Вечное дерево - Владимир Дягилев

- Не понимаю.

И вдруг Журка вспомнил конверт. Он успел тогда прочитать два слова: "Энергетик" и "Цыбулько". Первое - это вот санаторий. А второе?

- А Цыбулько может быть? - спросил он неуверенно.

- Почему нет? Украинская фамилия. Значит, Цыбулько?-сестра потянулась к толстому'журналу с загнутыми краями.

Журка покосился на цветы, радуясь, что все наконец выяснится и сейчас он разыщет Ганну.

- Цыбулько, Ганна Тимофеевна,-прочитала сестра, проведя пальцем по.раскрытому журналу.

- Да, да, Ганна, - поспешил подтвердить Журка.

- Уехала.

- Как уехала?

- Одним из видов транспорта.

- Ну что вы?! Не может быть.

- Досрочно на пять суток.

Журка вышел из санатория и остановился на широком крыльце.

"Уехала. А как же я? А что же со мной?"

Он не мог себе представить, что будет дальше, и боялся сделать шаг вперед. Площадка крыльца была как бы плацдармом, на котором он мог еще держаться, хотя бы памятью о ней.

Мимо него проходили люди, поглядывая на Журку с любопытством, спрашивали, кого он ждет. Дальше оставаться здесь было неудобно, и он, сделав над собой усилие, медленно сошел с крыльца.

Вокруг кипела жизнь. Доносились голоса людей. Он ничего не слышал и никого не замечал. Все это теперь не трогало его и не существовало для Журки, все это теперь опустело, поблекло и потеряло всякий смысл. Он шел один точно по вымершему городу.

Его окликнули, но Журка не остановился. Никому он не нужен, и никто его не интересует.

Кто-то хлопнул Журку по плечу.

Цыган!

- Торопишься? Догоняешь кого-то? - спросил. Цыган.

Журка не ответил.

"Да, да, догонять! - блеснула мысль. - Она ж из Ленинграда".

Журка бросился домой.

Мать сидела у раскрытого окна и шила.

- Вот что, - с ходу, едва переводя дыхание, произнес Журка. - Напрочь! - и швырнул учебники так, что они, скользнув по столу, упали на пол. ^

Мать подняла на него удивленные, все так же печальные глаза. На мгновение жалость, к ней сжала Журкино сердце, но он тут же поборол это чувство, крикнул:

- Не буду заниматься. Летим домой.

- Что ты говоришь? - Брови Нины Владимировны дрогнули.

- Не хочу! - закричал Журка, боясь пожалеть мать, отступить от решения. - Не выбрал... Глупо.., Пойду работать... На завод пойду.

На крик из кухни появилась бабушка.

- Нет, ты только послушай,-зарыдала Нина Владимировна.

Журка бросился к себе наверх и начал собираться, засовывать в чемодан одежду и книги.

Снизу доносились сдержанные рыдания и прерывистый разговор. Бабушка успокаивала мать.

"Молоток бабуся!"-одобрил Журка и придавил чемодан коленом.

Тут он вспомнил о медали, подарке бабушки в день окончания школы.

- Вот это уж теперь ни к чему,-сказал Журка.

Он достал из чемодана коробочку и аккуратно положил ее на дедушкину полку с книгами.

Мать еще несколько раз в этот день пробовала уговаривать его. Журка не отступал от своего.

Наутро Нина Владимировна позвонила знакомым и, заручившись местами на самолет, стала укладывать вещи. Она собирала платья и плакала. А Журка думал:

"Если она поездом, тогда я раньше ее прилечу. Вот будет здорово. Вот будет номер! Здравствуйте, Ганна. Я - вот он!"

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Сильный стук разбудил Степана Степановича. Он приподнялся на руках," прислушался. Стук повторился.

Степан Степанович заспешил к дверям.

- Кто?

- Свои.

Это был голос жены.

От неожиданности он не мог открыть дверь. Цепочка выскальзывала из пальцев. Наконец открыл, увидел Нину Владимировну и сына.

Журка стоял у порога, смотрел на него выжидающе, сжимаясь весь и сутулясь. -

- Все горбишься,-сказал Степан Степанович.- Проходите.

Нина Владимировна опустилась на табуретку у плиты и заплакала.

- Что такое?

- Ты еще... еще не знаешь всего, - выговорила Нина Владимировна сквозь слезы.

Степан Степанович не понял ее, оглянулся на Журку.

Тот стоял, виновато улыбаясь, но в глазах его появилось то выражение, которое уже было однажды: и пугливости, и решительности, и готовности действовать наперекор всему-выражение солдата, победившего страх.

- Не хочет сдавать... Учиться не хочет, - с трудом выговорила Нина Владимировна.

- Ну и что ж. Не маленький. Еще есть время подумать, разобраться.

