Ваниль и шоколад - Ева Модиньяни

– Сейчас или никогда, – твердо сказал он.

Ирена уже вот-вот была готова обо всем рассказать Мими, но тут сбежала Пенелопа, нарушив все ее планы.

Зеркало отразило лицо безупречно сохранившейся красоты, как будто не знающей возраста. Только сама Ирена знала, чего стоила ей эта безупречность. Мысль о старении приводила ее в ужас. Для Ирены старость была страшнее смерти.

Она восприняла климакс как оскорбительный выпад судьбы, направленный против нее лично, и впала в глубокую депрессию. Гинеколог посоветовал ей какой-то препарат для сохранения гормонального баланса, который ее организм более не в состоянии был поддерживать самостоятельно.

Однажды вечером, войдя в спальню, муж застал ее в слезах.

– Что с тобой? – спросил он.

– Ничего, – ответила она.

– Нормальный человек не станет плакать без причины, – возразил Мими.

– Я лучше умру, чем состарюсь, – призналась Ирена. – Я этого не перенесу.

Мими порывисто обнял ее.

– Голубка моя, – прошептал он, – ты никогда не состаришься. Ты и в восемьдесят лет останешься все той же юной красавицей, укравшей мое сердце в один прекрасный летний день.

Он говорил искренне, но Ирену раздражало его участие. Главное несчастье Ирены, составлявшее ее силу и слабость, заключалось в ее неизлечимом инфантилизме, в неспособности стать взрослой и вести себя соответственно. Муж ее невольно способствовал этому, он потакал ей во всем и был слеп к ее недостаткам.

Выйдя на пенсию, Мими увлекся изучением истории, в частности французской революции, и начал писать исследование, требовавшее регулярного посещения библиотек и архивов. Он вел кропотливые поиски еще не изданных документов, перемещаясь из Милана в Париж, из Палермо в Лондон, в надежде сделать настоящее научное открытие. Несколько последних месяцев он посвятил изучению событий в Вандее, стараясь найти прямые доказательства в опровержение легенды о якобы имевшем место финансировании мятежников-роялистов из Англии.

Стоило Мими покинуть дом и отправиться в библиотеку, как Ирена выскальзывала следом и бежала на свидание с Ромео.

В свои шестьдесят лет Оджиони считался весьма желанной добычей для многих дам, ценивших его не только за внешнюю привлекательность, не утраченную с годами, но и за профессиональный успех, заслуживший ему звание «короля пуговиц» (так его окрестили в одной телепередаче, посвященной известным в Италии и за ее пределами людям, которые «сделали себя сами»). Неутомимый труженик, он превратил полукустарную мастерскую, унаследованную от отца, в мощное современное предприятие. Его компания была крупнейшим производителем пуговиц на итальянском рынке. Гимнастерки половины армий мира были снабжены пуговицами Оджиони. Он выпускал также пряжки, «молнии», крючки, кнопки и любые другие виды застежек. В пригороде Форли, в доме, когда-то принадлежавшем Диомире Гуалтьери, а теперь перешедшем к Ирене, располагалась ремесленная мастерская, работавшая на высокую моду. В индустриальной зоне Милана находилась фабрика, занимавшаяся серийным производством.

Ирена, поначалу привлеченная обаянием преуспевающего промышленника, в конце концов влюбилась в него по тем необъяснимым причинам, которые лежат в основе любой влюбленности. Ромео с самого начала отвечал ей взаимностью. Правда, женившись, он стал верным мужем, но теперь, овдовев, рассчитывал на счастливую и спокойную старость рядом с женщиной своей мечты.

Выходя из дому на свидание с ним в его большом особняке на улице Багутта, Ирена чувствовала себя Эммой Бовари, к которой никогда не питала ни малейшей симпатии, считая ее просто-напросто неврастеничкой, изменявшей доброму, внимательному и честному мужу. Она презирала героиню Флобера и презирала себя, но в то же время считала, что имеет право на счастье. А Ромео был идеальным мужчиной, словно созданным для нее.

В тот день она оставила свой дом. Села на метро, вышла на площади Сан-Бабила, добралась пешком до улицы Багутта и вошла в дом своего любовника.

Он ее ждал.

– Сейчас или никогда, – сказала Ирена, повторяя его слова.

– А твой муж знает? – спросил он.

– Узнает, когда увидит, что я не вернулась домой. Если бы я ему прямо обо всем сказала, меня бы, наверное, здесь не было.

3

Работы на вилле в Чезенатико шли полным ходом. Вместе с водопроводчиками и электриками в доме работали каменщики: они вскрывали стены, чтобы заменить старые свинцовые трубы новыми пластиковыми, и вновь заделывали дыры. Плотники на чердаке меняли расшатанные старые балки, чернорабочие выбрасывали мусор из окон и грузили его в пикап. Почти вся мебель была упакована и сложена на веранде. Салон чиппендейл бабушки Диомиры Пенелопа отослала краснодеревщику в Сант-Арканджело для реставрации.

Она все-таки решила своими силами привести в порядок бабушкин дом, прекрасно понимая, что у Ирены никогда руки до ремонта не дойдут. Сама же она была глубоко привязана к старому дому, хранившему столько дорогих сердцу воспоминаний. И наконец, практическая работа помогала ей преодолеть одиночество. Приятно было ездить в Чезену на поиски нужных обоев, плитки, оборудования для ванных комнат. Ей хотелось сохранить налет стиля «модерн», и она с радостным удивлением открыла для себя существование ремесленных мастерских, восстанавливающих эмаль на старинных чугунных ваннах и монументальных батареях парового отопления. В пригороде Форли она нашла фабрику по производству керамической плитки с рисунками в стиле belle epoque.[14] Пенелопе приятно было сознавать, что она вернет вилле первоначальный облик. Она по-прежнему ночевала в «Гранд-отеле», а днем бродила по пляжу, ездила в близлежащие города за покупками, наблюдала за ходом работ, обедала и ужинала вместе с профессором Бриганти. Еду им доставляли из ресторана «Пино». Профессор ел, как птичка, но твердо настоял, что будет оплачивать половину стоимости еды.

Обедали они в самой изысканной обстановке: в саду у Бриганти, за мраморным столиком в беседке, увитой дикими розами. Мелкие розочки цвета слоновой кости высыпали на ползучих стеблях целыми гроздьями и цвели с апреля по ноябрь. Не приходилось даже мыть посуду, потому что официант забирал тарелки с собой, когда приносил кофе.

Чаще всего эти трапезы проходили в дружеском молчании, но иногда между хозяином и его гостьей возникали откровенные разговоры.

– Сегодня моему младшему исполняется шесть лет, – после долгого молчания сказала Пенелопа. – А кажется, он родился только вчера. – Она вздохнула, в ее темных глазах блеснули слезы. – Утром я ему позвонила. Перед тем, как он отправился в детский сад.