1919 - Джон Пассос
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А не то меня немцы убьют
вы предприняли крестовый поход против игрушек, но даже в том случае, если все германские игрушки будут конфискованы и уничтожены, конечная цель - уничтожение "германского импорта - не будет достигнута
ЗАДЕРЖКА 20 ПОСЕТИТЕЛЕЙ НАХОДИВШИХСЯ В КАФЕ
В ПЕРЕЖИВАЕМЫЙ НАМИ КРИТИЧЕСКИЙ МОМЕНТ
КОГДА ЕСТЬ ВСЕ ОСНОВАНИЯ ОПАСАТЬСЯ ВОЛНЕНИЙ СОЦИАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА
ВСЯКОГО РОДА ПРОТИВОПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЕ СБОРИЩА ДОЛЖНЫ БЫТЬ ЗАПРЕЩЕНЫ
Я так еще молод боже мой
Отпустите меня домой
Несмотря на Воздушные Налеты в Нанси Кипит Ночная Жизнь
ПОЛИЦИЯ РАЗЫСКИВАЕТ ТАТУИРОВАННУЮ ЖЕНЩИНУ
ТРУП В ЧЕМОДАНЕ
ЖЕНА ФРОНТОВОГО БОЙЦА ИЗБИТА ПОКЛОННИКОМ
Молодой человек Признался, Что Он Взял Деньги, Чтобы Содействовать Производству Одного Запасного Офицера. Эти люди были, по всей видимости, китайскими купцами из Иркутска, Читы и других городов и отправлялись на родину в Харбин для того, чтобы вложить заработанные ими деньги в новые предприятия
Ох этот жуткий Парижский бой
Боже мой что он сделал со мной
Toujours la femme et combien
[Вечно - женщина и сколько (франц.)]
300.000 РУССКИХ ДВОРЯН УБИТЫ БОЛЬШЕВИКАМИ
Американские, Британские и Французские Банкиры Принимают Меры к Ограждению Интересов Иностранных Вкладчиков
эти три юные дамы прибыли во Францию тринадцать месяцев тому назад в качестве первой фронтовой концертной труппы. Накануне вечерней атаки Шато-Тьерри они устроили в трех километрах от линии огня концерт для американских частей, использовав в качестве эстрады платформу тяжелого морского орудия. Засим они были командированы на отпускной пункт в Экс-ле-Бен, где в течение всего дня исполняли обязанности подавальщиц, а вечером развлекали солдат и танцевали с ними
Там мужчин совсем не видать
Не узнает там сына любимого мать
Кто хочет вернуться в родную страну
Тот не должен идти на войну
КАМЕРА-ОБСКУРА (35)
две кошки цвета горячего кофе с молоком с аквамариновыми глазами и черными как сажа мордочками постоянно сидели на подоконнике прачечной напротив маленькой молочной где мы обычно завтракали на Монтань-Сент-Женевьев забившейся между старинными сплющенными аспидно-серыми домами Латинского квартала над крутыми узкими уличками в уютном тумане крошечные улочки светящиеся разноцветной штукатуркой набитые бесконечно малыми барами и ресторанами магазинами красок и старинных гравюр кроватями биде выдохшимися духами микроскопическим шипением топленого масла.
Берта разорвалась не громче хлопушки близ того отеля в котором умер Оскар Уайльд мы все побежали вверх по лестнице глядеть не горит ли дом но старуха у которой подгорело сало рассердилась как черт.
все большие новые кварталы близ Триумфальной арки были безлюдны но в растрепанном желтообложечном Париже Карманьолы Предместья Сент-Антуан Коммуны мы пели
Suis dans l'axe
Sais dans l'axe
Suis dans l'axe du gros canon
[В меня целит, в меня целит,
в меня целит большая пушка (франц.)]
когда Берта попала в Сену началась concours de peche [азартная рыбная ловля (франц.)] на маленьких ярко-зеленых яликах все старые бородатые рыбаки вылавливали сетями рыбешек оглушенных взрывом
ЭВЕЛИН ХЭТЧИНС
Эвелин перебралась к Элинор на набережную Де-ла-Турнель, в шикарную квартиру, которую та каким-то образом получила. Это была мансарда серого, облупленного дома, построенного при Ришелье и переделанного при Людовике Пятнадцатом. Эвелин не уставала смотреть сквозь нежное плетение чугунной балконной решетки на Сену, на игрушечные пароходики, которые ползли против течения и тащили на буксире покрытые лаком баржи с кружевными занавесками и геранью на окнах зеленых и красных палубных домиков, и на островок прямо напротив их дома, и на воздушные очертания контрфорсов, головокружительно возносящих свод Нотр-Дам над деревьями маленького парка. В канцелярии на рю-Риволи они весь день наклеивали в альбом фотографии разрушенных французских ферм и осиротелых детей и голодающих младенцев; эти альбомы отсылались в Америку, где они фигурировали во время сбора пожертвований на Красный Крест. Потом они приходили домой и почти каждый вечер пили чай в оконной нише за маленьким столиком стиля будь.