- Нечего сказать-утешил. Я думала, хоть ты воздействуешь. А ты... - Нина Владимировна достала платок, утерла лицо и резко поднялась. - Ну, чего стоишь! - прикрикнула она на Журку и пошла по комнатам, твердо ступая, словно стараясь подчеркнуть этим свою злость и обиду.

"Не плачет больше-и ладно",-подумал Степан Степанович и пошел умываться.

- У Иринки был?-крикнула вслед ему Нина Владимировна.

- В порядке,-не останавливаясь, ответил Степан Степанович.

Дверь в ванную комнату была полуоткрыта. Он заметил, что сын выходит на кухню и все поглядывает в его сторону. Выйдет, взглянет, делая вид, что ищет что-то, и опять скроется.

"Может, посоветоваться хочет?"

Степан Степанович подозвал сына.

- Завтра на завод пойдем, если не возражаешь.

Журка закивал головой, будто ждал этого предложения. А сам тотчас подумал о другом, о. главном: "Где Ганна? Как найти ее?"

Пока что все складывалось не в его пользу. Хотя они и летели самолетом, но мало что выгадали. Из-за грозы посадку совершили в Москве и до Ленинграда добирались поездом. А она, вероятно, в эти минуты уже с поезда сходит. Поехать бы на вокзал. Но нельзя. Что скажешь?

Как уйдешь? Где ее искать?

"И как это я не расспросил, где она живет? Нужно было узнать, и только. А теперь что? Куда податься?

Живет в общежитии. Ха! Сколько, их в Ленинграде. Работает на заводе. Так их, наверно, несколько десятков.

Еще и номерные есть. Тогда вообще..."

Выйдя на кухню, Журка еще раз заглянул в ванную комнату. Отец причесывался у зеркала. Несмотря на раннее утро,ъид у него был усталый, шея заросшая, плечи опущены, и весь он казался меньше, чем всегда. ЖУРка даже остановился, пораженный своим открытием, только сейчас поняв, в чем дело: пропал "столбик"! Отец потерял военную выправку, пригнулся, обмяк и сразу постарел. Журке почему-то вспомнилось, как они на даче пригибали деревья, чтобы покачаться на них. Деревья потом так и оставались согнутыми.

Журка еще раз посмотрел на отца через плечо, и жгучая жалость сжала сердце. Он понял вдруг, как нелегко было отцу это время.

"А нам не написал, и сейчас не жалуется".

Песляк был не в духе. В последнее время все шло шиворот-навыворот. Чем сильнее старался, тем больше не ладилось дело. То ЧП, то случаи недовольства расценками.

В годы войны он секретарствовал в Казахстане. Приходилось много ездить по ухабистым, размытым дорогам. Машина частенько буксовала, и шофер, длинноногий Митька, всегда ругал при этом хозяйственников.

- Чертяки! Резины не дают. Вон, поди, гладкая, как плешь.

Резина и в самом деле была низкого качества. Скаты приходилось обматывать цепями, которые при езде погромыхивали, как кандалы.

Но и цепи не всегда помогали. Нередко Песляку приходилось вылезать из машины и, стоя чуть ли не по колено в грязи, подкладывать под колеса ветки, доски - что попало, и толкать свой застрявший "виллис".

Сейчас было точно такое же состояние, будто он забирается в грязь и буксует, а машина идет юзом и вотвот сползет в кювет.

Он действовал на заводе старыми, как ему казалось испытанными методами: вызывал, накачивал, грозился - не помогало. Его машина продолжала буксовать, скользить в сторону, и не было сил удержать это неуправляемое движение.

"Так есть же еще сила, так не кончился же еще Прокопий Песляк",-твердил он себе и вспоминал, как совсем еще недавно все у него получалось. Машина шла куда надо.

Перед ним сидели Георгий Фадеевич - немолодой рабочий и начальник цеха - Кузьма Ильич. Они сидели в партийном кабинете, потому что у Песляка шел мелкий ремонт-меняли провода. Тут же, в конце длинного стола, покрытого давно нестиранным кумачом" пристроился заведующий парткабинетом Куницын. Он перебирал какие-то журналы, делая .вид, что к чему-то готовится.

Залетающий в раскрытые окна ветер изредка шевелил страницами, и они шуршали, как сухие листья.

Песляк все сильнее раздражался. Разговор опять принимал не тот оборот. Этот Георгий Фадеевич, отказавшийся от наряда, на все доводы и убеждения Песляка лишь перекладывал руки с колен на стол и обратно и твердил односложно, как попугай: "бестолковщина", "безобразие вглубь загонять не стану". А его начальник, вместо того чтобы одернуть своего подчиненного, помалкивал, поглядывал в окно, будто и не слушал разговора.

- Да ты знаешь?!-Песляк повысил голос.-Знаешь, что это такое-отказ от наряда?

Георгий Фадеевич сдернул руки с колен, словно обжегся, ответил с достоинством: