декабристов. Убийство аракчеевской наложницы при таких обстоятельствах интересовало императора Николая Первого менее всего. Возможно, что и надуманную идею «заговора против Аракчеева» монарх считал вздорной. Кому нужен Аракчеев, если столичные мятежники помышляли об убийстве самого монарха и его семьи!

Между тем убийство Настасьи Федоровны незадолго до мятежа в столице имело самые неожиданные последствия для России. Потрясенный Аракчеев практически забыл о тех сведениях, которые получил от Шервуда! Не думал о них и император Александр — он искренне волновался о самочувствии графа Алексея Андреевича, хотя и сам в то время был очень болен. В ноябре 1925 года император писал Аракчееву: «Твое здоровье, любезный друг, крайне меня беспокоит… Признаюсь тебе, мне крайне прискорбно, что Даллер ни одной строки о тебе не пишет, когда прежде он всякий раз исправно извещал о твоем здоровье. Неужели тебе не придет на мысль то крайнее беспокойство, в котором я должен находиться о тебе в такую важную минуту твоей жизни? Грешно тебе забыть друга. Любящего тебя столь искренно и так давно!»

Это письмо было последним: 19 ноября император Александр умер. Это был очередной страшный удар для графа Алексея Андреевича. С глубоким отчаянием он встречал гроб с телом царя на границе Новгородской губернии и провожал его до Петербурга, где при погребении, выполняя свою последнюю обязанность на службе покойному государю, нес корону Казанского царства.

Император Николай Первый вовсе не питал к Аракчееву столь теплых чувств, которые демонстрировали его отец и старший брат. Впрочем, здоровье Аракчеева было сильно расстроено двумя трагическими смертями дорогих ему людей. Отправляясь в 1826 году на лечение с последующей отставкой, он получил от нового императора на путевые издержки пятьдесят тысяч рублей, которые немедленно пожертвовал ведомству императрицы Марии Федоровны на учреждение пяти стипендий имени Александра Благословенного при Павловском институте — для воспитания дочерей новгородских дворян.

Кстати, это было не единственное его денежное пожертвование. Спустя несколько лет он внес в Государственный банк под большие проценты пятьдесят тысяч рублей — с тем чтобы в 1925 году сумма эта была обращена в награду автору лучшей истории Александра и на ее издание (надо ли говорить, что в 1925 году никто об сем и не вспоминал… в эту пору, да и в последующие времена, память Аракчеева только поливалась грязью); еще триста тысяч он пожертвовал Новгородскому кадетскому корпусу; на свои средства поставил бронзовый памятник Александру…

«Теперь я все сделал, — говорил он, — и могу явиться к императору Александру с рапортом».