Метаморфозы вампиров-2 - Колин Уилсон

Теперь в глаза Карлсену неотрывно смотрели оба каджека. Это длилось с полминуты. Наконец сенгид качнул головой.

— Я так и думал. Вы и есть боркенаар. Получается, оставаться здесь вам нельзя. Вам надо идти до конца.

— До какого именно?

— Не знаю. Одно ясно: на эту планету вы попали не просто постигать. Вам здесь уготована какая-то иная роль.

— Может, я ее уже отыграл (вспомнилось о Ригмар, о женщинах Хешмара).

— Нет. Предстоит еще что-то.

При этих словах как-то странно перехватило дыхание — не то от радости, не то от тревоги. К-10, видимо, это почувствовал.

— Будьте по-прежнему бдительны. Опасность гибели еще не миновала.

— Крайски думал, ночь еще не кончится, как меня не будет в живых, а я вот он, живой-здоровый, — возразил Карлсен, дивясь собственной самонадеянности.

— На Земле ночь еще не кончилась, — заметил К-10. — Время там движется медленнее, так что до рассвета еще далеко.

— И куда же мне теперь идти?

— Туда, где вас ожидают.

— Это где?

— В Гавунде.

Прозвучало зловеще, эхом отразившись под сводами.

— Как же я туда доберусь?

— Тем же способом, что и сюда.

— Но ведь я не знаю, как это у меня получилось. — Еще не закончив, Карлсен понял, что лишь пытается оттянуть неизбежное.

— Значит, надо научиться, — сказал сенгид.

— Рад бы. Но как?

— Я покажу. Но прежде один совет. Гребиры опасны и коварны. Не следует слишком им доверять. К счастью, они настолько заняты собой, что не умеют толком проникать в чужие умы.

— А что, если они захотят узнать про Серию? — вскинул голову Карлсен.

Ответил К-10:

— Чтобы скрыть от них мысли, постарайтесь секунду-другую не думать ни о чем. Упорствовать у них нет терпения. Люди в их понимании немногим отличаются от скота.

— Ну ладно, пора, — прервал сенгид. — Попытайтесь в точности вспомнить, как вы попали в Сорию.

— Прислонился к джериду, расслабился…

— Вы расслабились — кивнул К-2. — Расслабляясь, вы всякий раз погружаетесь в собственный ум. В том и секрет. Первое, что открывается при глубоком погружении, это что время нереально. Время — лишь очередное название процесса в физическом мире. Чувства внушают вам, что настоящее у вас реальнее, чем прошлое. Тем не менее в определенные моменты озарения вы знаете, что детство у вас так же реально, как и настоящий момент. На еще более глубоком уровне вы начинаете сознавать, что пространство столь же нереально. Ваш дом на Земле так же реален, как и Сория, просто чувства внушают вам, что Сория реальнее, чем Земля. Чем глубже вы погружаетесь в ум, тем четче сознаете, что это не так. Чувства вам лгут — не потому, что обманчивы сами по себе — просто энергия у вас чересчур слаба, а чувство реальности слишком сужено.

Вы должны опуститься до уровня ума, где становится известно, что пространство и время нереальны. Когда вы до этого уровня дойдете, чувство реальности перенесет вас, куда вам заблагорассудится.

Карлсен покачал головой.

— Но препроводили меня сюда джериды леса Сории. Без их помощи я бы понятия не имел, куда податься.

— Не совсем так. Есть еще более глубокий уровень ума, сознающий остальную Вселенную. Он и направляет куда нужно.

— А как мне приступить?

— Закройте глаза и опускайтесь вглубь себя.

— И что потом?

— Попытайтесь. Мы поможем.

Закрыв глаза, Карлсен после глубокого вздоха легко восстановил внутренние покой и уверенность, держащиеся под поверхностью сознания. Все равно, что превратиться в воздушный шар, с медлительной плавностью скользящий среди безмолвной выси. На Земле за таким состоянием тотчас последовал бы сон, однако эксперимент с кристаллом придал новую сноровку.

— Думайте о Гавунде, — прозвучал внутри голос сенгида.

Карлсен вызвал картину кроваво-алого проезда черных трубчатых небоскребов. При этом почувствовалось, как каджеки усиливают образ, придавая ему неожиданную четкость. Стоило этим ментальным картинам совместиться, как город стал вдруг до странности знаком — каждая улица, каждая площадь. И то, что расположен он как-то по спирали, среди черной как уголь лысой равнины.

В этот миг и обозначилась сила, преобразующая мысленный образ в реальность. Так, глядя в окно поезда на перрон, понимаешь вдруг, что на него можно ступить, всего-навсего открыв дверь. И решившись ее открыть, он вновь ощутил во всем теле покалывание, словно кровь приливала в затекшую конечность. Почти тут же тело сковала немота, какая охватывает при пробуждении от кошмара. Только на этот раз он не сопротивлялся (нет надобности: пусть довершают каджеки) и с холодным любопытством мог наблюдать за всем со стороны. «Запомни то, что усвоил в долине Джираг, — донесся голос К-10, уже откуда-то издали. — Пока не страшишься, тебе нечего бояться».

Немота исчезла абсолютно внезапно, словно он из наглухо запертой комнаты шагнул на продуваемую ветром улицу.

Секунда, и воздух превратился в тягучий, словно дыхание вулкана, поток зноя, а свет слепил так, что пришлось, зажмурившись, прикрыть ладонями глаза — от одной лишь его неистовости замирало дыхание. Проглянув меж пальцев, он увидел, что находится на черной равнине за городом, а сернистый запах исходит из трещин в обугленной земле. В медно-зеленом небе безжалостно полыхало синеватое светило. Собрав волю в кулак, Карлсен освоился глазами с жестким светом, невольно супя из-за этого лицо.

Сероватая крапчатая дорога, на которой он стоял, была гладка как мрамор: горячо, но в принципе терпимо. А вот черная земля по обе ее стороны так и пышет жаром, как духовка. Сойти хоть на секунду, и ступни моментально будут в волдырях.

Черная равнина тянулась примерно на пятьдесят миль к югу и оторочена была горами, знакомыми уже по виду. Высота такая, что верхняя часть укрыта в облаках: цвет варьируется от тускло красного до бурого и черного, с желтыми прожилками серы. По ту сторону этого хребта располагается, видимо, Хешмар. Сама равнина не сказать чтобы голая: кое— где встречаются темные, кривые деревья с пурпурной листвой — до ближайшего вон, буквально сотня ярдов. Хотя представить невозможно, как могут жить корни в этой исходящей жаром земле.

В противоположном направлении, милях в пяти, в переливчатом мареве миражом подрагивали черные стены Гавунды, отражающие свет так, словно сделаны из асбеста. За ними высились трубчатые громады небоскребов, стоящие порознь и слитно. Однако город смотрелся не так, как прежде. Гребиры, видимо, решили, что цветовая гамма слишком уж монотонна, и оживили ее прямоугольниками и узкими треугольниками едко желтого цвета, отчего создавался некий эффект зловещести, все равно, что окраска ядовитого паука. И тем не менее, при взгляде на него возникал почему-то невольный восторг.