Умолкнувший оратор - Рекс Тодхантер Стаут
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нравится. Ужасно нравится.
– Вот и прекрасно. Придется нам почаще здесь бывать. Так вот, человек сто – нет, пожалуй, больше – проверяют прошлое всех вас. Пытаются установить, например, не встречалась ли тайно миссис Бун с Фрэнком Томасом Эрскином где-нибудь на променаде в Атлантик-Сити. Не изнываете ли вы с Бреслоу от нетерпения в ожидании, когда жена согласится дать ему развод. Все это требует времени и денег. Поэтому я применяю иной подход. Лично я предпочитаю задать вопрос прямо в лоб. Ну так как насчет вас?
– Насчет меня? Не изнываю ли я?
– Да. От нетерпения поскорее стать женой Бреслоу.
– Чепуха! Я изнываю от нетерпения поскорее расправиться с этими креветками.
Проглотив очередную креветку, я продолжил:
– Видите ли, они зашли в тупик, включая Ниро Вулфа. Они не пытаются все усложнить просто так, без причины. Оптимальный выход из сложившейся ситуации, который устроит практически всех, включая самих расследователей, есть самый простой выход, а именно: согласиться, что один из этих шестерых членов НАП убил Чейни Буна по объективной причине, после чего по той же самой причине убил Фиби Гантер. Но проблема в том, что, если все так и было, как узнать, кто из шестерых это сделал, не говоря уже о том, чтобы это доказать. Совершенно очевидно, что здесь даже не один шанс на миллиард. Полиция Нью-Йорка и ФБР уже неделю работают над этим делом, бросив на него лучшие силы, ну и чего, спрашивается, они добились? Ходят за вами хвостом.
– Ну… – Нина гоняла вилкой соус и сыр по тарелке. – А вы, значит, приглашаете меня на ланч.
– Совершенно точно, и я могу объяснить почему, если не считать ваши волосы и прочие личные подробности. Мы все увязнем, если не посмотрим на дело под новым углом. И я пришел к вам, поскольку не лишено вероятности, что вы, сами того не зная, можете подсказать нам, какой это угол. И я, естественно, полагаю, что вы тоже хотите, чтобы убийцу нашли и наказали. В противном случае…
– Хочу. Конечно хочу.
– Тогда я буду задавать вам прямые вопросы, а там посмотрим, что у нас получится. Итак, кого из этих членов НАП вы знали лично?
– Никого.
– Никого из шести?
– Да.
– А как насчет представителей ассоциации вообще? Ведь на том обеде их было тысячи полторы.
– Глупый вопрос!
– Так отвечайте побыстрее, и все. Вы знали кого-нибудь из них?
– Нескольких, возможно, да. А точнее, сыновей и дочерей. Год назад я окончила колледж Смит. Во время учебы и позднее часто бывала в их обществе. Впрочем, если бы я припомнила каждую встречу и каждое сказанное тогда слово, вы вряд ли извлекли бы из этого хоть что-нибудь интересное для себя.
– Значит, получается, вас бесполезно расспрашивать?
– Совершенно верно. – Она взглянула на часы. – Да и времени не осталось.
– Хорошо. Мы еще к этому вернемся. А что вы можете сказать о своей тетушке? О ее свиданиях с Эрскином? Она действительно встречалась с ним?
– Спросите у нее сами. – Нина издала подозрительный звук, который при других обстоятельствах вполне можно было бы принять за смех. – Возможно, она и хотела поговорить с вами на эту тему. Но если наше прошлое так тщательно изучили, как вы говорите, то, полагаю, к этому времени уже должны были установить, что тетя Луэлла сохраняла верность дяде и жила исключительно его интересами.
Я укоризненно покачал головой:
– Вы меня не поняли. В том-то все и дело. Хотите, приведу вам такой пример? А что, если Бун в тот вторник в Вашингтоне узнал нечто важное о том, что совершил Уинтерхофф, или нечто такое, что заставило Буна предпринять некие действия, влияющие на бизнес Уинтерхоффа, и что, если Бун рассказал об этом своей жене, когда они наконец встретились в номере отеля (что вы вполне могли слышать, поскольку тоже там находились), и что, если миссис Бун знает Уинтерхоффа – нет, не крутит с ним шашни, – а просто знает, и что, если чуть позже, в гостиной отеля, она во время третьего коктейля разговаривала с Уинтерхоффом и неосознанно намекнула ему о происходящем? Именно это я и имел в виду, когда говорил о необходимости посмотреть на дело под другим углом. Я могу придумать еще тысячу примеров наподобие этого, но мы хотим установить истину. Именно поэтому меня так интересует круг знакомых вашей тетушки. Неужто это так дурно?
Нина Бун успешно справлялась с креветками, которые успели достаточно остыть, что облегчало Нине задачу.
– Нет, но советую обратиться к ней лично. Я могу говорить только за себя.
– Ну конечно. Вы добродетельны и благородны. Это видно по вашему подбородку. Вести ангельской внемли! Ставлю пятерку за поведение.
– Но чего вы от меня хотите?! Может, вы хотите, чтобы я сказала, будто видела, как тетушка уединялась в темном уголке с Уинтерхоффом или с кем-нибудь еще из этих кривляк? Так вот, ничего такого я не видела. А если бы и видела… – Она осеклась.
– А если бы видели, то сказали бы?
– Ни за что! Хотя, по-моему, моя тетка мне как кость в горле.
– Вы ее не любите?
– Терпеть не могу, не одобряю, да и вообще считаю нелепым пережитком прошлого. Но это мое личное дело.
– Так вы согласны с предположением Бреслоу, что миссис Бун убила своего мужа, приревновав его к Фиби Гантер, а позже, в доме Вулфа, закончила свое грязное дело?
– Нет. А что, кто-то согласен?
– Не могу знать. – Разделавшись с креветками, я занялся салатом. – Я вот тоже не согласен. Но гипотеза о том, что миссис Бун ревновала мужа к Фиби Гантер, заслуживает внимания.
– Конечно ревновала. В Бюро регулирования цен работает несколько тысяч женщин и девушек, и тетка ревновала дядю к каждой из них.
– Ну да, руководствуясь исключительно нюхом. Но Фиби Гантер не была одной из тысячи, а явно особенной. Разве нет?
– Конечно была, – подтвердила Нина, бросив на меня быстрый взгляд, значения которого я не понял. – Она была весьма и весьма особенной.
– А она, случайно, не могла сделать такую тривиальную вещь, как забеременеть?
– Боже мой! – Нина отодвинула в сторону салат. – А вы ничего не упускаете из виду, да?
– Это не ответ. Так была она в положении?
– Нет. С таким же успехом тетушка могла ревновать мужа к кому-нибудь другому. Ее подозрения, что дядя был бабником, – полнейшая ерунда.
– Вы хорошо знали мисс Гантер?
– В общем-то, неплохо. Но мы не
