Полдень, XXI век (ноябрь 2011) - Коллектив авторов

Нигде не встретишь богаделен для миллионеров или пансионатов для бывших императоров. В подобные заведения, как правило, попадают нищие, а им не привыкать к лишениям. У нас же, входивших запросто во дворцы и дававших ужины в лучших кабаках Золотого Побережья, нынешняя тошнотворная пища, убогая постель и казённая обстановка вызывали настоящий шок.

К тому же мы не привыкли к быту. Весь наш жизненный опыт здесь не годился. Обычные старики хотя бы могут что-то сделать своими руками, сообразить, что к чему, а мы…что там говорить, мы вынуждены учиться набирать воду из бачка, который стоит в коридоре.

– Мы даже не можем уйти в маразм, – ворчал Потрох. – Он у нас недостаточно глубок, чтобы потерять связь с реальностью.

Ещё одно гнусное следствие прежней профессии.

Сила покинула нас, забрав молодость и здоровье. Остальное отобрала власть. Дом престарелых представляет собой вывернутую наизнанку пирамиду. Не в архитектурном смысле, конечно, – геометрия пирамиды не изменится, сколько ни выворачивай, – но в смысле магическом. Вместо того чтобы копить энергию, как все нормальные пирамиды, наша рассеивает её.

Зачем это понадобилось властям? Инспектор, посещавший богадельню раз в месяц, отговаривался: дескать, так власть борется с фиктивными ветеранами. Как будто кто-то в трезвом уме променяет вольную жизнь на эту казарму.

– Просто они хотят, чтобы мы побыстрее отдали концы, – предположил Бермикус.

Концы мы отдавали регулярно. Наши тела иссыхали настолько, что два санитара выносили усопшего играючи.

Кое-какие искорки силы в нас ещё были. Вроде тех, что вызывает синтетика. Но Антипирамида давила. Да и в санитары набирали не абы кого. Набирали двоечников из соседней школы магов. Вымещая злобу за собственную гнилую судьбу, они издевались над стариками куда изощрённей бесталанных коллег. Они умели растоптать достоинство и знали, как это сделать. Ведь бывшему породистому магу куда больнее терпеть унижения от таких вот дворняжек.

Они не видели разницы между призрением и презрением, вернее – нарочно стирали грань.

Начало и конец пути похожи. Правда, в школе магов мы терпели издёвки, зная, что в конце мытарств нас ждёт вожделенный посох и головокружительная карьера. Здесь издёвки стали напутствием перед смертью.

– Там, за стеной, не лучше, – сказал однажды темноволосый санитар. – Молодые отпрыски Хранителей Пути гоняются на джипах за старичьём и давят, как мух. Такие у них теперь развлечения.

Мы удивились. Не тому, что он сказал, а его тону. Темноволосый стал первым, кто увидел в нас людей. И последним, впрочем. Через два дня он не вышел на работу. Санитары сквозь зубы сообщили, что его уволили.

Раз в неделю нам выдавали зубной порошок. Санитары глумились, отмеряя его каждому по наличию зубов. Беззубой Дурынде порошку не давали вовсе. По правде говоря, он был ей и не нужен, но она плакала от обиды. Иногда Хромой отдавал старухе свою порцию и увещевал нас поступать по справедливости.

Мы отмахивались от его агитации. Справедливость казалась нам слишком примитивной категорией. Нас куда больше вдохновляли безумные проекты Йена.

За обедом мы отдавали ему пакетики из-под сливок. Маленькие такие пирамидки. Старик утверждал, что сможет сложить из них магический коллектор. Мы не верили, но, вылив сливки в мерзкий кофе, отдавали ему упаковку. Ещё один ритуал, наполняющий наше умирание эрзац-смыслом.

Под ленивый крик санитара мы расползались по комнатам. Ночь становилась пыткой. Бессонница. Матрас, сбитый в чудовищный ландшафт пустыни Дах; жёсткий ком подушки (эта невыносимая боль, перебирающая пальцами шейные позвонки, словно нервный монах чётки); одеяло настолько тонкое, будто одно нормальное какой-то ушлый завхоз расслоил на два; серое и влажное бельё…

Ночь звучала капеллой стонов, утро встречало маршем отдышки. Однообразные тоскливые дни отхватывали от ветоши жизни кусок за куском. Дворник сметал их вместе с окурками и плевками.

Лишь однажды вышло веселье. Какой-то батюшка обходил богадельни, надеясь по-лёгкому навербовать паствы. В преддверии смерти люди охотно поддаются на слащавые уговоры… Но мы-то знаем: никакого света в конце тоннеля нет, да и тоннеля не существует. По прихоти профессии нам не раз приходилось заглядывать за край бытия.

Наше заведение отличается от подобных только необычной формой постройки. Батюшка на пирамиду внимания не обратил. Промашка вышла. Мы долго слушали его, делая вид, что внимаем, а потом открылись и хохотали, свистя беззубыми ртами в его жирную спину…

Санитары отыгрались на нас днём позже. Йен дал им прекрасный повод, обмочив под утро постель. Старика хлестали ссаными простынями по лицу, по рукам, уронили на пол, и его дряблое тело ёрзало на грязном линолеуме, пока не затихло. Бедняга даже не пытался защититься, и никто из нас не вмешался. А что мы могли?

После экзекуции, пока Йен отлёживался на койке, мы молчали целые сутки. Старик был нашей совестью.

Пустая каша плюхалась в плохо помытые и потому неизменно сальные тарелки. Этот липкий жир на грубой керамике был величайшей загадкой богадельни, своего рода феноменом. Откуда он брался? Ведь в нашей пище жира не попадалось вовсе.

– Мы могли бы встать в магический круг, – первым нарушил молчание Потрох. – Хоть разок надрать недоучкам задницу.

– Весь наш магический круг – новогодний хоровод вокруг ёлки, – усмехнулся Товур. – Гирлянду мы, пожалуй, сумеем зажечь на «раз, два, три», расплатившись за веселье затяжным запором. Но и только.

Товур был циником. До того как попасть сюда, он служил в особых войсках. Резал таких, как Хромой и его чаирские приятели. Ветеран, чтоб его! Но былые заслуги не помогли и Товуру. Он всё равно оказался среди нас, когда пришло время.

Мы сосали давно потухшие трубки. Некогда пережигавшие дорогие сорта табака, они превратились в пустышки. Нам не положено курево, а выпрашивать бычки у санитаров не позволяла гордость.

Дурында шлёпала картами по столу.

– Казённый дом, – бурчала она. – Снова казённый дом.

– Проклятая немощь! – кашлянул Хромой.

– Проблема не в старости и не в немощи, – заметил Бермикус. – Давит сознание того, что впереди нет ничего кроме смерти. Короткая прямая до финиша. Конец виден отчётливо, но главное – путь к нему гладок. Никаких событий, неожиданностей, никакой цели…

Йен вдруг вышел из себя. Не в том смысле, что вспылил. Просто он постоянно уходил в себя, а тут вот вышел.

– У меня есть цель, – заявил он нам. – Разнести эту хренотень…

Да, у него была цель.