Istoria_nravov - Эдуард Фукс

И никому в голову не приходило упрекать студента за такое поведение, скорее его бранили, если он стремился к серьезным целям, как одно время доставалось магистру Лаукхарту.

Бывали даже случаи, как видно из тех же мемуаров Лаукхарта, что дочери профессоров были любовницами сразу всех студентов, бывавших в продолжение года в доме их отцов. В одном месте Лаукхарт говорит: «Дочку канцлера гессенского университета Коха, Ганхен, я тогда, правда, не видал, но многое о ней слышал: в то время она уже отдавалась всем».

Бесстыдство. Символическая гравюра

Не мешает здесь прибавить, что так называемые «студенческие мамаши», то есть женщины, сдававшие студентам комнаты, дарили, как видно из других источников, почти всем без исключения жильцам и свою любовь. Многие имели из года в год «стольких любовников, сколько и жильцов». Однако и остальные обывательницы университетских городов охотно брали студентов в любовники. Сложилась даже поговорка: «Кто хочет сохранить чистым супружеское ложе, тот пусть не приглашает в дом слишком много студентов».

В гарнизонных городах таким же успехом у женского населения пользовались военные. Так как бог любви так благосклонен к солдату, то он постоянно готов менять возлюбленных. Об этом часто говорится в народных песнях.

Значительно реже были в эпоху абсолютизма случаи добрачных половых сношений в дворянстве и богатой буржуазии. Не потому, что половая мораль этих классов была строже, а потому, что здесь родители старались отделаться от детей, как от неприятной обузы. Во Франции дети аристократии отдавались уже вскоре после рождения деревенской кормилице, а потом в разные воспитательные учреждения. Эту последнюю роль исполняли в католических странах монастыри. Здесь мальчик остается до того возраста, когда может поступить в кадетский или пажеский корпус, где завершается его светское воспитание, а девушка — до брака с назначенным ей родителями мужем.

Девушки этих классов могли избежать опасности добрачного совращения и вступали в брак физически нетронутыми. И все же необходимо сказать, что, несмотря на такие благоприятные условия охраны девичьего целомудрия, число девушек, вступавших в половые сношения еще до брака, было довольно значительно и в этих классах. Если девушку брали из монастыря накануне не свадьбы, а сговора, то ввиду особой атмосферы века было достаточно и этих немногих недель или месяцев между выходом из монастыря и свадьбой, чтобы соблазнитель предвосхитил права мужа.

До сих пор мы говорили преимущественно о добрачных половых сношениях девушек. О мужчинах можно и не говорить. В обществе, где о доброй половине женщин можно предположить, что они еще до брака вступали в половые сношения, в эпоху, когда ранняя половая зрелость является общей характерной чертой, добрачные половые сношения мужчин становятся правилом. Отличие состоит в данном случае разве в том, что ни один класс и ни один слой не были исключением из этого правила, а лишь отдельные индивидуумы, и что сыновья имущих и господствующих классов здесь шли впереди.

В обществе, построенном на моногамии, добрачные половые сношения всегда имеют свое дополнение в ряде неизбежных последствий. Таковы: употребление предохранительных мер во избежание нежелательных последствий полового общения, аборт, а в случае невозможности или неудачи последнего — детоубийство, тайное разрешение от бремени ввиду незаконности связи и, наконец, искусственное воссоздание физической девственности. Эти неизбежные дополнения позволяют в то же время проконтролировать господствующие в данную эпоху размеры добрачных половых сношений.

Что в эпоху Ренессанса было еще только простым домашним средством, развилось теперь в целую утонченнейшим образом практиковавшуюся науку; что было раньше случайным явлением, получило теперь характер настоящего крупного производства. Наукой стали способы предохранения от беременности, крупным же производством — организация тайных родильных приютов и детоубийства, наукой и заодно крупным производством — аборт и искусственное воссоздание физической девственности.

