Долгожданный рейс - Бетти Бити

— Но я смогу, — она пыталась говорить свободно и легко, — я еще не проходила курсы. Хотя через месяц или два…

— Вы будете в Америке, водя вместо этого огромный «кадиллак».

Она отвернулась от окна, чтобы видеть его. Из всех многочисленных ячеек, составлявших огромный улей аэропорта, только здесь было тихо. Памела слушала рев моторов, заглушавших шум и суету внизу. Посмотрев на его лицо, она поняла, насколько обманчива тишина в этой пустой комнате. Она открыла рот и начала говорить, поразившись тому, как спокойно звучал ее голос:

— Я буду работать в компании «Скайуайд».

Потом неожиданно она сорвалась, заговорив громко и сердито. Что-то в выражавшей твердую бренность фигуре, стоящей перед ней, заставило все ее тело затрястись от гнева. Форма Роджеpa Карсона, даже его лицо как в тумане расплылись в ее пылающих голубых глазах. Вежливое допущение этого типа, стоящего с ней в комнате, что полуправда и есть истина, вызвало у Памелы такую вспышку гнева, которую никто (и даже она сама) не мог представить.

— Поскольку вы, кажется, услышали обо мне какую-то историю… По крайней мере, я могу прояснить то, что было искажено. Два дня назад на борту была женщина…

— Я видел ее.

— Она была больна. Когда я прилетела сюда, то попросила, чтобы кто-нибудь из дежурных девушек проводил ее домой. Никого не оказалось.

— Поэтому поехали с ней вы?

— Да, я поехала с ней, — подтвердила Памела. — И я осталась с ней на ночь в квартире, потому что ей так хотелось. На следующий день она предложила мне работать у нее… в качестве компаньонки. Она сделала это главным образом из благодарности… хотя реально я ничего для нее не сделала. Но она была внимательна и добра ко мне, и мне она нравится.

— Поэтому вы сказали, что подумаете?

— Вы совершенно не правы. Я сказала, что было любезно с ее стороны предложить мне, но я не могу. А вы… вы услышали выдуманную историю, как и все другие истории, которые вы тоже слышали обо мне, и проглотили ее целиком. Поэтому в вашем представлении я еще и маленькая щучка, кроме всех других гадостей, которые мне приписывают.

Пока Памела говорила, глаза Роджера смотрели на нее серьезно, словно пытаясь уловить какой-то скрытый смысл, то, чего не было в ее словах.

— После того как мы были вместе на Гусином озере, — тихо заговорил он, — я думал, что, когда мы окажемся снова рядом, вы по крайней мере дадите мне знать, где вы.

— Но я это делала! Я делала это! — В отчаянии от его бестолковости она сжала руки. — Я звонила, но вас не было на месте, а у меня это была последняя возможность связаться с вами перед тем, как вы улетели в Чикаго.

Со смесью гнева и отчаяния она продолжала говорить. Слова текли неконтролируемым потоком. Все нотации, предупреждения, добрые советы, которые в прошлом Роджер так щедро изливал на ее голову, сейчас вернулись к нему, умноженные на ее глубокое чувство. На него вылилось все: и ее так долго и тщательно скрываемая любовь, и преувеличенная вежливость, все эти «да, мистер Карсон», «простите, мистер Карсон», горькое разочарование от того, что она так и не получила единственную награду — свидание на лыжах в горах Святого Лаврентия — все это собралось в гневный поток слов, которые волнами накатывались на бесстрастную фигуру мужчины, стоящего перед разъяренной девушкой.

— У вас бесконечный запас советов. С первого момента, как вы увидели меня в классе, я была для вас только ученицей. И даже сейчас. «Ложитесь раньше спать», «не делайте того», «не делайте этого»… Но иногда… — Вдруг голос неожиданно подвел ее. Вместе того чтобы и дальше храбро обвинять Роджера, губы ее задрожали, и сквозь рыдания она прошептала: — Иногда инструктор… он тоже должен учиться.

Памела остановилась, ее атака захлебнулась ее же слезами. Теперь она ждала неизбежных встречных обвинений. Но этого не произошло. Он все еще стоял, сложив руки, и молчал. И, не отрываясь, смотрел на девушку.

В комнату с лестницы донесся шум шагов, уничтожив возникшую между ними тишину. После осмотра нового астролайнера, разговаривая и смеясь, возвращались два экипажа — закончилась короткая передышка в работе.

Она оказалась слишком короткой. Вокруг них, разбросанные по всей комнате, лежали невидимые осколки их хрупких отношений, которые, казалось, невозможно уже собрать вместе. Как только повернулась ручка и распахнулась дверь, Памела сказала то, что, по-видимому, означало «прощайте»:

— А теперь мне надо идти в пищеблок.

Отвернувшись от него, она пошла к двери сквозь входящую группу людей и дальше в пустой коридор.

На этот раз одна, Памела спустилась по лестнице, прошла сквозь беспорядочно движущуюся толпу и открыла дверь, ведущую к месту стоянки самолета, на которой было написано: «Только для персонала».

Холодный солоноватый ветер, дувший со стороны песчаных дюн за аэропортом, коснулся ее пылающих щек. Наклонив голову, она побежала через летное поле к пищеблоку.

Вскоре все приготовления к полету были закончены. Ответственность за благополучие пассажиров помогла ей собраться. Этот ее автоматизм сработал как дополнительная поддержка; личное несчастье было отодвинуто в сторону мелкими проблемами, возникающими вокруг предстоящего полета. Памела работала с еще большим вниманием, терпением и энергией.

После взлета она смотрела из окошка в кухне, как уменьшалась и становилась все менее четкой береговая линия Северной Америки, пока совсем не исчезла в сером однообразии моря и неба. После этого она вышла в салон. Пассажиры читали книги, огромные нью-йоркские газеты, писали письма или готовились ко сну. Инстинктивно, как опытный педагог, она поняла, что проблем у нее не будет.

В кабине пилотов командир обернулся к ней и сказал:

— Добрый день, мисс Хагис. Попутный ветер. Летим прямо на Лондон. И много пассажиров. — Он улыбнулся, как бы желая добавить: «А что еще нам надо?»

«Очень много», — грустно подумала Памела. Но вслух она спросила с улыбкой:

— Когда мне подавать обед, сэр?

Позади нее штурман писал в навигационном журнале, находившемся в его ведении: «Поднимаемся на высоту девятнадцать тысяч футов на широту Лондона…»

Начался рейс домой.

Через пять часов весь самолет, кроме кухни и туалетов, погрузился в голубоватый полумрак. Навигационные огни, красный на левом крыле и зеленый на правом, чертили двухцветный след в темном холодном небе, светясь, как искусственные безделушки на фоне черного свода, усыпанного алмазами.

Выхлопные трубы четырех моторов, ревевших в унисон, оставляли за собой золотисто-желтые хвосты. Известная штормами и непредсказуемостью Северная Атлантика подарила им идеальную ночь с попутным ветром и чистым небом.