После чая она шла на кухню и следила за стряпней Ивонны. Пользуясь консервами и сахаром, которые им выдавались в комиссариате Красного Креста, Ивонна создала целую систему товарообмена, благодаря которому стол им почти ничего не стоил. Эвелин сначала пыталась запретить ей эти операции, но та ответила целым потоком аргументов: может быть, мадемуазель думает, что президент Пуанкаре, или генералы, или министры, ces salauds de profiteurs, ces salauds d'embusques [эти подлые военные спекулянты, эти подлые герои тыла (франц.)] обходятся без бриошей? Это система D, ils s'en fichent des particuliers des pauvres gens... [они плюют на штатских, на бедняков (франц.)] Так вот, ее барышни будут есть то же самое, что едят эти старые верблюды-генералы; будь на то ее воля, она поставила бы к стенке всех окопавшихся генералов и министров и бюрократов. Элинор сказала, что перенесенные страдания повлияли на рассудок старухи, но Джерри Бернхем сказал, что помешанная не она, а все остальное человечество.
Джерри Бернхем был тот самый маленький краснолицый американец, который выручил ее в первый вечер ее пребывания в Париже, когда к ней пристал полковник. Впоследствии они часто смеялись над этой историей. Он работал в "Юнайтед пресс" и каждые два-три дня являлся в канцелярию за сведениями о деятельности Красного Креста. Он знал все парижские рестораны и водил Эвелин обедать в Тур д'Аржан и завтракать в таверну Никола Фламеля, а после завтрака они гуляли по старым улицам Марэ и оба опаздывали на службу. Когда они вечером усаживались за удобный спокойный столик в кафе, где никто не мог подслушать их (все официанты были, по его словам, шпионами), он поглощал огромное количество коньяку и содовой и изливал перед ней душу - ему отвратительна его профессия, в наши дни корреспонденту никогда ничего не удается увидеть, у него сидят на шее три или четыре цензора, и ему приходится отсылать заранее обработанные корреспонденции, в которых каждое слово - бесстыдная ложь, человек, из года в год занимающийся этим делом, теряет всякое уважение к себе, газетный работник и до войны был, в сущности, обыкновенной рептилией, а теперь для этой твари и название не подберешь. Эвелин пыталась утешить его, говорила, что, когда война кончится, он напишет книгу вроде "Огня" и расскажет людям всю правду.
- Война никогда не кончится... Слишком выгодная штука, понимаете? В Америке наживают капиталы, англичане наживают капиталы, даже французы - вы поглядите, что делается в Бордо, Тулузе и Марселе, - наживают капиталы, а сволочи политиканы все до одного имеют текущие счета в Амстердаме и Барселоне, сукины дети.
Он хватал ее за руку, и ронял слезу, и клялся, что, если все это кончится, он вновь обретет самоуважение и напишет гениальный роман, который он носит в себе, - он это чувствует.
Как-то поздней осенью Эвелин пришлепала в туман и слякоть домой со службы и увидела, что Элинор пьет чай с французским солдатом. Она обрадовалась, увидев его, так как постоянно жаловалась, что ей совсем не приходится встречаться с французами, у них бывают одни комитетчики и дамы из Красного Креста, которые действуют ей на нервы; прошло несколько секунд, прежде чем она узнала в этом солдате Мориса Милле. Она не понимала, как она могла сходить по нему с ума даже в юные годы: он выглядел таким пожилым и изношенным и в своем грязном синем кителе был похож на старую деву. У него были густо-лиловые круги под большими глазами с длинными девичьими ресницами. Но Элинор он, по-видимому, и сейчас казался очаровательным, и она жадно впивала его болтовню о l'elan supreme du sacrifice и l'harmonie mysterieuse de la mort [высший взлет жертвенности и мистическая гармония смерти (франц.)]. Он служил санитаром в тыловом госпитале в Нанси, стал очень религиозным и почти разучился говорить по-английски. Когда они спросили его о его занятиях живописью, он пожал плечами и ничего не ответил. За ужином он ел очень мало и пил только воду. Он сидел до поздней ночи, рассказывая о чудесных обращениях неверующих, о соборовании на передовых позициях, о юноше Христе, явившемся ему на перевязочном пункте среди раненых во время газовой атаки. Apres la guerre [после войны (франц.)] он уйдет в монастырь. По всей вероятности, в траппистский (*55). Когда он ушел, Элинор сказала, что это был самый одухотворенный вечер в ее жизни. Эвелин не спорила с ней.
Морис пришел еще один раз до конца своего отпуска и привел с собой молодого писателя, работавшего на Ке-д'Орсе (*56), - высокого, румяного, молодого, похожего на английского школьника француза по имени Рауль Лемонье. Он, по всей видимости, охотней говорил по-английски, чем по-французски. Он два года пробыл на фронте, служил альпийским стрелком и был уволен в бессрочный отпуск не то из-за легких, не то из-за того, что его дядя был министром, он сам точно не знал - из-за чего. Ему все наскучило, говорил он. Впрочем, он любил играть в теннис и, кроме того, каждый день ездил в Сен-Клу и занимался там греблей. Выяснилось, что Элинор всю осень только и мечтала о теннисе. Он сказал, что ему нравятся англичанки и американки за их любовь к спорту. А тут, во Франции, каждая женщина воображает, что все только и мечтают сию же минуту лечь с ней в постель.