Искусство предохранения от беременности, без сомнения, достойный всяческого одобрения прогресс культуры, если только применяемые меры не оскорбляют эстетического чувства любящих, не мешают физическому удовлетворению и — в особенности — не вредят здоровью. Когда удастся достигнуть этих целей, подобные предохранительные средства принесут огромную пользу, так как они разрешат ряд важнейших задач. Они дадут возможность сделать даже акт деторождения до известной степени произвольным и спасут уже одним этим человечество от многих ужасов. Они, кроме того, облагородят чувство сладострастия, которое станет нежнейшим и ароматнейшим цветком на древе жизни. Однако эпоха старого режима такими идеальными задачами никогда не задавалась. Она стремилась главным образом к тому, чтобы устранить по желанию беременность исключительно в интересах разврата и, кроме того, обезопасить женщину от возможности заразиться и тем самым позволить ей отдаться беззаботно первому мужчине, хотя бы она о нем знала лишь то, что он возбудил ее чувственность.

Люди просто хотели увеличить возможность наслаждения. Только к этому стремилась эпоха. И эта потребность была очень скоро удовлетворена сравнительно верным средством, изобретенным жившим при дворе Карла II врачом Кондомом в виде известных под его именем предохранителей. Как можно судить по разным современным сообщениям, эти предохранители от беременности и заразы очень скоро вошли в употребление в широких масштабах, и прежде всего, конечно, в среде профессиональной галантности и в высших классах общества. Какой популярностью пользовался этот тайный союзник любви, видно хотя бы уже из того, что тогда даже монашенки знали его чрезвычайные преимущества и охотно пользовались им. Об этом пространно рассказывает Казанова в главах, посвященных его связи с прекрасной монахиней из монастыря в Мурано. Первым условием, которое она ставила любовнику, было применение подобных предохранителей. Что они служили прежде всего целям разврата, доказывают, кроме того, расточаемые по их адресу эпитеты: их называли «могилой опасности», «броней приличия», «лучшим другом всех тайных любовников» и т. д.

Однако, несмотря на это предохранительное средство, женщины часто бывали беременны. В тех случаях, когда это было нежелательно — а это случалось чаще всего, — прибегали без зазрения совести к опасному средству — аборту. Аборт был тогда в полном смысле слова обычным явлением. В каждом более или менее крупном городе имелось немало врачей, специально занимавшихся этим промыслом: в их приемных всегда толпилась масса пациенток. Все акушерки торговали средствами делать аборт и часто сами прибегали к хирургическому вмешательству. Кроме того, и среди девушек и женщин знание таких средств было чрезвычайно распространено, по-видимому более, чем во все предыдущие времена. Воспитание девушки тогда считалось незаконченным, если она не была посвящена в эту тайну.

«Как глупо со стороны вашей матушки, что она ничего вам об этом не сказала!» — воскликнула однажды одна светская дама, когда подруга призналась ей в своем критическом положении, которое ее очень тяготило.

Множество женщин этой эпохи устраивали из года в год аборт. Так как, однако, здесь речь шла о науке весьма опасной — и тогда, несомненно, еще более опасной, чем теперь, — то немудрено, что эта «наука» имела массу жертв. Современники часто сообщают нам о смерти молодых девушек или женщин, погибших вследствие аборта.

Если это средство не приводило к желанной цели, то дамы старались по крайней мере рожать тайно. Случай к этому представлялся на каждом шагу. Более всего данных о тайных родильных приютах, о том, в каком крупном масштабе они велись и как они прекрасно функционировали, имеется у нас относительно Англии. В своей появившейся в 1801 г. в Готе «Картине лондонских нравов» Гюттнер говорит: «У нас имеется здесь очень много частных домов, где молодые дамы могут тайком разрешиться от бремени и оставить своих незаконных детей. В любой почти газете вы можете прочесть объявления об одном или нескольких таких заведениях, и говорят, что их содержатели много наживают на этом почтенном ремесле».

Известный французский обычай, доступный, впрочем, только имущим, состоял в том, что ребенка тотчас же после рождения отсылали в деревню, к «кормилице», очень часто даже не знавшей имени матери. Так как такая «кормилица» получала лишь единовременное пособие, а большинство матерей совершенно не заботились о своем нежеланном потомстве, то этот выход представлял, собственно, только более «гуманную» форму детоубийства — явления, тогда, впрочем, весьма распространенного. Эти честные женщины занимались вовсю профессией делать ангелов. Вероятно, три четверти всех отданных таким «нянькам» детей погибло, что, впрочем, и совпадало в большинстве случаев с желанием самих родителей.